— Не понимаю, почему я всё ещё могу ходить? — говорила Луиза.
Плоть на её бёдрах, там, куда пришлись выстрелы из излучателя, уже сгнила и отваливалась кусками. Но жилы тление пока не затронуло, и, вопреки всем законам анатомии, ноги слушались Луизу по-прежнему. Больно ей тоже не было. Лукас, делая перевязки, заливая страшные раны антибиотиками, стискивал зубы, чувствуя эту несуществующую боль. А Луиза только улыбалась:
— Да ладно тебе, преподобный! Говорю же, ничего не чувствую. Слушай, а если это прижечь, может быть, оно перестанет?
В голосе сквозь насмешку — ужас и отчаянная надежда маленькой девочки на взрослого. На того, кто обещал защищать. А что он может, взрослый, кроме как накладывать повязки, да молиться о том, чтобы Господь избавил свою дочь от пытки?
Что же с ней происходит? Что, Боже мой?! И почему? Чем она виновата, чем заслужила муки Эхес Ур при жизни?
Запах гниения пропитал, казалось, весь корабль, даже погружаясь в унтэн-сферу, Лукас чувствовал, как зловоние стекает по перламутру силовых полей. Он старался не оставлять Луизу в одиночестве. Но, в отличие от неё, не мог обходиться без сна. И однажды, проснувшись от очередного кошмара, не обнаружил Луизу в каюте.
Она была на камбузе. Сидела на палубе, привалившись спиной к переборке, и горько плакала. Рядом остывала чёрная от жара металлическая лопаточка. Луиза попыталась прижечь свои раны.
Через десять часов, каждая минута которых была как мучительная вечность, плоть сползла с её ног от бёдер до ступнёй, остались только скользкие ошмётки на костях.
— Идиотка! — рычал Лукас, обматывая эти мокрые кости целыми метрами церапласта, — кретинка! Имей хоть каплю терпения, дура! Уже через несколько дней мы будем на «Монфоре», какого хрена ты делаешь всё, чтобы осложнить работу медикам?!
— Не знаю я! — отругивалась Луиза, — не ори на меня! Я болею, у меня крыша едет, мне, мать твою, нужен уход и забота, а не матюги, тебе ясно?!
Куда уж яснее? Её нужно было обругать, чтобы сказка про медиков оказалась достаточно убедительной. Иногда, нет иного способа укрепить гаснущую веру, кроме крепкого слова, сказанного с правильными интонациями. Сам Лукас в помощь врачей уже не верил. И наорать на него было, к сожалению, некому. Отец Александр, честно сказал, что орден Шуйцы не может сообщить ничего утешительного по поводу его докладов.
— Мне очень жаль, мальчик мой… Я прибуду в монастырь «Монфор», как только смогу. Кого из братьев мне отправить туда немедленно? Кого ты хотел бы видеть?
— Джереми, — вырвалось у Лукаса. Как будто настоятель мог совершить чудо. — Никого, авва, — добавил он поспешно, — думаю, у братьев предостаточно других дел.
Получилось довольно грубо, но отец всё понял правильно.
И это тоже было несправедливо, это бесило, заставляло злиться на самого себя. Вокруг него, Лукаса фон Нарбэ, выплясывают всем орденом, ищут слова утешения, пытаются помочь, чем только можно. А беда стряслась не с ним — с Луизой! И Луиза живёт наедине со своим кошмаром, потому что от Лукаса нет никакой пользы, всё, что он может, это ежедневно, ежечасно врать ей, уверяя себя, что эта ложь во благо.
…— Благо не есть добро, — сказала Луиза. — Благо — есть польза, так, Лукас?
— Да, — он менял залитые вонючей слизью простыни. Разложение поднималось всё выше, уже задеты были внутренние органы, и Лукас боялся представить, что именно превратилось в розово-серые сгустки, отделившиеся от тела Луизы за последний час. — Да, благо не есть добро. И Бог — есть благо, если ты об этом.
— Я об этом. Благо может быть как добром, так и злом, людям не дано судить об этом. Дьявол — правая сторона бога. В правой руке обычно держат оружие, правой рукой убивают. Ты — рыцарь ордена Десницы, значит, ты — рыцарь дьявола?
— Можно сказать и так.
— А слева — сердце. Всё, что есть доброго исходит от сердца. Поэтому монахи ордена Шуйцы лечат, а рыцари Десницы убивают.
— Всё правильно, — Лукас застелил койку свежим бельём, в который раз пожалев о том, что в медотсеке не нашлось ничего вроде взрослых подгузников. Луизе было бы гораздо комфортнее… Господи, за что караешь?! Он поднял её, лёгкую-лёгкую, на руки и перенёс на постель. — К чему ты ведёшь?
— К тому, что слева больше бога, чем справа. И монахи Шуйцы наверняка смогут мне помочь, даже когда дело зашло так далеко. Бог ведь любит их больше, чем вас, правда?
— Если Он вообще, кого-то любит, то, без сомнения, орден Шуйцы на первом месте, — улыбнулся Лукас. — Сразу после них проповедники из Наставляющих Скрижалей, а мы с отцами-церцетариями делим почётное последнее место после всех других орденов. Даже самых маленьких и незаметных.
— Сколько их всего?
— Орденов? Тысяча сто.
— Так много…
— Работы хватает для всех.
