— В пролубь нельзя. Про покойников неприкаянных слыхал? Бродить тут станет. Вредить. Раз колдун, сжечь надоть! Вот в лодье и сожжём!
Саньке приспичило по нужде и он представил, что он остался сидеть на буере, а сам слез и протиснулся сквозь толпу, и побежал к стоявшему возле ближайшей бани дощатому сооружению. И только по раздавшемуся вдруг вою, крикам и шуму понял, что народ, хоть и с опрозданием, но узрел его обман. Привстав, Санька глянул в оконце над дверью и увидел, что толпа пытается прорваться к буеру.
— Колдун! Колдун! Куда делся?! — Орал народ.
— Вот бесы! — Покачал головой Ракшай, снова приседая.
Раздался выстрел, потом другой, третий. Послышался топот копыт и казачьи окрики.
Снова выглянув в отверстие, Санька увидел, как налетевшие конные казаки оттесняют недовольных горожан от буера, но те, сопротивляются, не оставляя желания довести начатое до конца. То есть, найти его — Саньку, и покарать за ночное камлание.
Казаки особо не церемонились, и вскоре толпа, взревев от боли и от обиды, разбежалась по хатам. Санька наконец-то выбрался из своего нехитрого убежища и воевода только удивлённо крякнул, увидев его, приближающегося к буеру от берега.
— Не заметил я, как ты прошмыгнул.
— Дюже по нужде приспичило, — объяснил Санька. — А вы на толпу глядели.
— Я-то на толпу глядел, а толпа на тебя, и тоже не увидела.
— А они на стрельцов глядели и орали…
— Ну, да ладно… Прервал его воевода. — Теперича точно вам всем уходить отсель надоть. И дядьям твоим и вам. Сам-то понимаешь сие? Напортачил ты…
— Понимаю, — вздохнул Санька. — Кто ж знал, что тут нельзя к богам обращаться?
— Обращаться к богу можно, но токма в церкви. Храм, видишь на холме? Там и молятся. Но и там выть не можно. У вас в выселках нет что ли церквы?
— У нас капище и шаман. А я — пасынок его.
Адашев мотнул головой, словно лошадь, отгоняющая слепней.
— Ну ладно, батя твой — перунов сын, но чтобы ты и шаман будущий. Вот ведь напасть какая!
Воевода зашагал вокруг буера, теребя бороду, потом остановился.
— Ты вот что. Не показывай никому, что ты ведун и не камлай громко… Договорились?
— Да я и не ведун ещё. Учусь понемногу. А если уедем, то и вовсе перестану. Уроки кончатся…
— А? Да? Ну, тогда и ладно! — Адашев явно приободрился, а до того сильно смурной был. — Ну и ловкий ты, Ракшай! Справный воин из тебя выйдет.
Он потрепал Ракшая по волосам, не прикрытым шапкой, и наконец спросил:
— Что это за чёлн такой чудной? На лыжах ходит?
— И на лыжах и на коньках. На коньках очень скоро летит.
— И ветрило у него, видать особое. Нижний рей к мачте прилажен. Не видал такого… А я много чего в жизни своей повидал.
— Хочешь прокачу? — Спросил Санька разухабисто.
Воевода глянул на него недоверчиво.
— Смогёшь ли?
Ничего не отвечая Санька нырнул в отверстие и привёл спинки кресла в вертикальное положение.
— Помоги! — Крикнул он стоящему рядом стрельцу и отвязал носовой чал. — толкай на меня.
Сам он залез на корму и довернул румпель влево. Буер легко развернулся носом по реке.
— Залазь по скобам.
Адашев почесал бороду, махнул рукой и забрался в кресло.
— Ты смотри, как удобно. Всё видать. Словно на троне, — сказал он, и поперхнулся от смысла сказанного. Стрелец словно и не услышал и даже отвернулся от воеводы. Однако воевода поскучнел и мысленно отругал себя.
Санька тем временем одним движением распустил вязку, охватывающую свернутый парус и потянув её же, поднял верхний угол ветрила к клотику. Буер сразу взял ветер и двинулся вперёд. Санька приотпустил гик, чтобы буер разгонялся не сильно, однако и той скорости, что развила лодья Адашеву оказалось много. Он дико заорал:
— Стой! Стой! Уйми ветер!
Санька резко переложил руль и буер, развернувшись, встал против ветра.
— Чего вы, вашевысокобродь? Чего испугались?
Адашев потряс головой.
— Дюже шустёр твой буер. Так и до Москвы долететь можно.
— Да. Быстро ходит, — спокойно отозвался Санька. — Вертаться будем? Или ногами пойдёшь?
Адашев помолчал и попросил:
— Ты, это… По-тихому можешь?
— Попробую…
Санька натянул гика-шкот и развернул буер в сторону городка. Он шел галсами на самом малом и воеводе это понравилось.
— И кто же тако судно изобрёл? Батя?
— Я изобрёл, вашевысокоблагородие! — Крикнул Санька, с разворота «паркуясь» возле пристани. Мокша так останавливаться не мог. Боялся. Потому надо было тормозить, хотя это могло привести к неуправляемому «штопору».
Ракшай сам выскочил и привязался к чалке за кормовой рым, потом спустил парус и увязал его на гике.
— Как у тебя ладно всё! — Покачал головой Адашев, выбираясь и сползая на лёд. — Кому рассказать не поверят. Надо нам такую машину царю показать. Сможешь собрать такую?
— Ты же видишь, боярин, лодья простая, как три рубля.
Санька хлопнул по дощатому коробу.
— Три рубля, говоришь? Ну, допустим. Три так три… А по воде она пойдёт?
— Эта по воде не пойдёт. Другую построим.
При испытании буера Санька вспомнил, что видел на картинках другие паруса на гиках, не треугольные, а трапецевидные. И он как-то сразу понял, что наполняемость ветром таких парусов будет лучше. Санька мечтал попробовать не срубить, а собрать настоящий корабль.
— Коли дозволишь, соберу дощаник.
Название «дощаник» Санька услышал от Мокши, когда предложил не вырубать корпус для буера, а собрать из досок, что лежали в кузне в прозапас.
— Дощаник?! Корабель, что ли, построить хош?
— Ну… Корабель, не корабель, но лодью я бы собрал.
— А смогёшь? — Усмехнулся Адашев недоверчиво.
— Подсмотрю, как ваши устроены и соберу.
— Ну-ну… Пошли к твоему бате, да дядьям… О! О вот и они сами…
Воевода прикрыл глаза ладонью от восходящего над хатами солнца и смотрел на спешащих братьев.
— Не случилось ли чего с хатой? Народ озлобился, и хозяйство подпалить может, — обеспокоился Санька.
— Ништо… Я казачков настроил охоронить двор ваших родичей. Ништо…
Боярин явно был рад такому простому раскладу.
Мокша добежал первым.
— Живой? Не побили? — Спросил он.
— Не-а. Утёк я от них. Вот воевода подсобил, отбил от народца. Ух и крикливые у вас бабы, дядьки. Да и мужики им под стать.
— Ты бы меньше выл по ночам, — замахнулся на племянника Михай, но Мокша перехватил его руку.
— Не замай! Свово учи! — Сказал он Михаю. — Живой, и слава богам. Собираемся и уходим. Сейчас Лёкса… Да вон и она. Собирай пожитки.
— Собрано уже.
— А а что с буером?! Кто его развернул?!
— Это я воеводу катал!
— Ты?! Один?! Не испужался?!
— Он у тебя справный кормчий, — внёс свою лепту в разговор Адашев. — Лихо прокатил. Ни одна тройка не сравниться.
— Это верно. Уходим мы, боярин. Не пойдём мы с тобой на Москву. Здесь как-нибудь… Видишь же, как с нами… Сжечь, спалить… Так и там, на Москве. Набегут церковники… Знаем мы. В Рязани проходили. Токма собрались все вместе.
— А браты твои?
— То их воля-неволя. Хотят, пусть бегут к вам или к нам. Мы чужих богов принимаем.
— Расстроил ты меня, кузнец. Рассчитывал я на тебя…
— Мы не ручкались и слово моё при мне осталось. Обдумать надо. Не могу я с кондачка решать. Вы тут надолго, небось, а мне домой день ходу с лихвой. Да и с ведуном посоветоваться надо.
— Мы тут не задержимся, — покачал головой боярин. — Как другие подойдут, мы уйдём.
— Если что, мы догоним вас. Да, Ракшай?
— Догоним! — Весело согласился Санька. — Я хочу в Москву. Там для нашего дела пользы больше.
— Ладно-ладно, малец. Поумничай мне! — Мокша шутливо стукнул его ниже спины. — Ступай, мамке помоги спуститься.
Путь назад всегда короче наверное потому, что знаком. Санька дремал, и Мокша старался не разгоняться, ослабив гика-линь. Но нормально уснуть у Саньки не получалось. Он вспоминал утреннюю стычку и его ночное бдение.
Его камлание затянулось так как он только сегодня по-настоящему почувствовал силу «леса», зовущую его к себе и проистекающую от него. Лесом Санька называл всю природную часть бытия.
Александр Викторович в молодости не чурался компьютерных игр. По службе ему полагался ноутбук, в который он заносил информацию о лесе, и лесничий освоил его неплохо. Санька конечно же любил «стрелялки», но не брезговал и «стратегиями».
Когда подключили спутниковую навигацию и заставили привязывать объекты к координатам, Санька активно включился в перенос данных на компьютерную карту. Сегодня ночью во время погружения в транс, у него возникло ощущение, словно он видит ту свою карту. И не только видит, но и может ею управлять, листая сноски и описания объектов.
Причём, карта распространялась не только на сам Шипов лес, но и на территорию, где был Санька. Словно его душа спозиционировалась в этом мире, привязавшись к местности.
В трансе он видел даже точку местонахождения его в момент камлания. И он не выл, а пел. Его душа требовала вибраций, энергии, от которой видения его становились ярче и плотнее.
Слово «энергия» — обозначает движение. Вот движения его душа и требовала. Он понимал шаманов с их плясками и бубном, понимал буддийских монахов с их горловым пением. Тех техник, что показал ведун, ему не хватало, и Санька включил воображение и начал экспериментировать. Наверное, он увлёкся. Самое интересное, что Санька на «карте» видел не только себя, но и другую живность.
Причём видел не так, как тогда, когда они ушли от казаков, словно с воздушного дрона, а в компьютерном виде, точками. Но что это были за точки, Санька знал. А вот как тогда увидеть пока больше никак не получалось.
Санька дремал и грезил о Таиланде. Ему снова снился песок и морские волны. Он снова плыл на старинной тайской джонке с парусами, сшитыми из циновок, изготовленных из банановых листьев. Вот там он и видел такие «гафельные» паруса. Что они «гафельные» им разъяснил другой их попутчик из Владивостока. Санька даже помнил, как его звали. Владимир, а жену его — Валентина. Их называли ВВП, потому, что фамилия у них была Петровы.