– Какой же ты!..
Ну что за упрямец? Так и хочется вцепиться в плечи и как следует потрясти. А потом…
Поцеловать.
Закрыть глаза и, не думая, не рассуждая и не спрашивая разрешения, коснуться губ. На несколько мгновений забыть: кто я, кто он, кто мы оба.
– Ты даже не знаешь какой.
Глава 19. Наедине
Рамона
Вместе мы развесили сигнальные амулеты Ренна – тонкие яшмовые трубочки на шнурках. При появлении опасности эти амулеты поднимали такой шум, что подняли бы и глухого. Куплены они были у детей гор – лорд Брейгар часто отправлял заказы на подобное для своих людей, да и крестьяне иногда брали на ярмарках – охранять скот от хищников. Или горожане для защиты домов или лавок. Стоили они недорого, но и хватало их только на одно применение.
Реннейр ополоснулся и выстирал одежду, развел костер и сейчас чистил свой меч. Он натянул мокрую тунику на голое тело, и я была ему за это даже благодарна, если бы Ренн решил раздеться, я бы не знала, куда деть глаза. Даже сейчас смотреть на него было… жарко. Эх, жаль, что не могу помочь ему обсохнуть, как недавно помогла себе. А что, полезное умение.
Думать о таких глупостях помогало. Да о чем угодно, лишь бы не сорваться и не вернуться мыслями к той бойне, что случилась на моих глазах. Стоило лишь опустить веки, как память начинала подкидывать самые страшные картины, а к горлу подступала тошнота.
Я и раньше видела раны и кровь, я их исцеляла, я участвовала в погребальных обрядах, но видеть такую страшную смерть, как у тех разбойников, не доводилось. Я чувствовала, как внутри что-то надломилось, пошло сетью трещин – хотелось съежиться в комок, забиться в тесную нору и отсидеться, пока все не забудется.
«Он убийца…» – подсказывал внутренний голос. Но я упрямо отвечала: «Он защищал нас».
Защищал меня.
Ренн сидел напротив огня, и рыжие всполохи освещали лицо со сведенными на переносье бровями. Он выглядел усталым и мрачным, и порой я ловила на себе его задумчивый взгляд. Сама украдкой подглядывала за каждым его действием – движения были четкими и плавными одновременно, словно он всегда знал, что надо делать. Никогда и ни в чем не сомневался.
В отличие от меня.
В сумке, которую я чудом не потеряла, остался мешочек сушеной смородины и малины, несколько овсяных лепешек и сыр. Отправляясь к дальним святилищам, мы всегда брали с собой снедь. А в разбойничьем мешке, кроме монет, веревки, походного котелка, лекарственных мазей и мелочей, предназначения которых я не знала, обнаружилось вяленое мясо. Оно было острым, но я так оголодала – расход Дара вызывал зверский аппетит – что ни перец, ни семена горчицы не стали помехой. Из ягод и ароматных листьев получился весьма недурной взвар.
В Антриме существовали трапезные для мастеров, рабочих, старейшин. Я ходила в трапезную для жриц, поэтому думать о том, где раздобыть еду и как ее приготовить, нужды никогда не было. Привыкла обедать в компании сестер или перекусывать на бегу между службами, а чтобы вот так, у костра, в компании мужчины – никогда. И тем удивительней это было: как-то по-домашнему тепло, слишком близко и доверительно. От близости этой еще острей чувствуется собственная беззащитность и в то же время защищенность.
– Ренн, – позвала осторожно, и он оторвал взгляд от клинка. – Я вот все думаю, почему ты тогда помешал мне с вратами? Как будто мы… диссонируем.
Признаться, эта мысль не давала мне покоя, и сегодня я только укрепилась в желании разгадать эту загадку. Сама Матерь Гор направила меня к этому лестрийцу, открыла дверь и заботливо проложила маршрут. Это не могло быть простым совпадением, уж я-то знаю.
– У меня нет ответа на твой вопрос.
– И тебе даже не любопытно? – Он пожал плечами и продолжил любовно полировать свой меч. – Знаешь, такое чувство, как будто… у тебя в роду не было никого магически одаренного? Просто обычные люди, пустышки, как говорят у нас, не вызывают колебаний магического фона.
Он вдруг замер, и я увидела, как проступил узор вен на напряженных руках.
– Нет. Не было.
Все тот же отрешенный тон, упрямо сжатые губы. Реннейр коснулся смертельно опасной кромки пальцем, проверяя.
– Ренн… – я набрала в грудь побольше воздуха и сжала пальцы так, что ногти воткнулись в ладонь. Вопрос, который я собиралась задать, он слишком личный, а мы еще не настолько близки, – …а лорд Брейгар – твой отец?
Вопрос повис в воздухе, и я затаила дыхание. Да, я заметила их сходство, слышала разговоры о том, что у повелителя Лестры двое сыновей, но по какой-то причине знаки рода носил только Демейрар. А это значило лишь одно.
О таком обычно молчат. Такое считается позором. Но я никогда не могла понять, почему клеймят детей, которые ни в чем не виноваты.
– Да, Рамона, – и взгляд тяжелый, как каменная плита. – Я его бастард. Внебрачный ребенок, если хочешь знать.
– Для меня это не имеет никакого значения.
Верит ли?
Но ведь это правда!
