— Ни крошки он мне не дал! — кричит жена Ксанфа. — Вот он стоит, пусть только попробует отпереться!
— Видишь, разбойник, — говорит Ксанф, — а она говорит, что ты ничего ей не дал!
— Постой, — говорит Эзоп, — ты кому велел отдать еду?
— Моей благоверной, — отвечает Ксанф.
— Так это она-то благоверная? — спрашивает Эзоп.
— А кто же, по-твоему, злодей ты этакий! — кричит Ксанф.
— А вот сейчас увидишь, — говорит Эзоп. Подзывает собаку и показывает Ксанфу: — Вот кто у тебя благоверная! Жена у тебя тоже притворяется благоверной, но это ложь: из-за крошки еды она требует обратно приданое и хочет от тебя уйти, — и это, по-твоему, верность? А собаку ты можешь бить, лупить, драть и гнать, и она тебя не бросит, а все простит, прибежит к хозяину и будет вилять хвостом. Ты должен был сказать "моей жене", а не "моей благоверной", потому что благоверная у тебя не жена, а собака.
— Видишь, голубушка, — говорит Ксанф, — вовсе это и не я виноват, а все этот пустобрех. Ты не сердись, я тебя не дам в обиду, а этот малый у меня еще дождется порки.
(50а) — Нет! — кричит жена, — с сегодняшнего дня ноги моей не будет у тебя в доме! — И, выскользнув вон, она убежала жить к своим родителям.
А Эзоп говорит хозяину:
— Ну вот, разве я не правду сказал, что благоверная у тебя — не жена, а собака?
Прошло несколько дней, а жена Ксанфа все упрямилась и упрямилась. Ксанф подсылает к ней приятелей — уломать ее вернуться, а она не идет. Видит Эзоп, что от такой беды хозяин совсем приуныл, подходит и говорит:
— Не горюй, хозяин! Завтра я устрою так, что она сама к тебе прибежит!
Взял он денег, пошел на рынок, накупил кур, гусей и прочей снеди и пошел со всем этим восвояси, словно невзначай, мимо того дома, где жила Ксанфова жена. Тут он повстречал кого-то из челяди ее родителей и спрашивает:
— Слушай, братец, у вас тут не продают ли гусей, кур и что там еще подается на свадьбе?
— А на что тебе? — спрашивает тот.
— Мой философ Ксанф завтра женится! — отвечает Эзоп.
Тот бегом к Ксанфовой жене и обо всем ей докладывает. Только она это услышала, как бросилась со всех ног к философу и кричит на него:
— Ксанф, пока я жива, не бывать в этом доме другим женщинам!
XII
(51) На другой день Ксанф решил отблагодарить своих учеников угощением за угощение и говорит Эзопу:
— Эзоп, сегодня к обеду придут мои друзья, так ты ступай и свари нам самого лучшего, самого прекрасного, что есть на свете!
"Ладно, — думает Эзоп, — ужо я научу его не давать глупых приказаний". Пошел он в мясную лавку, купил языков от свежезаколотых свиней, и когда пришел домой, то одни приготовил жареными, другие — вареными, третьи — холодными с приправой. Вот к назначенному часу сходятся гости4 Ксанф говорит:
— Эзоп, принеси нам поесть!
Эзоп подает каждому вареный язык под соусом.
— Ого, учитель! — говорят ученики, — даже обед у тебя философический: ничего не упустишь из виду! Только мы устроились за столом, а нам уже подают язык!
(52) Выпили они раза два или три, потом Ксанф говорит:
— Эзоп, принеси же нам поесть!
Эзоп опять подает каждому жареный язык под перцем с солью.
— Божественно, учитель, великолепно! — говорят ученики. — От огня да еще от перца с солью у языка всегда острее вкус: едкость соли с природной остротой языка, соединяясь, дают вкус приятный и пряный.
Выпили они еще раз, и в третий раз Ксанф говорит:
— Эзоп, принеси нам, наконец, поесть!
А Эзоп подает каждому холодный язык с кореньями.
Ученики меж собой говорят:
— Ох, Демокрит, у меня уж у самого язык болит от стольких языков!
— Неужели тут больше ничего нет? Видно, где старается Эзоп, там добра не жди!
От холодных языков всем уже тошно стало. Ксанф говорит:
— Эзоп, подай нам похлебки!
Подает Эзоп отвар, оставшийся от языков. Гости и смотреть не хотят, разговаривают:
— Ну. вот и последний удар на нашу голову: доконал нас Эзоп своими языками.
— Эзоп! — говорит ему Ксанф, — больше у нас ничего нет?
— Больше у нас ничего нет, — отвечает Эзоп.
(53) — Больше ничего, мерзавец? — говорит Ксанф. — Да разве не сказал я тебе: "Купи всего самого лучшего, самого прекрасного на свете!"
Эзоп отвечает:
— Счастье мое, что ты меня попрекаешь в присутствии этих ученых господ. Подумай: ты мне сказал: "Купи самого лучшего, самого прекрасного на свете". А есть ли что на свете лучше и прекраснее, чем язык? Разве не языком держится вся философия и вся ученость? Без языка ничего нельзя сделать — ни дать, ни взять, ни купить; порядок в государстве, законы, постановления — все это существует лишь благодаря языку. Всей нашей жизни основа — язык; нет ничего лучше на свете.
Ученики говорят:
— Клянемся Музами, он отлично рассуждает! Ты не прав, учитель.
