Басни — страница 11 из 16

               Ни Пава, ни Ворона.

Лиса-строитель

Какой-то Лев большой охотник был до кур;

     Однако ж у него они водились худо:

          Да это и не чудо!

     К ним доступ был свободен чересчур.

               Так их то крали,

          То сами куры пропадали.

Чтоб этому помочь убытку и печали,

Построить вздумал Лев большой курятный двор,

     И так его ухитить и уладить,

     Чтобы воров совсем отвадить,

А курам было б в нём довольство и простор.

          Вот Льву доносят, что Лисица

          Большая строить мастерица –

          И дело ей поручено,

С успехом начато и кончено оно:

          Лисой к нему приложено

          Всё, и старанье и уменье.

Смотрели, видели: строенье – загляденье!

А сверх того всё есть, чего ни спросишь тут:

Корм под носом, везде натыкано насесток,

     От холоду и жару есть приют,

И укромонные местечки для наседок.

          Вся слава Лисаньке и честь!

     Богатое дано ей награжденье,

          И тотчас повеленье:

На новоселье кур немедля перевестъ.

          Но есть ли польза в перемене?

          Нет: кажется, и крепок двор,

          И плотен и высок забор –

          А кур час от часу всё мене.

     Отколь беда, придумать не могли.

Но Лев велел стеречь. Кого ж подстерегли?

          Тое ж Лису-злодейку.

Хоть правда, что она свела строенье так,

Чтобы не ворвался в него никто, никак,

Да только для себя оставила лазейку.

Волк и Кот

Волк из лесу в деревню забежал,

     Не в гости, но живот[80] спасая;

     За шкуру он свою дрожал:

Охотники за ним гнались и гончих стая.

Он рад бы в первые тут шмыгнуть ворота,

               Да то лишь горе,

          Что все ворота на запоре.

          Вот видит Волк мой на заборе

                    Кота

И молвит: «Васенька, мой друг! Скажи скорее,

          Кто здесь из мужичков добрее,

Чтобы укрыть меня от злых моих врагов?

Ты слышишь лай собак и звук рогов![81]

Всё это ведь за мной». – «Проси скорей Степана;

Мужик предобрый он», Кот-Васька говорит.

«То так; да у него я ободрал барана». —

          «Ну, попытайся ж у Демьяна». —

          «Боюсь, что на меня и он сердит:

          Я у него унёс козлёнка».

          «Беги ж, вон там живёт Трофим». —

«К Трофиму? Нет, боюсь и встретиться я с ним:

На меня с весны грозится за ягнёнка!» –

«Ну, плохо ж! – Но авось тебя укроет Клим!» –

«Ох, Вася, у него зарезал я телёнка!» –

«Что вижу, кум! Ты всем в деревне насолил»,

          Сказал тут Васька Волку:

Какую ж ты себе защиту здесь сулил?[82]

Нет, в наших мужиках не столько мало толку,

Чтоб на свою беду тебя спасли они.

     И правы, – сам себя вини:

     Что ты посеял – то и жни».

Волк и Пастухи

Волк, близко обходя пастуший двор

     И видя, сквозь забор,

Что́, выбрав лучшего себе барана в стаде,

Спокойно Пастухи барашка потрошат,

     А псы смирнёхонько лежат,

Сам молвил про себя, прочь уходя в досаде:

«Какой бы шум вы все здесь подняли, друзья,

Когда бы это сделал я!»

Кукушка и Горлинка

Кукушка на суку печально куковала.

     «Что, кумушка, ты так грустна?»

Ей с ветки ласково Голубка ворковала:

     «Или о том, что миновала

          У нас весна

И с ней любовь, спустилось солнце ниже,

     И что к зиме мы стали ближе?» –

     «Как, бедной, мне не горевать?»

Кукушка говорит: «Будь ты сама судьёю:

Любила счастливо я нынешней весною,

     И, наконец, я стала мать;

Но дети не хотят совсем меня и знать:

     Такой ли чаяла от них я платы!

И не завидно ли, когда я погляжу,

Как увиваются вкруг матери утяты,

Как сыплют к курице дождём по зву цыпляты:

А я, как сирота, одним-одна сижу,

И что́ есть детская приветливость – не знаю». —

«Бедняжка! о тебе сердечно я страдаю;

Меня бы нелюбовь детей могла убить,

     Хотя пример такой не редок;

Скажи ж – так-стало, ты уж вывела и деток?

     Когда же ты гнездо успела свить?

