Огромный красномордый постовой открыл дверь и сказал:
– Мамаша «Мерседеса» будете?
Не в силах издать какой-либо звук, я просто кивнула головой.
– Посидите тут, – велел офицер. – Там доктор в «Скорой», сейчас пришлю.
– Не надо, – пробормотала я, вываливаясь на мокрую, скользкую дорогу.
Перед глазами предстало место происшествия. Кешкин «Мерседес», смятый в гармошку, стоял на крыше, почти полностью перекрыв проезд. Чуть поодаль наискосок высился огромный вонючий мусоровоз, его передняя дверца была открыта нараспашку. Возле искореженного «Мерседеса» суетились люди в синих комбинезонах с какими-то штуками в руках. Время от времени раздавался жуткий, хватающий за душу звук распиливаемого металла. Кругом полно людей в форме. Слева в узенькую щель медленно проползали по одной машине желающих попасть в Москву. У водителей были вытянувшиеся лица и какое-то облегченно-злорадное выражение.
Возле «Скорой помощи» прямо на земле стояли носилки, полностью закрытые одеялом. Чувствуя, что силы сейчас покинут меня, я подскочила и сдернула легкий плед. Ничего! То, что я приняла за тело, оказалось просто сложенным пластиковым черным мешком. Но на сердце не стало легче. Хорошо знаю, что кладут в такую упаковку. Собрав все свое мужество в кулак, я приблизилась к «Мерседесу» и громко спросила:
– Как это случилось?
– Иди, иди отсюда, – огрызнулся один из мужиков с резаком. Несмотря на собачий холод, его лицо покрывали крупные капли пота.
– Мать приехала, – пояснил патрульный.
Офицеры и спасатели переглянулись. Внезапно наступила звонкая тишина, и я выкрикнула:
– Когда достанете тело?
– Не надейся, – донеслось из перекореженных внутренностей поверженного скакуна, – небось уже раскатала губы на мое наследство. Жив, здоров и невредим мальчик Вася Бородин.
– Вот, етит твою, шутник фигов, – шмыгнул носом один из спасателей, – он тут нам все анекдоты рассказывает. Эй, Воронцов, ты там как?
– Как в Сочи, – донеслось из того, что было машиной, – околел от холода, печка не работает, а я в одном костюме и отлить хочу.
– Во, блин, дает, печка! – ухмыльнулся постовой. – Надо же уцелеть в такой каше. Давай ходи под себя, коли невтерпеж.
Я почувствовала, что у меня нет ног, секунду словно висела в воздухе, потом рухнула задом в жидкую декабрьскую грязь и отчего-то принялась хохотать. Все казалось жутко смешным – приготовленные носилки, ждущая «Скорая помощь», спасатели и милиция. Они явно собирались увидеть свежий труп, а там совершенно живой и, кажется, не слишком пострадавший Аркадий. Потом из моих глаз потекли слезы, и подошедший врач ловко вколол мне что-то в руку. Следом наступило отупение.
Абсолютно спокойно я наблюдала, как «мерс» развалился на куски. Вот спасатели с матерком выволакивают Кешку, ставят на ноги, и он, ухмыляясь и прихрамывая, идет ко мне. Гаишники хлопают его по плечам и бесконечно повторяют: «Во, блин!» Потом откуда-то из недр развороченной тачки извлекается кейс с неразбившимися бутылками коньяка. Их появление встречают громким смехом.
Потом провал в памяти, и вот мы стоим в нашем холле. Последнее, что я услышала, были слова Нюси:
– Ах, сволочь, ну погоди!
Глава 12
Утром я с трудом пришла в себя. Немилосердно болела голова, к тому же кололо в правом боку, и почему-то отказывались служить ноги. В ступни словно налили минеральную воду: там бегали пузырьки и жутко ныли пятки.
В столовой сидела заплаканная Зайка.
– Господи, – проговорила она, – представляешь, «Мерседес» предлагают сдать в металлолом за какие-то копейки…
– Отдай бесплатно, – отчего-то шепотом сказала я и налила себе кофе. Напиток оказался на удивление обжигающим, и пальцы от неожиданности разжались. Любимая чашка, украшенная изображениями кошек и собак, – подарок Александра Михайловича на Новый год, – упала на пол как раз в том месте, где не оказалось ковра. А как же иначе, ведь у меня бутерброд всегда падает маслом вниз.
Секунду мы глядели на остатки чашечки, а потом зарыдали в голос словно две кликуши.
– Хватит изображать тропический ливень, – велел вошедший Кеша, – я жив и здоров, нас так просто не возьмешь. Живучий, как…
– Таракан, – докончила появившаяся Маня.
– Кружечку жалко, – пробормотала я, тыча пальцем в пол.
– Ну, мать, – развел руками Аркадий, – думал, ты обо мне зря беспокоишься, а у тебя тут и впрямь горе!
Отчего-то после его ехидных слов рыдать расхотелось.
– Как спал?
– Подобное времяпрепровождение нельзя назвать сном, – вздохнул Кеша. – Вкололи какую-то дрянь, и всю ночь я пролежал обездвиженный… Во, гляди!
И он задрал рубашку. От шеи до пояса по спине расползся невероятный разноцветный синяк – от сине-бордового до темно-розового оттенка. Тут и там виднелись порезы. А справа на ребрах явный ожог.
– Сейчас же идем к врачу! – завопили мы с Зайкой.
– Зачем? – перепугался сын. – Хочешь, бегом по лестнице на второй этаж поднимусь?
– Где он? – раздался вопль из холла, и в столовую влетела Оксана.
