— Не завалите мне лодью! — Вскричал Мокша, веселясь.
Вслед за Марфой на лёд поспешили бабы, а за бабами ребятишки. Ракшай едва успел спрятаться под возвышающимся примерно на метр надо льдом причалом. Лёд за зиму нарос толстый. «Провалиться не должны» — подумал Санька, но на причал вылез.
— Глазеть, глазейте, но руками не трогать! — Крикнул Мокша, но куда там.
Все только и делали, что щупали и трогали. Лыжи, конки под ними, болты и гайки, которыми прикручивались коньки. Сообразил всё-таки Санька, как накрутить внутреннюю резьбу. Детали типа винтов Мокша знал. А теперь научился делать и гайки. На два века раньше исторического факта. Но Санька, о том, что опередил время, не знал. Головку болта и гайку сделали четырёхгранными. А ещё Санька научил Мокшу сделать «гровер». Это такая подпружиненная шайба. Резьбы были не точны, а нагрузки на коньки значительные, и соединения без гровера откручивались. Шайбы сделали из бронзы. Её было у Мокши совсем немного, но на двенадцать гроверов хватило.
Мокша спокойно подошёл к упорной балке, далеко торчащей с правого борта, вытянул её, и с этаким «демотиватором» двинулся на толпу. Он крутанул над головой восьмиметровую дубину, издавшую такой гул, словно заработал пропеллер вертолёта, и толпа моментально рассеялась.
— Не доводите до беды, бабы. Приберите малят.
Никого бить Мокша, конечно же не стал бы, но знал, что если не поставить ограничителей, народ растащит всё. Просто так. А после такого представления все поняли, что это имущество трогать действительно нельзя.
Как раз появились и мужички, и первыми спешили Мокшины браты: Кавал и Михай.
— Так их, Мокшаня! Гони на нас! — Крикнул Михай — самый старший из троих братьев.
Они все трое были широки в плечах и узки в бёдрах, одинаково русы и густобороды. И Михай, и Кавал мяли кожи и шкуры. Жёны их шили шубы, шапки, кожаные чуни мехом внутрь и сапоги на мягкой подошве, подвязываемые к поясу. На такие сапоги надевались лапти и сапоги носились долго. У Мокши, Лёксы и Ракшая тоже были надеты такие сапоги с «галошами».
— Что за чудо чудное ты привёл, Мокша?! Словно птица летела! Я видел! — Спросил Кавал. — Так чолны не плывут!
— Но катятся! — Рассмеялся Мокша.
Ему было радостно от того, что он наконец-то увидел братов и от того, что смог их чем-то удивить. Он был сильно младше и добиться их удивления дорогого стоило. Он забыл, что всё что им сделано это благодаря его малолетнему сыну и искренне гордился собой. Санька стоял и понимающе улыбался. Ему тоже было приятно, что они с Мокшей чуть-чуть другие.
Глава 5
Если селян «выселок» буер удивил, то городок, где жили родичи Мокши, буквально встал «на уши». Пришлось договариваться со старостой и с местным ведуном. Первый не сделал практически ничего, зато второй провёл нужный обряд. О том с ним договаривался Ракшай, имевший пару посланий от своего ведуна, вырезанных на липовых дощечках.
Через три дня, положенные хозяевам для ублажения гостей, браты насели на Мокшу с вопросами, что, да как? Куда — вопрос игнорировался, так как считался несчастливым. Но когда узнали, что Мокша с семьёй просто прокатился в гости без выгоды, покрутили у виска.
— Ну может хоть сковал что-нибудь?
Мокша покрутил головой. Браты сплюнули.
— Стоило кататься пустопорожним?
— Новый струг спытали. Да и пути два дня-то! — Сказал Мокша.
— Как два дня? Даже по воде четыре…
— А у меня два. Да и за светлый день уложился бы.
Браты недоверчиво покрутили головами.
— А за два дня и мой старый струг путь по воде осилит. Тут дело в ветриле.
— Что за струг? — Спросил Михай. — С таким же ветрилом?
— Да. Это Ракшай придумал.
— Странный малец у тебя какой-то. По росту велик, а по лицу дитя.
Санька за осень и зиму вымахал отцу по грудь. Это в три-то года!
— Слыш, Мокша! Казаки до вас не доходили по первому яру?
— Нет…
— Ходила ватага на стругах и под ветрилами вверх. Да вернулась без двух. К тому… Те, кто у нас стояли и ясак собирали, уже отбывали… Так те, кто на Сарант ходили, даже не остановились передохнуть, а с ними и ушли. Не знаешь ничего?
— Не, не знаю, — скрыл правду в усах Мокша. — До нас не доходили. Спужал ктось небось…
— Не ты, чай? — Хитро прищурив глаз, спросил Михай. — Про тебя у нас спрошали. Где, грят, кузнец знатный живёт, что острые сабли куёт?
— Не я.
— То посланцы князя московского были. Приходили к нам и выше. Просили ржи и овса больше засеять, да куны приготовить. Их войско хана победило. Обратно на Московию пойдут. С Тавриды возвращаются. Вот, ждём…
«Вот так казаки!» — Подумал Санька, который сидел тут же в хате, но в дитячем углу.
— Чего хотели? — Напрягся Мокша.
— Позвать с собой в Московию. Там, грят, мало таких ковалей, чтобы ещё и самопалы нарезные тянули.
Санька удивился. Про самопали от Мокши он слышал, что, де «его лучше», чем те, что они забрали у убитых, а про винторезы нет.
