Это произведение Лафонтена все направлено против учения Декарта об автоматичности животных. Предполагали, что оно написано по просьбе г-жи де ла Саблиер. Но, страстный наблюдатель животных, баснописец не нуждался в просьбах, чтобы быть против этой односторонности картезианизма. Источник самого рассказа о двух крысах и яйце неизвестен. В середине стихотворенья Лафонтен говорит о польском короле Яне Собесском, победителе турок, которого он встречал в салоне г-жи де ла Саблиер, когда тот был в Париже.
190. Человек и Змея(L'Homme et la Couleuvre)
Раз Человек Змею увидел.
"Ах, гадина! — сказал он. — Ну, постой!
Чтоб никого ты больше не обидел,
По чести я разделаюсь с тобой".
И после этих слов творенье злое
(Змея, не человек, хоть толкование иное
Легко возможно допустить),
Змея дала себя схватить;
В мешок положена, завязана потуже
И к казни злой присуждена к тому же.
За дело ли? — вопрос. Но, чтобы оправдаться,
Счел нужным Человек сказать такую речь:
"Не смея даже колебаться,
Я должен жизнь твою на пользу всем пресечь.
Ты — символ всех неблагодарных,
Всех подлых, злобных и коварных!
Умри ж!" — Змея ему в ответ:
"Когда бы люди осуждали
Неблагодарных, то едва ли
Из них самих увидел бы кто свет.
Во имя правды, пользы, чести,
Потехи ради иль из мести
Тобою я осуждена
На смерть — и умереть должна;
Но перед смертью откровенно
Скажу тебе: из века в век
Неблагодарным неизменно
Не змеи были — человек!"
Смутился Человек от этих резких слов
И отвечал Змее: "Хоть речь твоя лукава
И хоть казнить тебя принадлежит мне право,
Но доказать тебе готов
Я ложь твою. Пусть нас другой рассудит:
Как скажет, так оно и будет!"
Корова тут случилась на пути;
Зовет ее он подойти,
И весь свой разговор от слова и до слова
Передает. — Не стоило и звать меня
Для этих пустяков! — ответила Корова.
— Скрывать тут нечего: вполне права Змея.
Я, например? Из года в год подряд
Семью хозяина питала.
Сыр, масло, молоко, своих телят,
Все ей одной я отдавала;
Поправила здоровье самому,
Когда он ослабел с годами;
Он набивал свою суму
Моими только лишь трудами.
Но вот пришли преклонные года,
Я жизни и сама не рада;
Взгляни, загнал меня куда
Хозяин. Вот его награда!..
Травы нет и следа; чтоб не могла гулять,
Меня решил он привязать.
Понятно, будь моим хозяином Змея,
Не знала б в старости такой обиды я.
Прощайте! я свое вам высказала мненье.
Смутился Человек и говорит 3мее:
"Корова не в своем уме.
Вот Бык нам разрешит сомненье!"
— Пусть Бык! — Змея в ответ, и позвали Быка.
Бык подошел; склонив рога,
Суть дела выслушал и медленно ответил:
— Неблагодарностью давно себя отметил
Род человеческий. Нам послано в удел
Свой век влачить в труде, заботе;
С утра и до ночи в работе,
Не знаем часа мы без дел.
И что ж? в награду нам всегда одни удары!
Когда же делались мы стары,
Чтоб умолить своих богов,
Нас резали без дальних слов!
Так Бык сказал. И, негодуя,
В досаде Человек вскричал:
"Пусть замолчит тупой нахал,
Его судьею не беру я!
Пусть Дерево рассудит нас".
Змея сказала: "В добрый час!"
Но Дерево, что сказано уж было,
Лишь только снова подтвердило.
— Я, — молвило оно, — от солнечных лучей,
От ветра и дождя убежищем служило;
Все любовалися красой моих ветвей,
И круглый год я пользу приносило;
Весною я — украшено цветами,
А осенью — отягчено плодами;
Я летом тень даю, зимой бы согревало;
Когда б без топора меня лишь подрезать,
Я б вновь на пользу вырастало.
Но грубый Человек не хочет рассуждать:
За наши все благодеянья
Он рубит нас без состраданья!
Тут Человек, озлобленный без меры
Глубокой правдой резких слов,
Воскликнул: "Все они глупцы и лицемеры!
Я слишком добр, что слушал болтунов!"
И тотчас же мешком о стену так хватил,
Что голову Змее разбил.
Так все вельможи поступают:
Им правда колет глаз. Они воображают,
Что все: и небо, и земля,
И люди созданы для них и короля.
И если кто заметит им не так,
Тот негодяй или дурак.
Согласен я. Но как же поступать?
Коль говорить у вас желанье,
То надо говорить на расстояньи,
А еще лучше — помолчать.
Заимствована у Бидпая и Локмана (прим. к б. 19 и к б. 140).
191. Черепаха и две Утки(La Tortue et les deux Canards)
Жила-была на свете Черепаха.
