— И что государь? — Прервал его Санька.
— Сказал, подумает. Но занят он делами Казанскими.
— Какую свеи помочь предлагают? — Спросил, усмехаясь Санька. — Небось мастерами знатными прельщают?
— Откель знаешь, ежели в чужие головы не лезешь?
— Своя на плечах пока имеется.
— Вот то-то же, что «пока». Береги голову, отрок. Не суй в петлю.
— Ты о чём, Алексей Фёдорович?
Адашев откашлялся.
— Много среди бояр противников укрепления границ литовских. И Ивангородчане не обрадуются. Сейчас они ганзейские и литовские товары принимают, а коли в устье город встанет? Пожгут… А государь… Государь с радостью согласится даже отдать на откуп те земли, ежели ты ему город построишь. Но моего анхитектора Ивана Выродова не замай. Он зело нужен тут и в Казани. Да, ты и без него голова. Вона скокма чего уже понастроил! Целый город ремесленный вокруг Коломенского вырос.
Волчицу Санька увидел сразу, как только сфокусировался на «Сучьем болоте». Крупных живых существ кроме неё на болоте не отражалось. Понятие «живой» к волчице относилось косвенно. Мозг зверя флюиды источал, а вот жизненных сил в теле не просматривалось.
Санька уже научился различать все живые оболочки земных существ. У человека их было девять, у других существ по-разному. Волка, собаку или кошку обычно окружало четыре. Варвара, так старик называл волчицу, по сути, была мертва.
Она лежала недалеко от избушки, а рядом с ней находилось некое, непонятное для Александра, существо. Санька сканировал местность в режиме свой-чужой, отбиравший минимальный объем ресурсов. Методом «научного тыка» Санька понял, что долго находиться в «перевёрнутом» состоянии он не может. Его материально-энергетические оболочки истончались полностью примерно за сутки, если пользоваться ими в «пассивном режиме». Это значило, без ускорения перемещаться, не переносить габаритные предметы. То есть, не излишествовать. И тогда через сутки он в материальном мире умирал. А если излишествовать, то оболочки истощались гораздо быстрее.
В первый раз он умер, когда решил «слетать» к устью Норовы, переместившись в тонком мире туда мгновенно. Его тело, не подающее признаков жизни, вдруг переместилось вслед за ним. И хорошо, что это было где-то в лесах рядом с Тверью. И хорошо, что это происходило ночью, когда можно было взять живые силы дубов. Как уже знал Санька, дубы с удовольствием отдавали силу именно ночью, примерно с девяти вечера до трёх утра. А если бы это случилось с трёх до пяти дня, то он вообще бы там и остался, в той дубовой роще, став лешим, или какой иной нежитью.
В тот раз ему пришлось отнять силы почти у всех дубов небольшого, но очень древнего леска. Саньке повезло крупно ещё и потому, что, рыская от дерева к дереву, разбудил ответственного за этот лес лешего. Да-да… Самого настоящего лешего.
Тот вылез из дуба… Вернее, материализовался. Если такое слово можно применить к духу. Но в тонком мире телесные оболочки заменялись энергетическими, потому неожиданное проявление сущности можно назвать и так.
— Ты что творишь? — Заявила сущность. — Почто лес сгубил? И ладно бы на дело, так нет. Усохнет на корню такой красавец. Ведь этому лесу больше трёхсот лет.
Санька, конечно от такой отповеди опешил и не нашёлся, что сказать, кроме как:
— Тело умирает.
Тело к тому моменту, приняв силу примерно сотни дубов, кое как ожило, но оболочки его едва-едва наполнились и не факт, что не сдуются.
— Ага, — сказал леший. — Тело умирает, ухи просит… Охренел, что-ли, силой леса тело воскрешать!? Что это тебе, дух божий, что ли? К солнцу обратись, бестолочь.
— К-к-к-… К какому солнцу? Ночь ведь…
— О-о-о… — Схватился за голову леший и стукнулся головой о дуб. — Откуда ты такой взялся?! Дубина стоеросовая! Солнца, что, вообще не существует? Где ты здесь ночь видишь?!
Санька огляделся и действительно увидел лучи, исходящие не сверху, а снизу, вроде, как сквозь землю.
— Бери скорее, а то я сам его задушу, твоё тело! — Крикнула нежить. — И отдавай силу леса!
Санька потянул к себе солнечный свет, направил его в своё тело и не прошло пяти минут, как тело открыло глаза. Леший же тем временем отсасывал из тела силу дубов и относил её деревьям. Не молча относил, конечно, а понося Саньку разными словами и в основном матерными. Искусно, надо сказать, поносил. Санькин словарь ненормативной лексики изрядно пополнился.
Санька ещё и ещё экспериментировал, умирая и воскрешая себя, неоднократно и понял, что, если бы он перемещался не «мгновенно», а «просто летя», он за сутки мог бы добраться даже дальше устья Норовы. До Свейского моря ему хватало и чуть больше полусуток. А если с «посадкой» и «дозаправкой», то получалось за сутки и домой вернуться.
Волчица лежала недалеко от избушки, а рядом с ней находилось некое, непонятное для Александра, существо. Судя по двум оболочкам, сущность находилась на уровне пресмыкающихся. Обернувшись не слишком близко, Санька всё равно сразу почувствовал такой сильный отток энергии в сторону этого существа, что вынужден был подключиться к внутренним источникам Света.
