Процедура крещения прошла быстро и мало отличалась от испытанной Александром ранее. Однако ощутил Александр Викторович и прилив дополнительных сил после обряда. Когда-то давно он крестился спонтанно и не особо готовился к таинству. А сейчас он был постоянно включён в «себя», а через себя и куда-то дальше. Вот это «дальше» и «шагнуло» после обряда крещения к Александру «ближе». То оно касалось его тела и разума, а теперь тронуло душу.
Александр вышел из храма задумчивый и погружённый в себя.
— Чего нахмурился, Александр Мокшевич? — Спросил Адашев.
Александр улыбнулся.
— Не коробит тебя, Алексей Фёдорович, меня по отечеству звать?
Адашев хмыкнул.
— На то царская воля и указ. Всё течёт и всё меняется. Ты сечь тятей готов? — Сменил он тему.
— Готов.
— Тогда пошли на разбойный двор.
Обоих мужиков вывели во двор. При свете солнечного дня они смотрелись не так величественно, как в пыточной, но всё равно, и по сравнению со стрельцами они были и выше, и массивнее. Оба щурились на солнце и, похоже, не понимали, что им грозит.
Тот же писарь зачитал приговор — «Стеньку и Козьму казнить через повешение за участие в сговоре». В толпе зевак заголосили бабы. Через перекладину перекинули верёвку. Мужиков подвели к виселице, надели на них петли, поставили на небольшие чурбанчики и подтянули верёвки. Осталось только выбить опору.
Вперёд выступил Адашев.
— По указу государя нашего Ивана Васильевича и по заступничеству помещика Александра Мокшевича, смертная казнь заменяется ударами кнутом и ссылкой ему на поруки вместе с семьями.
Александр отмерил каждому по десять кнутов и этого было достаточно. Пятиметровый хлыст высекал кровь с первого удара. Петли с шей не снимали, но слегка ослабили. Тут же стояли и Мокша с Лёксой и, судя по их лицам, мало что понимали.
С опешивших мужиков петли сняли, но они так и стояли на чурбаках.
— Слазьте уже, — приказал Ракшай суровым тоном. — И молите господа о милости царя Ивана Васильевича. За что биты знаете?
Мужики оба кивнули головами.
— То, что мне теперь вы холопы, поняли?
Мужики снова кивнули.
— Где Коломенское знаете?
Снова кивок.
— Мокша, — позвал Санька отца, тот подошёл.
— Это твои работники. Выдели им денег по двадцать на переезд и сам проследи за ними, чтобы не убёгли. Я сегодня убуду в Москву с царём. Заберу малый буер. Вещи свои переложите, ладно?
— А у тебя всё ладно? — Спокойно спросил Мокша.
— Ладно, отец. Усадьбу кузнецкую ставить будем. Сейчас и поедем смотреть. Коломенское называется. Туда едьте. Это по реке выше. Я там тебе знак поставлю. Веху треногую.
— Добро, — качнул головой Мокша, а Лёкса прижала Саньку к своему большому животу.
— Успеть бы до сноса. Далече?
— Дня три на буере. Семейство и хозяйства большие? — Спросил Ракшай у холопов, подозвав.
— Да, где там? — Сказал один. — К разбойной избе приписаны. Тута и живём. Деток нет. Не выживают. А куда нас?
— Вот ваш ходжа. Знаете, что это такое?
— Ходжа? Кто ж не знает? Под татарами жили. Господин — значит. Почти бог.
— Вот… Его слушайте и будет вам счастье. Не обидит никто. Всё ступайте. Может мне забрать Лёксу? А там на попечение старосты сдам…
— Не… Сами мы, — сказал Мокша. — Управимся. Ежели их немного, всех и погрузим. Пару лошадок купим. Доедем. Не в новость. Ты то как?
— Земель нам отписали, во! — Показал Ракшай выше головы. И дел будет столько же. Приедете, обустраивайтесь. Я прикажу. Землянки вам поставят. Всё. Побежал.
Адашев уже нетерпеливо похлопывал ногайкой по голенищу «санькиного» сапога.
По полдничали обильно. На трапезе присутствовали, кроме утрешних, ещё шестеро бояр. Александра усадили снова сразу после Адашева и это заставило присутствующих поволноваться.
— Се — Александр Мокшеевич Ракшай, — представил Саньку царь. — Из московских дворян. Ему дадены Коломенское и Чёрная пустошь. Прошу любить и жаловать. Мой ближний советник, как и Алексей Фёдорович.
Трапезничали скоро и, нарушая традиции, то есть без пересыпа, сразу тронулись в путь. Ветер дул ровный и сильный, и Ракшаю пришлось вывешивать «тормозную систему». Трёх небольших ядер было достаточно, чтобы санные повозки и конное войско от буера не отставали. Однако, как ни старались выехать раньше, но к закату проехали всего ничего.
Но на то, оказывается и было рассчитано, потому как, остановились на берегу реки в палаточном городке, из которого только вчера ушли отряды.
Санька по достоинству оценил организацию армейской логистики, когда ему показали его личный шатёр и кухню, к которой данный шатёр был «приписан». Шатёр отапливался и освещался двумя низкими жаровнями. Кухня имела четыре котла. В одном булькало что-то напоминавшее овощное рагу, во втором тушилось мясо, в третьем — овсяная каша, в четвёртом — травяной взвар.
Ракшай перекусил быстро и сразу завалился спать, зная, что могут поднять. Не прошло и часа, когда его разбудили.