– Да тут я, – вздохнул Кешка, – тут! Ну все, конец пришел! Хирург явился! Сейчас влепит укол от столбняка, укол от бешенства…
– И десять в язык, чтобы заткнулся, – ответила Ксюша, ощупывая наше сокровище. – Удивительный случай! Похоже, только гематомы и мелкие порезы, а ожог откуда?
Кешка отмахнулся.
– Как ты узнала? – спросила я.
Оксана села на диван и закурила. Сегодня никто даже не поморщился при виде дыма.
– У меня больной один лежит ненормальный. Записывает ночной выпуск «Дорожного патруля» и смотрит утром. Я как раз с обходом явилась, а там на экране Кешкин «Мерседес». Кинулась к телефону, никто трубку не берет, ну и поехала…
– То-то ты в таком странном виде, – пробормотала Зайка, оглядывая Ксюшину одежду – голубую пижаму с застежкой на спине.
– Ага, – пояснила Оксана, – мне уже собрались Ковалева к столу подавать, только какая операция, когда руки трясутся. Чтоб ты провалился! Рассказывай, что произошло.
– И до мельчайших подробностей, – произнес мужской голос. Мы обернулись. Александр Михайлович стоял на пороге.
– О боже! – простонал Кешка. – Не стая воронов слеталась! Я жив-здоров, только слегка помят, ну, чего так суетиться?
– Абсолютно нечего, – согласился полковник, – нами движет естественное человеческое любопытство.
Все сели вокруг стола и уставились на Аркашку. Если сын чего и не переносит, так это рассказывать о своих неприятностях при большом скоплении любопытных. Но сегодня ему просто некуда было деваться. И, глубоко вздохнув, жертва принялась описывать событие.
Он ехал после встречи с клиентом по Рублевке. Место, где шоссе выходит на Кольцевую дорогу, узкое, к тому же там находится пост ГАИ со светофором. Час пик еще не начался, машин оказалось не так много. Собственно говоря, на красный свет остановился только один Аркадий. Справа было пусто, сзади и спереди тоже. Сын совершенно не ожидал никаких неприятностей, а спокойно слушал музыку, поджидая зеленый сигнал. Тут раздался страшный удар. Кеша ничего не понял. Машину поволокло куда-то вбок, последовал еще удар, потом еще…
Земля и небо поменялись местами, посыпались стекла. Спасли парня сразу надувшиеся подушки. Они выскочили одновременно изо всех возможных мест. Водитель оказался спасительно зажат ими. Единственную неприятность доставили осколки, засыпавшие сына мелким дождем. Каждый раз, когда он пытался шевелиться, мелкое крошево царапало тело. На улице декабрь, но в «Мерседесе» работала печка, и Аркаша сидел в одном костюме. К тому же от сильнейшего удара выпала из гнезда зажигалка и обожгла бок. Но все могло закончиться намного хуже…
– О чем ты думал, когда переворачивался? – поинтересовалась любопытная Маня.
Аркашка глянул на сестру и ухмыльнулся.
– Все произошло мгновенно, в голове пусто, даже руки с руля снял, так растерялся. Вот когда «мерс» на крышу встал и я вопли снаружи услышал, то обозлился. Ну, твою мать, влип! Теперь на встречу с другим клиентом опоздаю!
– Между прочим, твоя мать – это я, – возмутился во мне преподаватель.
– В рубашке родился, – вздохнула Ксюша, – так просто не бывает!
– Главное, видел я этот мусоровоз! – воскликнул Кешка. – Он за мной ехал. Вывернул откуда-то с боковой дорожки и замаячил сзади. Очень мне это не понравилось.
– Почему? – спросил Александр Михайлович.
– Не знаю, – пожал плечами сын, – тихий внутренний голос шепнул: пропусти эту консервную банку вперед. Ну я и припарковался, подождал минут пять, потом поехал. Еще удивлялся, куда он подевался. Шоссе-то прямое, далеко видно. Ну, думаю, и скорость у помойщика… И потом странно, подобные машины ведь по утрам ездят… Как он снова сзади оказался, ума не приложу…
– Выясним, – пообещал полковник.
– А что водитель говорит? – поинтересовалась Оксана. – Пьян небось…
Приятель вздохнул.
– Шофера не нашли.
– Как? – хором изумились все.
– В первую минуту патрульные бросились к «Мерседесу», очень уж страшно он выглядел, – пояснил Александр Михайлович. – На Рублевке вчера как на грех дежурили только три сотрудника. Двое из них первый день вышли на работу. Третий, опытный офицер их, так сказать, опекал. Вот молодые и растерялись слегка. Только-только учиться закончили, первый раз вживую аварию увидели. Гаишники тоже люди, к крови и страданиям еще нужно адаптироваться. Короче, виновник столкновения воспользовался суматохой и удрал. Там лесок в двух шагах…
– Между прочим, – влезла я в разговор, – найти его ничего не стоит. Каждый мусоровоз закреплен за конкретной конторой, шоферы работают по графику…
– Давно хотел оформить тебя в свою команду, – ухмыльнулся полковник, – останавливает только маленькая зарплата. Небось не захочешь за копейки работать, потребуешь, как Ниро Вульф, тысячные гонорары… Нашли и контору, и водителя, только он ни при чем.
– Да ну?
– Со слезами на глазах божится, что мусорник угнали. Шофер нарушил должностную инструкцию – зарулил домой позавтракать. А когда спустился во двор, колымаги своей не обнаружил. Он решил подождать и не сообщать начальству. Подумал, что кто-то из соседей схохмил. У них там через одного идиоты…