Взгрустнулось ей в норе, и вот она без страха
Решилась бросить дом, на Божий мир взглянуть…
Всегда милей — чужие страны;
Все колченогие сильней стремятся в путь.
Свои мечтания и планы
Она поведала двум Уткам. Те не прочь
Ей в путешествии помочь:
"Сударыня! пред вами — путь широкий.
По воздуху мы вас доставим в край далекий,
В Америку свезем — не надо и карет!
Увидите вы новый свет,
Республику, народ; полезно просвещенье,
Полезно чуждый быт и нравы изучать.
Так сделал и Улисс…" Некстати, без сомненья,
Улисса было приплетать,
Но дело слажено. Пошли приготовленья;
Чтоб странницу нести по воздуху с собой,
Тростинку Утки в рот вложили ей: "Сожмите
Зубами и в пути не выпускать, смотрите!"
И, преподав урок такой,
Тут Утки с двух сторон за трость и поднялися,
И Черепаха понеслась.
Повсюду крики раздалися:
Откуда у нее такая прыть взялась?
Совсем как птица,
Несется в обществе таком
И со своим еще домком!
— Ну и диковинка! — кричали вna кругом.
Смотрите-ка, царица
Всех черепах
Несется в облаках!..
— А что ж? конечно, я царица, и нимало
Смешного в этом нет…
Ах, лучше свой полет
Она бы молча продолжала!
Раскрыла рот
И выпустила трость; и грохнулася тяжко,
И пала мертвою к ногам толпы бедняжка.
Надменность чванная была всему виной.
Тщеславье глупое с надутой болтовней
И любопытство, всем известно,
Сроднились тесно,
Как дети матери одной.
Из Бидпая и Локмана (см. предыд. примеч.).
192. Рыбы и Баклан(Les Poissons et le Cormoran)
Во всех окрестностях озера и пруды,
Ручьи и реки — все платили
Баклану подати; как будто за труды,
Ему все дань охотно приносили.
Он голода не знал. В обилии всегда
Был стол его снабжен без горя и труда.
Но годы шли, и вот с летами,
Стол становился плох и скуден временами:
Ведь каждый для себя сам пищу добывал,
А наш Баклан с годами стал
И слеп, и слаб; без невода и снасти,
Не видя ничего, не в силах был ловить
Он рыбу быструю, и при такой напасти
Почасту не имел чем голод утолить.
Что ж делает Баклан? Нужда всему научит!
Увидел рака он на берегу пруда,
И говорит ему: "Беда!
Хозяин лёсы сучит.
На днях сюда придет и будет Рыб ловить.
Иди скорей сказать беспечному народу,
Что гибель им грозит!" Рак тотчас прыгнул в воду
И поспешил беду оповестить.
Поднялся шум и гам. Все Рыбы всполошились,
Собрались на совет, шумели, суетились;
И тотчас несколько, ei?i?u? старей,
К Баклану поплыли за справкою скорей.
— Вельможный господин! откуда эти вести?
И верны ли они? что делать надо нам,
Чтоб от беды спастись?
— Все дело в месте.
Переменить его! — ответил им Баклан.
— Как сделать это нам?
— О том не хлопочите!
Я всех вас уберу в убежище свое;
Там будет вам привольное житье,
Лишь только захотите!
Один лишь Бог да я про этот знаем пруд:
Туда дорогу не найдут
Ни зверь, ни человек. Во всей вселенной
Нет более сокрытого жилья!
И вас туда перетаскаю я,
Чтоб всех спасти от смерти верной.
Ему поверили. И Рыб всех до одной
Баклан перетаскал в прудок, ему известный,
Под одинокою пустынною скалой,
Прозрачный, мелкий, узкий, тесный.
Оттуда каждый день на ужин и обед
Он без труда вытаскивал любую.
И поняли они, что доверять не след
Тому, кому для жизни нужно жизнь другую.
Для них, положим, все равно,
Различья не было: что человек, что птица
Их будут есть. Не все ль одно?
Конец один, хотя различны лица.
Днем раньше, позже — все равно
Всем умереть им суждено.
Из Бидпая и Локмана (см. примеч. к б. 190).
193. Зарытое богатство(L'Enfouisseur et son Compère)
Какой-то Скряга
Так много накопил червонцев золотых,
Что просто и не знал, куда бы спрятать их
Такой бедняга!
Да, алчность, глупости подруга и сестра,
Поставила в тупик Скупого
При выборе местечка для добра,
Для клада золотого!
Укромный уголок был надобен ему
Вот почему:
"Ведь груда золота все станет уменьшаться,
Коль дома мне держать его!
И сам я буду, может статься,
Сам расхитителем богатства моего…"
— Как расхитителем? Да разве наслаждаться
Своим добром — обкрадывать себя?
Нет, милый мой, мне просто жаль тебя!
Оставь смешное заблужденье:
Богатство хорошо тогда лишь, без сомненья,
Когда мы пользоваться сами им вольны.