Разошлись ученики по домам, и всю ночь у них болел живот. (54) Утром стали они жаловаться Ксанфу. А тот говорит:
— Мои ученые друзья, не я виноват, а негодный раб Эзоп. Но уж сегодня зато я угощу вас настоящим обедом: вот послушайте, как я распоряжусь! — И, кликнув Эзопа, он ему говорит: — Так как все, что тебе говорят, ты выворачиваешь наизнанку, то вот тебе мой приказ: ступай на рынок и купи там самого дрянного, самого негодного на свете!
Эзоп это выслушал и бровью не повел. Он опять пошел в мясную лавку, опять купил языков от всех заколотых свиней и опять состряпал из них обед. Тем временем явился Ксанф с учениками, устроились они за столом, выпили по первой чаше, и Ксанф сказал:
— Эзоп, принеси нам поесть!
Эзоп подает каждому соленый язык в уксусе.
— Как? — говорят гости, — опять языки?
Ксанф побледнел. А ученики толкуют:
— Не иначе, он этим уксусом нас хочет исцелить после вчерашнего поноса.
Выпили они еще раза два, и Ксанф опять говорит:
— Принеси же нам поесть!
Эзоп подносит каждому жареный язык.
— Что это значит? — говорят ученики. — Этот вчерашний болван хочет нас своими языками вконец уморить?!
(55) Ксанф говорит:
— Ты опять за старое, злодей? Да как ты смел это покупать? Разве я не сказал тебе: "Ступай на рынок и купи самого дрянного, самого негодного на свете!"?
Эзоп отвечает:
— Что же на свете хуже языка? Язык нам несет раздоры, заговоры, обманы, побоища, зависть, распри, войну; разве может быть что-то еще хуже, еще презреннее, чем язык?
Тут один из учеников за столом говорит Ксанфу:
— Учитель, если ты этого малого будешь слушать, он тебя скоро с ума сведет. каково лицо, такова душа: злобный, ничем не довольный, гроша я за него не дал бы.
— Помалкивай, школяр, — отвечает Эзоп, — по мне, так ты куда более злобен! Ксанфу ты чужой, а все-таки разжигаешь в нем гнев дурными словами и подстрекаешь хозяина на раба. Не серьезный ты человек, а пролаза и любознайка, коли суешь нос не в свое дело!
(56) А Ксанф, который все искал, за что бы выпороть Эзопа, услышал это и сказал:
— Ты, Эзоп, моего друга назвал пролазой и любознайкой? Ну, коли уж доля моя такова — с собственным рабом ученые споры вести, то объясни мне: почему же он любознайка, а другие нет?
— Конечно любознайка! — отвечает Эзоп. — Много есть охотников есть и пить на чужой счет, да не все суют нос в чужие дела, иным и своих хлопот достаточно.
— Так, по-твоему, — говорит Ксанф, — бывают на свете люди нелюбопытные? Ну, так вот тебе мой приказ, в отмену прежнего: обед нам сварит кто-нибудь другой, а ты ступай, найди мне человека нелюбопытного и пригласи на этот обед. Тут мы и посмотрим, как это он не будет соваться в чужие дела: сунется раз — смолчу, сунется два — прощу, а сунется три — быть тебе битому, и поделом.
XIII
(57) Эзоп все это выслушал, а на следующий день пошел на рынок искать человека нелюбопытного. <Пришел на площадь и видит: двое дерутся, вокруг толпа народу, и только один человек сидит себе в сторонке и читает книжку. Эзоп думает: "Вот этого я и позову: на любознайку он не похож, и бить меня будет не за что". Подходит и говорит:
— Почтеннейший, философ Ксанф наслышался о твоем добром нраве и зовет тебя к обеду!
— Приду, — отвечает ото, — и буду ждать у ворот.
Эзоп пошел домой, сварил обед; Ксанф его спрашивает:
— Эзоп, а где же тот гость, который не любопытный?
— Ждет у ворот, — отвечает Эзоп.
Пришло время обеда, гостя впустили, и он устроился за столом вместе со всеми. (58) И вот Ксанф приказывает подать сладкого вина ему первому. А тот отказывается:
— Что ты, хозяин, сперва выпей ты, потом твоя жена, а потом уж и мы, гости.
"Раз!" — подмигивает Ксанф Эзопу: вот, мол, и сунулся твой гость не в свое дело.
Потом подают рыбную похлебку. А Ксанф ищет, к чему бы придраться, и говорит:
— Сколько я давал повару кореньев, а теперь, видно, он надо мною издеваться решил? Ни трав, ни масла, и похлебка прокислая! Выпороть повара!
— Что ты, хозяин, — говорит гость, — все как следует, отличная похлебка!
А Ксанф опять подмигивает Эзопу: "Два!"
Потом подают кунжутный пирог. Ксанф его отведал и говорит:
— Позвать сюда пирожника! Почему в пироге нет ни меда, ни изюма?
— Что ты, хозяин, — опять говорит гость, — отменный пирог, да весь обед на славу: не за что пороть твоих рабов!
Тут Ксанф опять подмигивает Эзопу: "Три!"
— Твоя правда, — говорит Эзоп.
Вот встали все из-за стола, а Эзопа разложили и высекли.
— Вот тебе! — говорит Ксанф. — Теперь изволь мне отыскать человека нелюбопытного, а не то посажу в колодки и запорю насмерть!
(59) На другой день пошел Эзоп за город — искать нелюбопытного.> И видит человека: по виду мужик, а ведет себя чинно, погоняет себе ослика с вязанкой дров, сторонится толпы и беседует со своим осликом. "Вот, — думает Эзоп, — делает человек свое дело и в чужие дела не лезет", — и пошел следом. А мужик трусит себе на ослике и приговаривает: