Бей в морду новыми подковами. Смотри,
Бей до смерти…"
Но в миг единый
Покончил серый Волк тут с глоткою ослиной.
Я смею полагать
Друг другу надо помогать.
Из Абстемия (прим. к б. 24). Весьма близка к Лафонтеновой по содержанию басня Хемницера "Чужая беда".
160. Паша и Купец(Le Bassa et le Marchand)
Грек торговал в стране одной.
Купца поддерживал Паша высоким саном,
И отдувался Грек за то своим карманом,
Пашу отдаривал богатою казной.
Да, покровительство — товарец не пустяшный.
Так стоил дорого Купцу пособник важный,
Что коммерсантская взмолилася душа.
Три турка, менее могучих, чем Паша,
Поддержку общую тут предложили Греку:
Просили меньше все втроем,
Чем одному платил он человеку.
Грек выслушал их речь и порешил на том.
Паша про все узнал сторонкой,
Услышал и совет, как надо поступить:
Злодеев провести уловкой тонкой,
Предупредить и отпустить
В Рай, к Магомету с порученьем;
Притом скорей, не то они
Предупредят: "Как много лиц, взгляни,
К тебе давно кипящих мщеньем:
Отрава иль кинжал, глядишь, тебя ушлет
Быть покровителем купцам иного света".
Но поступил Паша, прослушав речь совета,
Совсем как Александр Великий: он идет
В дом Грека; хладнокровный,
Садится там за стол; как прежде, голос ровный
И, как всегда, спокойный вид.
И все убеждены, что их сокрыта тайна.
"Друг, знаю! — тут Паша нежданно говорит.
Бросаешь ты меня, и слышал я случайно,
Про мщение; но все ж
Не верю я, о нет! Ты чересчур хорош,
На отравителя нисколько непохож.
Я больше не скажу ни слова.
А что касается людей,
Толкующих тебе о помощи своей,
То выслушай: болтать не стану я пустого,
Нравоученьями не буду донимать,
Одну лишь басенку хочу я рассказать:
Жил был Пастух, и пас он стадо
С большущим Псом. Спросили раз, к чему
Он держит Пса? Ведь ежедневно надо
Хлеб целый скармливать ему.
Отдать бы старшине безбожного обжору,
А для дозору
Достать бы мог Пастух
Дворняжек двух
Иль трех, которые и меньше б хлеба ели,
И лучше бы его стеречь стада умели.
Хоть ел он за троих, а невдомек того,
Что пасть у Пса была тройная,
Когда он грыз волков, в отважный бой вступая.
Пастух послушался: дворняжки для него
Все три дешевле стоить стали,
Но без оглядки вмиг от волка удирали.
Стада беду свою почуяли тогда ж…
И ты почувствуешь беду, коли отдашь
Себя бездельникам, что в помощь назвалися…
Желаешь доброго, — скорей ко мне вернися".
Ему поверил Грек.
Урок для простаков:
Как ни считай, а все вернее
Защита одного царя, да посильнее,
Чем слабых нескольких князьков.
161. Польза знания(L'Avantage de la science)
Два горожанина поспорили когда-то.
Один знавался с нищетой,
Хотя и был учен; другой
Был неуч, — жил богато.
И неуч думал одержать
Победу в распре шумной:
Он говорил, что уважать
Его обязан каждый умный.
Был просто глуп чудак: за что нам почитать
Того, за кем и не водилось прежде,
Да и теперь не числится заслуг?
Ученый волю дал кичливому невежде:
"Друг,
Болтал мой неуч, увлекаясь,
Себя считаешь ты влиятельным лицом.
Скажи — для всех открыт твой дом?
Что толку — целый век читать, не отрываясь?
Живут ученые в подвалах да углах,
Зимой как летом одеваясь;
За камердинера — их тени на стенах.
Сознаться, родина немного получает
От тех, что медный тратят грош.
По мне, тот гражданин и дорог, и хорош,
Чья роскошь пышная богатство расточает;
А в этой пышности живем лишь мы! Дойдут
Все те из прихотей, которых знатный просит,
К купцу и к мастеру, и к тем, что платья шьют,
И к той, которая их носит;
Затронут и ученых, вас,
Нам посвящающих подчас
Свои, оплаченные золотом, творенья".
Смолк неуч… Эту речь бесстыдного глумленья
Постиг заслуженный урок:
Ученый не сказал ни слова в заключенье,
И что он тут сказать бы мог?
Но за ученого отмстила
Война:
Разрушена была цветущая страна,
Где наших горожан жизнь мирно проходила.
Покинули они родимый городок…
Куда ни приходил невежда разоренный,
Нигде он выпросить пристанища не мог;
С любовью встречен был повсюду мой ученый.
Так распря их судьбой была разрешена.
Пусть мелют дурни — речь дурацкая смешна:
У знанья есть своя цена.
Заимствована из сборника Абстемия (прим, к б. 24).