Уголок рта дернулся, будто он хотел улыбнуться или усмехнуться, но в последний момент передумал. Реннейр отложил клинок в сторону бережно и нежно, а потом встал и, обойдя костер, опустился рядом. Между нами два локтя, а меня уже в жар бросило – я перестала дышать и будто уменьшилась. Ренн смотрел на меня в упор, и я, считавшая себя смелой, вдруг струсила.
– Почему? – спросил негромко, но тон его заставил дрогнуть струну в глубине моего существа – она натянулась до предела.
– Потому что важно не то, кем ты родился, а то, кем ты стал.
– И кем же я стал, по-твоему? – он склонил голову набок и смотрел, смотрел, смотрел на меня, будто хотел просверлить во лбу дыру и подглядеть мысли.
Я спрятала глаза. Голос садился, и я ругала себя за то, что мямлю и слишком долго думаю. Наверняка ему не по вкусу девицы, которые не могут складно излагать свои мысли, а я сейчас именно такая. И я не вру себе в том, что хочу, просто безумно хочу, нравиться ему.
– Ты стал хорошим человеком.
– Хорошим человеком… – повторил он эхом. – Ты ведь ничего обо мне не знаешь, жрица.
– Так расскажи! Я хочу знать о тебе больше, Зверь-из-Ущелья. Мне надоели твои загадки! – в пылу я взмахнула рукой и случайно хлопнула ее на колено мужчины.
Мы оба замерли. Он от неожиданности, я – от неловкости и стыда за себя.
Медленно, как воришка, подгребла пальцы в кулак и убрала руку. Реннейр сипло втянул воздух и наградил меня нечитаемым взглядом.
– Что ж, пусть это будет ночь откровений.
Реннейр
Я не заметил, как вечер сменился ночью. Сизая мгла повисла над горами, выпала роса. Вместе с прохладой пришло и спокойствие, только где-то глубоко внутри звучали отголоски вины. Было такое чувство, будто призрак Кристейна тоже сидит у костра и ухмыляется в бороду.
– Помнится, ты желала знать, как я заработал свою кличку?
Никому об этом не рассказывал, так почему готов сейчас открыться чужачке? Хотя какая она чужачка после всего, что было. Кому пытаюсь лгать?
– Если не хочешь говорить, то не надо. Твое прошлое касается только тебя, Зверь-из-Ущелья, – взгляд серьезный, понимающий. Глубокий, как купол неба над нами.
– Раз уж взялся, то прерываться не стану. Начну с самого начала… – сцепив руки на коленях в замок, я запрокинул голову. – Ты что-нибудь знаешь о войнах?
– Моего дома она не касалась. Мы живем замкнуто, но я читала о войнах в книгах.
– Тогда вряд ли ты слышала о войне с фризами. Она началась восемь лет назад и длилась два года. Мне было столько же, сколько тебе сейчас, когда я туда отправился, – говорю, а перед глазами встают картины из прошлого. Яркие и объемные, будто я до сих пор там – застрял, как паук в янтаре. – Фризия – это маленькое южное королевство на границе с нами. Я сражался во славу Арнерии, короля и лорда Брейгара, был одним из самых верных его мечей, не понимая тогда, что фризы ничем от нас не отличаются. В их глазах мы были таким же злом. Просто власть имущие что-то не поделили, а нас стравили, как собак. Для таких же юнцов, как я, это был шанс снискать славу за воинские подвиги и признание, кто-то хотел обогатиться, кого-то гнал на войну долг.
Рамона уселась, подтянув колени к груди и не отрывая взгляда от трескучего пламени. Интересно, какими глазами она теперь на меня будет смотреть? Поймет, наконец, кто я такой?
– Мы прошли огнем и мечом по их землям, пока фризы не начали сдаваться. Они складывали оружие, склонялись перед нами, как перед победителями, а мы были вольны карать и миловать по праву сильнейших. Под страхом смерти я запретил своему отряду мародерствовать, – говорить дальше было все тяжелей, но я чувствовал, что должен выпустить этот гнойник. – Пятеро ослушались моего приказа, считая, что война все спишет, что все сойдет с рук, а их преступления и лишняя, ничем не обоснованная жестокость останутся безнаказанными.
Жрица молчала, и я слышал незаданные вопросы. Огонь полыхнул особенно сильно, окрасив ее волосы в цвет потемневшей меди.
– Они поджигали дома «фризских свиней». Грабили, насиловали женщин…
Одной было двенадцать. Двое были беременны и умерли от потери крови, когда «добрые» арнерианцы вскрыли их животы. До сих пор задаюсь вопросом: «Зачем?» Что ими двигало – жестокое темное любопытство или желание запугать проигравших, показать свою силу и вседозволенность?
– Убивали стариков…
Одного прибили за руки и за ноги на воротах деревни, повесив на грудь табличку с надписью «предатель».
– И что ты сделал, Ренн?
– Я казнил их. Всех пятерых. Они были моими товарищами, воевали бок о бок, пили вино и делили хлеб у костра. У них остались жены и дети…
Им я сказал, что те погибли, сражаясь. Правда бы их раздавила.
– У тебя не было выбора, – произнесла Рамона, старательно пряча дрожь в голосе, но пальцы до побеления вцепились в ткань платья.
– Выбор есть всегда, – отрезал я. – Только нет истинно верного, все измеряется последствиями. Если бы я их пощадил, мое слово ничего бы не стоило, – я зачерпнул горсть пыльной земли и просеял ее сквозь пальцы. – Пыль, да и только.