Эта мысль отозвалась в душе тянущей болью, скрутила внутренности жгутом, и пока смелость не покинула меня, а он не коснулся лоснящегося конского крупа, я кинулась вперед и позвала:
– Реннейр!
Позвала так, будто вокруг меня непроходимый лес, а он единственный, кто может спасти, вывести к свету.
Ренн вздрогнул и застыл, а я дернула амулет, так, что разорванная цепочка обожгла шею болью. Чужое обличье сползло, как змеиная кожа.
– Ты?! – Глаза его округлились, брови взлетели на лоб.
– Узнал, наконец? – хмелея от радости и собственной смелости, спросила я и рассмеялась.
– Точно безумная… Что ты здесь делаешь?! – Ренн зашипел, как рассерженный кот, даже глаза блеснули похоже. Не спросил, как мне удался этот фокус, как я сюда добралась, и вообще, смотрел так, будто думал: «Оторвать ей голову сейчас или чуть позже».
– Я ведь сказала, что приду на праздник… – уже не так уверенно залепетала я.
– Как ты сюда попала? Кто тебя привел?
В голосе ни капли радости, на которую и втайне рассчитывала. Только беспокойство и досада, замешанные на изумлении.
– Открыла врата в предгорье, а по пути встретила девушек – они привели меня и рассказали…
– Что они тебе рассказали? – понизил голос Ренн так, что у меня по спине скользнула жаркая волна.
– То, что не сказал ты.
Почему-то язык не повернулся произнести, что этой ночью влюбленные пары уединяются на маковом поле, чтобы лишиться невинности и обрести благословение бога. Зато воображение подкинуло несколько до ужаса неприличных картин. Конечно, с поцелуями, на остальное фантазии не хватало.
– Тебе нечего здесь делать, – он взял лошадь под уздцы и твердым шагом приблизился ко мне. – Забирайся.
– Зачем?
– У нас вся ночь впереди. Отвезу тебя в горы, а там сама сможешь врата открыть и домой вернуться.
Спокойно и терпеливо, хотя поджилки тряслись, я произнесла:
– Ну уж нет, Ренн. Я не для того рисковала, чтобы меня позорно выперли с праздника. Я обещала прийти, и я это сделала, – уперла руки в бедра, а потом добавила: – Неужели ты все забыл?
То, как горы привели нас друг к другу. Как он спас меня, как держал на руках в студеной воде и смотрел, как на самую прекрасную из земных женщин. Забыл наш ночной разговор, наши откровения, мою смелую просьбу, свой порыв и волшебный поцелуй, о котором я грежу ночами.
Взгляд льдисто-синих глаз стал еще холодней.
– У меня есть веревка. Длинная. Крепкая, – каждое слово прибивало к земле, лишало воздуха, и я лишь крепче стискивала зубы. – Свяжу тебя, закину на лошадь и отвезу туда, откуда ты пришла.
Лестриец сделал шаг ко мне, я – от него.
– Не надо!
– Тогда садись на лошадь по-хорошему. Или ты не умеешь? Тогда, может, подсадить? – он протянул руки, а я вдруг представила, что этот человек просто захотел меня обнять.
Может же быть такое?
Нет, Рамона. Хватит мечтать. В горах все было по-другому, а здесь – чужая земля, чужие порядки. Реннейр может выдать меня собратьям, и они наверняка посчитают меня лазутчицей.
Но глупое сердце шептало: «Он на это не способен».
И я сделала то, о чем, возможно, пожалею. Вдохнула поглубже и преодолела разделяющие нас шаги.
Один, два, три… И закончился воздух.
Его руки оказались по обе стороны от моей талии. Сомкнулись на ней, как стальные тиски. И когда я коснулась плеча, он вдруг вздрогнул. Втянул воздух прерывисто.
А меня окатило жаром – он пылал. Такой горячий.
– Чего ты добиваешься, дочь гор? – выдохнул Ренн мне в волосы, но на лошадь не закинул, как грозился. – Преследуешь меня во снах, теперь еще и наяву…
– Во снах? – откровение было так неожиданно, что я поперхнулась воздухом. – Я тебе снилась?
– И не раз.
Кожа под ладонью обжигала. Он был так близко… Слишком близко для того, чтобы я могла думать трезво. В вырезе рубашки, как раз на уровне моего лица, виднелась широкая грудь, тяжело вздымались пласты могучих мышц, а на шее быстро-быстро пульсировала жилка.
Провести бы по ней пальцем…
«Ох, Рамона, – посетовал здравый смысл, – совсем оголодала без мужской ласки? Сама набросишься?»
На губах расцвел его вкус, чувствительная кожа шеи загорелась в тех местах, которых касалась жесткая щетина. Возможно, для него это ничего не значит. Возможно, он просто поддался порыву. Но для меня это было ценнее самого дорогого самоцвета.
– Я вспоминала…
Слова замерли где-то в горле. Один миг – и я в седле.
– Я никуда не поеду!
В крови взыграло врожденное упрямство. А лестриец пусть думает, что угодно!
– Я тебя не спрашиваю, – и подтянул стремена – как раз под мою ногу.
– Не смотри на меня, как на маленькую девочку, Реннейр. Я сама отвечаю за свои поступки.
– О, поверь, я смотрю на тебя, не как на маленькую девочку, а как на вполне себе зрелую женщину.
Мне показалось, или он сказал это со злостью? С каким-то отчаяньем дернул ремешок на седле и шумно выдохнул.
– Считай, что я о тебе забочусь. Это для твоего же блага.