162. Юпитер и Перуны(Jupiter et les Tonnerres)
Людские видя заблужденья,
Сказал Юпитер с высоты:
"Создам другое населенье!
Преступный род, погибнешь ты!
В глубокий ад лети, Меркурий,
И злейшую из лютых Фурий
Сюда немедля приведи.
Пощады более не жди,
О род, не в меру мной любимый!"
Но гнев царя неумолимый
С теченьем времени остыл.
Цари! по воле высших сил,
Располагаете вы подданных судьбою!
Пускай же и у вас остынет первый пыл:
Пусть между гневом и грозою,
Последствием его, хоть ночь одна пройдет!
Меж тем Меркурий, чей полет
Чудесно скор, а речь — как мед,
Спустился в Ад к зловещим сестрам.
Руководимый взором острым,
Он предпочтенье отдает
Алекто грозной — пред Мегерой
И Тизифоной. В свой черед,
Довольная такою мерой,
Клянется та весь род людской
Послать к Плутону на покой,
В пределы мрачного аида.
Грозила тщетно Эвменида:
Царь передумал, — и назад
Он Фурию отправил в ад.
Но все же, более для вида,
На землю он Перуны шлет:
Отец, который сына бьет,
Старается ударить мимо…
И молния сожгла одну
Незаселенную страну.
С тех пор гордясь невыразимо,
Зазнались люди без стыда.
Олимп разгневался тогда;
Богов верховный повелитель,
Юпитер сам, Тучегонитель,
Поклялся Стиксом наконец,
Что он пошлет на землю грозы.
Не веруя в его угрозы,
Смеялись боги. Он — отец,
Душе которого знакомы
Любовь и жалость. Пусть же сам
Дозволит он другим богам
Вернейшие измыслить громы.
Немедля выковал Вулкан
Двойной с Перунами колчан:
И те, которые летели,
Не уклоняясь, прямо к цели
Их олимпийцев шлет синклит;
Другие, чей удар грозит
Высоким лишь вершинам горным,
В пути своем по временам
Совсем теряются бесследно.
Для нас угроза их — безвредна:
Лишь эти шлет Юпитер сам.
Идею этой басни Лафонтен, по мнению комментаторов, взял у Сенеки, из его "Естественных вопросов". Сенека рассказывает, что, по воззрениям этрусков, есть три рода громов, "бросаемых Юпитером". Первый, который он бросает не советуясь ни с кем, безвреден; два других, напротив, которые он бросает поnле совета с богами Олимпа, ужасны и опустошительны.
163. Сокол и Каплун(Le Faucon et Le Chapon)
Как сладок голосок предателя порою!
Не доверяйтесь вы ему:
Тот, право, не дурак, кто опытной душою
Не верит ничему.
Раз Маннский гражданин Каплун был приглашаем
Перед хозяйские пенаты в суд предстать:
Суд этот попросту мы печкой называем.
Все слуги, чтоб домой ответчика загнать,
Лукаво зазывая,
Кричали: "Цып, цып, цып…" Но, быстро удирая,
Наш малый не дурак не верил им ничуть.
"Эй, слуги! — молвил он, смеясь. — Груба чрезмерно
Приманка ваша; вам меня-то не надуть
Наверно".
Питают каплуны к нам веры очень мало,
Инстинкт ли, практика ль им это подсказала:
Беглец, кого с таким трудом
Ловили, был назавтра нужен
На ужин,
К жаркому за столом;
Без этой почести вся живность
Жила бы, думаю, гораздо веселей.
Вот Сокол, на жердях сидевши, увидал,
Как молодец наш удирал…
И крикнул Каплуну: "Поверь, твоя наивность
И глупость пресмешны… Невежи вы, ей-ей…
Вот я: с хозяином охотиться умею,
И вновь к нему спешу с добычею своею.
В окне он, видишь ты? Он ждет тебя… Скорей!
Да ты оглох никак?"
"Нет, все я слышу: говор
И зов… да что, скажи, что надобно ему?
А этот дядя повар
С ножом страшилищем гоняется к чему?
Ты сам на этот зов хотел бы возвратиться?
Нет, я уж побегу… Так перестань глумиться
Над непокорностью, внушившей мне бежать,
Хоть слышу за собой зов сладкий и певучий…
Ах, если б довелся тебе подобный случай,
Так много соколов на вертеле видать,
Как много каплунов я вижу ежедневно,
Ты б не бранил меня столь гневно".
Из Бидпая и Локмана (прим. к б. 140 и к б. 19). На русский язык басня отдаленно переведена Жуковским ("Каплун и Сокол").
164. Кошка и Мышь(Le Chat et le Rat)
Когда-то Кошка-баловница,
Печальница-Сова, грызунья-Мышь
Да кумушка-Куница,
Народ враждебный все, любя лесную тишь,
Привыкли навещать дупло склоненной
Сосны, затерянной в глуши.
Однажды, как они сошлись в завороженной
Тиши,
Там человек раскинул сети.
Выходит Кошка на рассвете
Охотиться. Сквозь дремь толпящихся теней