— В Московию?! — Удивился Мокша. — Бегут оттуда людишки-то. Да и не крещёные мы в веру единого.
— А где ты коваля крещёного видел? — Усмехнулся Михай. — Вы — Перуновы дети.
— Так за то и побили кузнецов-то на Московии. А теперича сызнову призывают. А царь у них, грят, дюже лютый в вере вашей.
Мокша покосился на угол, украшенный образами.
Браты тоже глянули наверх и осенили себя крестами.
— Един Бог, — сказал Кавал, — только имен у него много. Вот ты говоришь, Ракшай твой Велесовой благодатью наделён. Ну так и ладно! Но этот Бог, — Кавал кивнул головой в сторону образа, — общий. Он приходил на землю нас всех спасти. И он не отрицает других богов. Они дети его.
Мокша спокойно выслушал брата, но глаз на него не поднимал.
— Эх, — вздохнул и горестно выдохнул Кавал. — Да и ладно. Потом поймёшь.
— И то! Не будем ссориться! — Подхватил Михай. — Вино пить будем!
Кавал махнул рукой и разулыбался.
За столом, хоть и плотно, взрослые разместились все. Ребятишки, получив по куску пирога с рыбой, попрятались по углам, на печи да на полатях. Санька свой кус проглотил разом и заскучал. Тесно ему стало в небольшой хатёнке Кавала и он накинул кожушок, перетянулся поясом с ножнами, и вышел на воздух.
Солнце перевалило полдень и висело над холодно-голубым зеркалом Дона. Изба «дядьки Кавала» стояла на взгорке. Дворы братьев, объединённые одним невысоким забором напомнили Саньке территорию небольшой фабрики. Чаны с рассолом, чаны с краской стояли на печах. Кожу красили в охру. Несмотря на зиму, над производством стоял смрад кислятины и мочевины. «Летом здесь круто, подумал Ракшай». Он знал, как работать с кожей и шкурами, сам немного скорняжил когда был моложе. Одобрительно оценив механизацию «завода», Санька шагнул за калитку и тут же был окружён ребятнёй.
— Ну ты, кто такой?! Назовись! — пробасил один ломающимся голосом.
Санька обвёл всех взглядом и понял, что его тихо оттесняют от ворот дядькиного дома. Он положил левую ладонь на рукоять ножа. Не для того, чтобы применить, а для того, чтобы не выдернули. Однако, ребятня поняла его иначе, и раздалась в разные стороны.
— За нож взялся?! — Усмехаясь, переспросил парень. — Готов сечься?!
— Больной, что ли? — Спросил его Ракшай. — Не готов я сечься. С чего вдруг?
— А что ж тогда за нож взялся?
— А чтоб не выпал…
Они стояли напротив друг друга чуть согнувшись, готовые к драке. Ракшая долго просить себя не заставлял и кидался в драку по малейшему поводу. Он научился выключать «зверя» ещё в схватках с братом Умкой и сейчас не опасался показаться опасным для общества. Жизнь среди людей очень отличается от жизни в лесу. Санька это знал и не дал своему организму развиваться в эту сторону. А очень хотелось. Оскотиниться оказалось проще простого, чего Санька избежал с трудом и в той своей жизни, и в этой.
— А вот мы сейчас…
Парень, на вид ему было около двенадцати лет, мазнул себя по голенищу и вынул за рукоятку тонкое обоюдоострое лезвие.
— Охренел, что ли? — Спросил его Санька. — Ты, что, дерьма объелся?
— Я тебе покажу дерьмо, псёныш Перунов.
— У-у-у, — понял Санька, и выдернув нож, махнул им в сторону стоящих сзади ребятишек. Те отпрянули и Санька вырвавшись из окружения, метнулся вниз по улице в сторону реки. Сзади послышался топот и улюлюканье. Санька выбежал на лёд и остановился. Ребятня вывалилась толпой и покатилась за ним, скользя на ногах. Санька стоял и молча ждал. Потом он шагнул к первому, пропуская его мимо себя, и нанёс удар сбоку правой рукой, немного ускоряя ему скольжение.
Отшагнув в сторону, он встретил второго левой рукой, ударив рукоятью с тяжёлым навершием. Убить он не боялся.
Остальные, пытаясь остановить скольжение, замахали руками и повалились на лёд. Санька, ступая осторожно, но уверенно, подошёл к распластавшемуся вожаку.
— Вставай, если хочешь продолжить, но если встанешь, пощады не жди. Зарежу, как барана.
Парень смотрел не на лицо Саньки, а на его подбитые толстой кожей высокие чуни.
— Сопли! — Выдавил он из себя восхищённо. — У него сопли, робяты. Не чуни, а настоящие сапоги.
Он почему-то делал ударение на среднем слоге.
— Да с подковами!
Санька опешил от такого разворота событий. Похоже, вожак уже не жаждал схватки. Он кое как поднялся и стоял с трудом не оскальзываясь.
У Ракшая на чунях и вправду были набиты специальные подковки для ходьбы по льду и он чувствовал себя вполне устойчиво.
— Так не честно! Ты хитростью взял! — Рассмеялся парень.
— Хрена себе, не честно! — Выругался не зло Санька. — Мне насрать на честность, когда меня пытаются убить.
Парень смутился.
— Никто не пытался тебя… убивать. Попугать хотели.
— Это что у вас тут! — Раздался грозный крик.
Санька оглянулся на голос и увидел, что к их детской ватаге подъехали конные воины, а далее на берегу Дона уже расчищается снег и устанавливаются шатры. Множество шатров. Однако большого войска видно не было.