— Вставай, боярыч. Кличут тебя до дворца царского.
Ракшай спал одетым, потому лишь подпоясался и пошел за стрельцом и факельщиком. Царский «дворец», — одноэтажное здание с высоким крыльцом, стоял на взгорке. Александр прицелился к своей карте и понял, что расположились они недалеко от будущей деревни Северское. Мозг выдал и пройденное от Коломны расстояние. Одиннадцать километров.
Что-то интересное творилось с его головой. Александр уже даже если и хотел бы «выключить» свои возможности, но не знал, как. И, честно говоря, боялся. А вдруг всё, что нажито отключится навсегда.
Даже засыпая… Особенно засыпая, Александр чувствовал, что у него внутри идут какие-то тихие процессы перемещения информации. Перемещения из внешних приёмников через анализатор во внутренние хранилища. Это не мешало, но беспокоило.
Вот и сейчас, Ракшай знал, для чего его зовут и «прогонял» в голове «Руслана и Людмилу» и произведение вставало перед ним, словно написанное на чистом белом листе. Не напечатанное, а словно написанное самим Александром Сергеевичем. С вензелёчками и его характерными рисунками. Сашка даже рассмеялся, когда перед глазами увидел его кота, повёрнутого к зрителю хвостом. Чудеса…
На крыльце с чёботов Ракшая стряхнули снег, за первой дверью забрали верхнюю шубу и впустили во внутрь. Во «дворце» было, хоть и больших, но всего три жилых комнаты. Из нежилых имелся гардероб, кухня, склад, оружейная, охранная, молельная.
Ракшай не проходил через эти комнаты и не видел их. Он просто знал про них и не задавался мыслью: «откуда?». Александр давно воспринимал свой организм, как нечто, живущее своей жизнью и развивающееся самопроизвольно. И всё началось с тех пор, как он «подключился» к… бог знает к чему. Ноосфера… Однако процесс саморазвития пошёл значительно быстрее после обряда крещения.
— Доброго вечера, — приветствовал Ракшай царя. Иван удивился, но ответил:
— Повечеряли уже. Тебя не звали. Дела с думными боярами решали. Не обессудь…
Ракшай пожал плечами.
— Перекусишь?
На столе оставалось много еды. Кравчие служки уже убрал «порченые» яства и на столе был порядок. Ракшай увидел плоские пряники, по типу «тульских» и согласился.
— Сбитню бы… И пряник погрызть.
Царь показал на стол.
— Садись, бери что хочешь. Заодно от холода отойдёшь, да поговорим.
— Куда садится-то?
— Да, куда хочешь. Нет никого, кто бы за место своё встал.
Ракшай подумал.
— Разреши, государь, с этой стороны стола сесть? Тут с краю…
— Супротив меня? — Удивился Иван. — Так недруги садятся, когда договариваются. Чем тебя место по мою руку не устраивает?
— Головой крутить неудобно. Ни тебе, ни мне. Я не напротив тебя сяду, а тут, с краю…
Ракшай показал на левый от государя угол стола.
— Ну, коль не супротив, то садись.
Царь почесал начинающую отрастать бородку.
— А ведь интересно может получится… — Задумчиво произнёс Иван. — Посадить супротив Шуйских, Захарьиных и иже с ними, и глаза в глаза… А то вопрошаю кого, а глаз не вижу.
— А ты, государь, с торца ещё стол поставь. За ним сам сядешь и дружину свою рассадишь. А остальных всех в ряд супротив себя. Всех видеть будешь.
Ракшай пошутил, но Ивану, похоже идея понравилась, и он снова усиленно зачесал подбородок. Передвинув крайний табурет (только царское седло[27] имело спинку), Александр подсел к столу поближе к самовару, и подтянул к себе блюда с пряниками, орехами и сушёной ягодой. Выбрал кубок поменьше и налил сбитню. Самовар слегка поддымливал. Санька взял кубок обеими руками и некоторое время погрел руки.
— Вот гляжу я на тебя и не пойму, — начал царь. — По лицу ты — дитя, по росту — вьюнош, а по разумению и поведению — старец. Как такое быть может? Мажет правда — колдовство. Многие мне сегодня пеняли, что волхва прижил. Оговорился я нечаянно, назвав тебя так, вот и пошла молва. Бояре воеводы пытали меня о тебе. И знаешь, что я сказал?
— Да откуда, государь? — Вставил Ракшай, успев запить пряник сбитнем.
Царь ухмыльнулся.
— Сказал я, что брат ты мне, отцом прижитый с Марфой Захарьиной. Марфа та умерла при очередном поносе[28].
Царь рассмеялся.
— Ты видел бы изумление на их лицах! Похоже, я только усугубил твоё положение.
Царь смеялся искренне и от души. Ракшай молча жевал пряник, закусывая орехами.
— Что скажешь? — Спросил Иван.
Ракшай пожал плечами.
— Что тут скажешь? Оно чем, запутаннее, тем страшнее и, естественно, хуже. Но для меня конец всё одно един. Травить начнут с завтрева. Яду плеснуть могут в кубок. Вот, посмотри, государь, что я тебе принёс.
Ракшай развязал кожаный сидор и вынул медную кружку с изогнутой ручкой и крышкой, открывающейся большим пальцем. Кружка имела чуть расширяющееся основание и не имела, кроме гравировки, изысков. Выгравированная надпи