— Лукас.
— Да?
— Если вдруг, что-то пойдёт не так, ну, мало ли, меня не вылечат или ещё что, ты убьёшь Радуна?
— Я убью его, даже если ты будешь просить для него пощады.
— Не буду, — хмуро сказала Луиза, — когда поправлюсь, я ему глаз на жопу натяну.
«Симон де Монфор» наплывал медленно, постепенно заполняя собой обзорные экраны. Сегодня Лукас не ограничился унтэн-сферой, позволяющей ему получать информацию напрямую с рецепторов «Хикари». Он включил для Луизы все мониторы, и теперь казалось, что лишь прозрачный тонкий колпак отделяет людей от космоса.
— Это круче, чем в кино, — сообщила Луиза. — Я имею в виду, монастырь. Он гораздо больше, чем я думала. Как планета!
– Шутишь? Всего шестьдесят километров в окружности, с планетой даже сравнивать нельзя.
— Всего! Вы, я гляжу, зажрались у себя в ордене.
— Есть немножко, — с удовольствием согласился Лукас.
Следуя указаниям диспетчера, он провёл «Хикари» в просторный ангар. Из интереса засёк время. Госпитальная команда попросила разрешения подняться на борт меньше чем через минуту. Оперативно работают парни. Молодцы.
Хм-м… насчёт парней он явно поторопился. Эпидемиологические скафандры медиков хоть и выглядели довольно устрашающе, однако мужчину от женщины отличить позволяли: брони-то поверх костюма нет. Лукас обнаружил, что орден Шуйцы прислал на «Монфора» не братьев, а сестёр, чему немало удивился. Женщин в монастыри Десницы пускали только в самых крайних случаях, а в Шуйце уважали чужой устав.
Сестёр звали Марфа и Тереза. Обе они немедленно занялись Луизой, при этом каким-то чудесным образом умудряясь непрерывно разглядывать Лукаса. Интерес монахинь не был таким назойливым, как любопытство мирян, но всё равно слегка нервировал. В конце концов, Луизу устроили в герметичной капсуле, и медбратья из монастырского госпиталя увезли ее с «Хикари». В госпиталь проводили и Лукаса, попросив предварительно на полчасика задержаться в санитарной зоне. Только там он и сообразил, что болезнь Луизы могла оказаться заразной.
Как ни странно, не очень-то эта мысль и обеспокоила. В чём в чём, а в своей неприкосновенности Лукас был уверен. То есть, он знал, что его могут убить, но так же твёрдо знал, что никогда ничем не заболеет. Больной рыцарь-пилот — это же нонсенс. Так не бывает!
В боксе изолятора, на столе, его ожидала фляжка с синте-коньяком из монастырских погребов. Двести граммов, полагающиеся за успешный боевой рейд.
Лукас скрутил серебряную пробку, вдохнул коньячный запах и устало сел на койку. Он понял, наконец-то, что вернулся домой. И он не смог вспомнить, когда в последний раз спал.
Глава 6
«Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое».
Информация, доставленная рыцарем-пилотом Лукасом фон Нарбэ заставила орден Десницы созвать внеочередной малый собор. И сейчас в зале для капитулов «Симона де Монфора» присутствовали настоятели всех монастырей Десницы и Всевидящих Очей, Великий Кардинал, а также церцетарии и священники ордена Шуйцы, уполномоченные вести расследование. Сразу два пункта в деле против маркграфа Юлия Радуна: первый — умышленное убийство семерых священников; второй — запрещённые генетические эксперименты. И если во второе верилось легко: о лабораториях Союза Маркграфов ходили самые разнообразные слухи, то первое… первое не укладывалось в голове.
За те недели, которые потребовались настоятелю «Святого Зигфрида» на то, чтобы добраться до «Монфора», расследование успели закончить. И на суд собора монахи Всевидящих Очей предоставили почти готовое заключение. Неофициальное, разумеется. Официоз начнётся, когда Великий Кардинал будет делать доклад Божественному Императору. А пока — все свои. Пока можно думать, рассуждать… и искать зацепки, чтобы ухватить-таки проклятого маркграфа за скользкий хвост.
— …Проект «Бессмертные», — докладывал отец Цвилгус ведущий генетик ордена Шуйцы, — с некоторых пор это название у всех на слуху. Стремление против всех законов Бога и Империи сделать человеческое тело неуязвимым движет не только маркграфами, и мы не сомневаемся в том, что сахе Беляева была подвергнута этим изуверским экспериментам. Результат, как все мы знаем, оказался чудовищным. Но нет никаких доказательств того, что на Акму действительно велись подобные исследования.
По залу прошёл негромкий вопросительный говор. Братья переговаривались между собой, не спеша задать вопросы докладчику. Тот сам всё объяснит, а если не объяснит, вот тогда и можно спрашивать.
— Дело в том, братья и сёстры, — продолжил генетик, — что сахе Беляева не может свидетельствовать. Она не имеет на это права…
Отец Александр осторожно покосился на сидящего рядом Лукаса. Увидел, как фиолетовые глаза полыхнули гневом, и накрыл ладонью сжавшуюся в кулак руку.
«Не надо, мальчик мой».
Лукас внял безмолвному призыву. Уставился в пол. И монах Шуйцы заметно напрягшийся под яростным взглядом, непроизвольно передёрнул плечами.