– Почему каждый считает, что знает лучше, что для моего блага, а что нет?
Еще один учитель жизни на мою голову! Разве это справедливо?
Я завертелась, думая, как безболезненно соскользнуть с лошади, но вместо этого лишь потеряла ботинок. Реннейр вздохнул так, будто я и впрямь была непослушным ребенком, наклонился за ним и другой рукой взял меня за лодыжку – обуть.
– Признаться, я даже немного растерялся, когда тебя увидел, – от твердых мужских пальцев под кожей разбежались мелкие молнии – это было неожиданно, почти больно, но так… хорошо. Злость и обида улетучились вмиг, будто ветер слизал.
Мы столкнулись взглядами. Мой – удивленный, и его – стальной, непоколебимый.
– Пора это заканчивать. Ты не должна так рисковать, Мона. А если бы я тебя не встретил? Тебя могли обидеть, люди здесь не самые добрые, – продолжил твердо, а потом вдруг темные брови взлетели на лоб: – У тебя кровь? – голос стал глуше, и подушечка большого пальца проскользила по косточке, пачкаясь алым. – Откуда?
И снова провел по коже, рядом, чтобы не тревожить ранку. В отличие от голоса, прикосновение было таким бережным, ласковым. Хотелось, чтобы он не останавливался.
– Натерла… наверное… – во рту пересохло, и я смочила губы языком. А Ренн вдруг нахмурился и почему-то отвел глаза.
– Болит?
У меня никто никогда не интересовался, болят ли ноги от многочасовых блужданий по горным тропам, а он спросил. И от этого простого проявления заботы внутри стало тепло.
– Нет… совсем нет. Ни капли.
Не говоря ни слова, Реннейр снял с пояса флягу. Вода обожгла лодыжку, но я даже не поморщилась.
– Спасибо, – и наклонилась, чтобы коснуться руки, которой он все еще удерживал мою стопу.
Волосы водопадом соскользнули вниз, к его лицу. Погладили щеку. А Ренн вдруг на миг опустил веки, будто это могло показаться ему приятным.
– Я не хочу уходить так быстро, – произнесла умоляющим шепотом, когда наваждение развеялось, а на лицо лестрийца вернулось прежнее непреклонное выражение. – Я давно мечтала спуститься на равнину. Я еще не все видела. Ну пожа-алуйста. Не будь таким злым, Ренн. Я никому не помешаю, – и пробубнила себе под нос: – Вообще-то я не к тебе пришла, не тебе меня и гнать.
Он посмотрел на меня, сузив глаза.
Раскусил. Как пить дать раскусил!
– Что ты планировала увидеть на этом празднике, святая простота? Скоро здесь может развернуться зрелище, не предназначенное для невинных девичьих глаз.
– Так мы можем уехать отсюда! У нас и лошадь как раз имеется, – я похлопала чалую красавицу по крупу, на что она отозвалась недовольным фырканьем.
Сраженный моей наглостью, Ренн приподнял бровь, а потом вдруг усмехнулся.
– Ты ведь не хочешь прогонять меня. Верно?
Ну же, лестриец, отвечай! Ты только с виду суровый. Лучше погляди, какая красота кругом, какой вечер, и воздух полнится дурманным ароматом цветов. Пить бы его жадными глотками, только одной грустно. И пусто.
– Если бы ты и правда собирался выдворить меня обратно, ты бы со мной не церемонился. Не убеждал, не… – в горле мгновенно стало сухо. – …не гладил мою ногу. Ты ведь хочешь, чтобы я осталась.
Он не отвечал, только пальцы по-прежнему обжигали кожу.
– Какая же ты…
– Упрямая? – спросила, чувствуя, что лед его тает.
– Ага, – он усмехнулся и взглянул на меня снизу вверх.
– Как горная коза?
– Хуже, Рамона. Намного хуже!
Глава 28. Море маков
Реннейр
Она смотрела на меня лучистыми янтарными глазами и улыбалась – робко, будто боялась, что я и правда ее прогоню. А я бы сделал это. Собирался. Решимости было хоть отбавляй! Когда я увидел вместо молодого парнишки Каменную жрицу, у меня даже язык прилип к нёбу и бросило в пот. Проклятая магия искателей, чтоб ее! А потом на смену удивлению пришла жгучая тревога.
Куда она полезла? Вот неугомонная упрямица!
И я злился – на ее присутствие, на свою нерешительность, на те дурацкие сны, что являлись под покровом ночи. Злился, пока не увидел эту проклятую ранку на нежной девичьей лодыжке, и что-то дрогнуло внутри.
Такая чистая, доверчивая, неиспорченная. И нежное касание, и запах ее волос – медовый с легкой горчинкой – ударили прямо в сердце. Как стрелой. Насквозь. Разорвали сердце на кровоточащие ошметки и бросили подыхать в муках.
– Что мне с тобой делать?
Она пожала плечами.
– Смириться.
Н-да, дожил. Зверем-из-Ущелья собралась командовать девица! Что ж, пока не поздно, надо брать все в свои руки. Уверен, Рамона потом мне спасибо скажет, что не дал ей натворить глупостей. Только вот от мысли, что придется отправить ее обратно в горы, стало паршиво.
– Если тебе так неймется, я отведу тебя подальше отсюда. В безлюдное место, там полюбуешься маками. А по дороге расскажешь, как тебе удалось провернуть маскарад и побег. Только потом сразу домой!
Ага, конечно. Если только я смогу отпустить ее.