— Хорошо, — прошипела тварь. — Мне очень не хватало тебя. Нельзя оставлять меня без пищи. Вот, пришлось эту животину использовать. Но её сила ничтожна, и мы умираем.
Шипение не прекращалось и Санька решился его прервать.
— Ты кто такая? Как тебя звать?
Нечисть шипеть прекратила и уже более внятно произнесла:
— Нет в твоём языке моего имени, и не пойду я на твой зов. Сами люди называли нас по-разному. Но ежели я позову, сам прибежишь. Мы хранители дороги в то место, которые вы, люди, называете ад. Мы очищаем человеческие души.
— А тут ты что делаешь? — Удивился Санька. — Ты где здесь ад нашла, гарпия?
Санька вдруг вспомнил как, в Греции называли таких птиц с женскими головами. Тварь вздрогнула.
— Ты знаешь одно из моих имен, но не надейся, что я приду на твой зов.
— Нужна ты мне! — Хмыкнул волхв. — Так зачем ты здесь?
— Не твоё дело! Не мешай мне пить! Я слишком долго не пила всласть.
— Да ты, охренела, тварь, — возмутился Санька и попытался прекратить над собой насилие, остановив отсос силы.
— И не пытайся. Теперь ты мой, — прошипела гарпия.
Санька «вспомнил», что гарпиями их прозвали из-за того, что они похищали у людей силы.
— То слово, которым ты меня назвал имеет значение «восторг», и ты получишь его, когда я выпью тебя полностью.
— Ну, это вряд ли, — сказал Санька. — смотри не лопни.
Так как сила солнца, входя в него, в нём не задерживалась, Санька стал открывать «входящий клапан» всё больше и больше и сам мысленно прихватил тварь, прижав к себе.
— Ты что творишь? — Крикнула Гарпия. — Отпусти. Мне достаточно.
— Пей, моя хорошая, — зловещим голосом проговорил Санька. — Я напою тебя от всей души.
— Стой, стой! Остановись! — Взмолилась тварь. — Я растворюсь в этом свете. Я и так едва в нём живу. Отпусти меня!
Тварь плакала. Она вдруг превратилась в обычную девушку, сидящую на подобранных под себя коленях. Девушка гладила волчицу и это смотрелось так трогательно, что Санька на миг забыл, кто перед ним. Его душа дрогнула и тварь рванулась от него, снова превратившись в непонятное существо, то ли птицу, то ли крылатого змея.
Трансформация из прекрасной девы в чудовище отрезвила Саньку, и он машинально «схватил» существо. Звериный хватательный рефлекс он с самого рождения нарабатывал особенно тщательно. Гарпия не смогла вырваться, и стала постепенно таять, как лёд на солнце.
— И зачем тебе это?
— Что это? — переспросил Санька.
— Моя смерть?
— Ты вредная.
— Ты не понимаешь! Я нужная.
— Ага! Старика хотела прихватить и высасывать из него силы, что он намоливал.
— Ты не понимаешь. Со мной он бы стал бессмертным. Он и так живёт уже лет двести. И всё только моими силами. Я же тоже отдаю свои жизненные силы. Тем, кто мне нужен. А я бессмертна. Я ведь не умираю, а ухожу на тёмную сторону. И когда туда перейду полностью, я стану очень опасной. Все мои сёстры и братья живут в большей степени на той стороне. Я немного другая, потому обитала тут. Смотри, не сделай хуже себе. Ты же помнишь? «Не делай добра, не будет зла…»
— Не надо меня дурить и зубы заговаривать. Сладкоречивая, ты моя… Прямо сирена. Здесь просто никто не жил, вот ты деда и прикармливала. И волчице ты тоже умирать не давала, только чтобы она тебя кормила. Отпускай её.
— Умрёт она сразу…
— Не умрёт. Я сказал.
Волчица вздрогнула, открыла глаза и уставилась на Ракшая. Поза у парня была странной. Он стоял скрючившись, словно кого-то держал и руками, и ногами. Она зарычала.
— Не бойся, сказал Санька. Я с тобой.
Слова Ракшая желаемого действия на волчицу не произвели. Она, продолжая рычать, приподнялась и заковыляла прочь от избушки, однако через шесть шагов упала.
— Долго же ты из неё соки пила, — хмыкнув, сказал Санька. — Благодетельница.
— Если ты меня сейчас всю выпьешь, будешь жить вечно. Но прошу тебя, оставь мне хоть каплю моей силы и перестань наполнять светом. От вечности останется ещё очень много.
— Не нужна мне твоя чёрная вечность. И смерть мне твоя тоже не нужна. Но и отпускать тебя, чтобы ты кого-то продолжала мучить, тоже не хочу. Я не знаю, что мне с тобой делать.
Он перестал наполнять Гарпию светом, и та облегчённо вздохнула.
— Что ты можешь мне предложить? — Спросил Санька.
— Себя, — сказала Гарпия и снова преобразилась в человека. Симпатичного такого человека женской наружности. Очень симпатичного человека!
Сказать, что Александ Викторович удивился, — это не сказать ничего. Александр Викторович просто окуел. Он почувствовал такую волну её горячего желания, что всё его бесстрастие куда-то улетучилось. Сладострастие окутало его и наполнило тело.
— Ты, это… Того…
— Чего, «того», милый? Мы же когда-то были нимфами. Я буду самой лучшей женой на всём белом свете. Меня и изгнали из тёмного света, за мою любовь к царю Финею, которого я должна была погубить, н