          Я этого и не видала:

          Ты всё порхала, да летала». —

     «Вот вздор, чтоб столько красных дней

     В гнезде я, сидя, растеряла:

     Уж это было бы всего глупей!

Я яйца всегда в чужие гнёзды клала». —

«Какой же хочешь ты и ласки от детей?»

     Ей Горлинка на то сказала.

Отцы и матери! вам басни сей урок.

Я рассказал её не детям в извиненье:

     К родителям в них непочтенье

     И нелюбовь – всегда порок;

Но если выросли они в разлуке с вами,

И вы их вверили наёмничьим рукам:

     Не вы ли виноваты сами,

Что в старости от них утехи мало вам?

Гребень

Дитяти маменька расчёсывать головку

     Купила частый Гребешок.

Не выпускает вон дитя из рук обновку:

Играет иль твердит из азбуки урок;

          Свои всё кудри золотые,

     Волнистые, барашком завитые

          И мягкие, как тонкий лён,

Любуясь, Гребешком расчесывает он.

И что́ за Гребешок? Не только не теребит,

          Нигде он даже не зацепит:

          Так плавен, гладок в волосах.

Нет Гребню и цены у мальчика в глазах.

Случись, однако же, что Гребень затерялся.

          Зарезвился мой мальчик, заигрался,

          Всклокотил волосы копной.

Лишь няня к волосам, дитя подымет вой:

               «Где Гребень мой?»

               И Гребень отыскался,

Да только в голове ни взад он, ни вперёд:

          Лишь волосы до слёз дерёт.

          «Какой ты злой, Гребнишка!»

               Кричит мальчишка.

А Гребень говорит: «Мой друг, всё тот же я;

          Да голова всклокочена твоя».

Однако ж мальчик мой, от злости и досады,

     Закинул Гребень свой в реку:

     Теперь им чешутся Наяды[83].

     Видал я на своём веку,

     Что так же с правдой поступают.

     Поколе совесть в нас чиста,

То правда нам мила и правда нам свята,

     Её и слушают, и принимают:

     Но только стал кривить душей,

     То правду дале от ушей.

И всякий, как дитя, чесать волос не хочет,

          Когда их склочет.

Скупой и Курица

Скупой теряет всё, желая всё достать.

     Чтоб долго мне примеров не искать,

     Хоть есть и много их, я в том уверен;

     Да рыться лень: так я намерен

     Вам басню старую сказать.

Вот что́ в ребячестве читал я про Скупого.

     Был человек, который никакого

     Не знал ни промысла, ни ремесла,

Но сундуки его полнели очевидно.

Он Курицу имел (как это не завидно!),

          Котора яица несла,

               Но не простые,

               А золотые.

          Иной бы и тому был рад,

Что понемногу он становится богат;

     Но этого Скупому мало,

          Ему на мысли вспало,

Что, взрезав Курицу, он в ней достанет клад.

И так, забыв её к себе благодеянье,

Неблагодарности не побоясь греха,

Её зарезал он. И что же? В воздаянье

Он вынул из неё простые потроха.

Две бочки

     Две Бочки ехали; одна с вином,

               Другая

               Пустая.

Вот первая – себе без шуму и шажком

               Плетётся,

          Другая вскачь несётся;

От ней по мостовой и стукотня, и гром,

               И пыль столбом;

Прохожий к стороне скорей от страху жмётся,

          Её заслышавши издалека.

          Но как та Бочка ни громка,

А польза в ней не так, как в первой, велика.

Кто про свои дела кричит всем без умо́лку,

     В том, верно, мало толку,

Кто де́лов истинно, – тих часто на словах.

Великий человек лишь громок на делах,

     И думает свою он крепку думу

          Без шуму.

Мальчик и Змея

Мальчишка, думая поймать угря,

Схватил Змею и, во́ззрившись, от страха

Стал бледен, как его рубаха.

Змея, на Мальчика спокойно посмотря,

«Послушай», говорит: «коль ты умней не будешь,

То дерзость не всегда легко тебе пройдёт.

На сей раз бог простит; но берегись вперёд,

          И знай, с кем шутишь!»

Пловец и Море

На берег выброшен кипящею волной,

Пловец с усталости в сон крепкий погрузился;

Потом, проснувшися, он Море клясть пустился.

     «Ты», говорит: «всему виной!

     Своей лукавой тишиной.

     Маня к себе, ты нас прельщаешь

И, заманя, нас в безднах поглощаешь».

Тут Море, на себя взяв Амфитриды[84]