Спина у него болела, кости ломило, руки ноги ныли. Хорошо приложило его бревном. Да и не одним, видимо, пока его брёвнами перемалывало.
— Наломало?
— Брёвнами бока намяло. И по башке шарахнуло. Аж искры из глаз посыпались.
— Вот эти искры я и увидел. Мы с Любушкой далеко были, когда у меня по голове что-то блыснуло. Я как почувствовал, что это меня шарахнуло. Я даже вскрикнул, да, Любушка?
— Да, мой хороший, — нежно проворковала кикиморка.
Санька шёл за Лешим, взявшись за кончик поданного ему прутика. Сам бы он точно дороги не нашёл, ибо темень стояла кромешная, а тропка виляла меж деревьев. Стволы Санька видел уже тогда, когда они мелькали мимо. Именно мелькали…
«Странно», — подумал Санька. — «Мы быстро идём, или в глазах рябит?»
— А оказалось, это ты проявился, свет наш, сокол ясный.
— Ты это чего? — Спросил Санька. — Какой я тебе «сокол»?
— Мы тебе потом всё расскажем, — затараторила кикиморка. — Ты, главное, водяного убеди.
— То прикажи, то убеди… Как-то вас не понять, — пробормотал Санька.
— Почти пришли, — произнёс Леший. — Вон видишь, пенечек светится. Это я тебе его подсветил. Вот на него иди, только осторожно, там коренья кое где.
— Ах, млять! — Санька стукнулся мизинцем босой ноги о что-то выступающее из земли. — Спасибо!
Санька, осторожно ощупывая дорогу ногами, добрёл до маленького пенька и услышал, что в заводи кто-то плещется, как большая рыба.
— Водяной, что ли? — Спросил он, вглядываясь в темноту.
Плеск стих.
— Кто это меня спрашивает? — Пробулькало в голове у Саньки.
— Это я тебя спрашиваю, уважаемый. Если ты и есть водяной.
— Я то водяной, а ты кто? Человек, что ли? Так не может такого быть, чтобы человеки меня звали, а не боялись. Да и не видят меня они. Кто ты?
— Смотрящий за вами, — рискнул сказать Санька первую глупость.
— Смотрящий?! — Удивился Водяной, но Санька так его и не видел ещё.
Звёзды, отражённые в тихой воде, он уже видел. Но и всё.
— И кто тебя поставил, смотрящий?
— Он, — сказал Санька и вздрогнул от того, что внутрь него проникло нечто.
— Интересно, — сказал Водяной. — И впрямь человек. Странно. Девочки, идите-ка сюда. Посмотрите на него.
Поверхность воды вдруг расцвела светящимися кувшинками.
— Ни хрена себе! — Сказал Санька вслух.
— Точно человек! — Воскликнуло сразу несколько прекрасных голосов.
Вглядевшись, Санька разглядел в каждой кувшинке девичье лицо. И это была не кувшинка, а широкий пышный ворот сорочки.
Девичьи фигуры вырастали прямо из воды и вскоре они стояли на её поверхности и капли стекали с облегающих тело светящихся платьев. Под тонкой тканью (?) просвечивались изящные тела, которые двинулись в сторону Саньки.
— Какой красавчик! — Воскликнула первая русалка, подошедшая к Саньке и коснувшаяся его груди своей ладонью.
Санька не почувствовал ожидаемого холода. Наоборот, его словно окутало теплом и лёгкостью.
— Он, действительно, необычный, — воскликнула первая русалка. — Он не боится и открыт для любви. Но у него занято сердце.
Последние слова она произнесла с грустью.
Санька же почувствовал приток силы и понял, что способен вот прямо сейчас перевернуться в тонкий мир.
— Он муж гарпии, — сказала русалка просто. — И в нём её сила. Много силы. Откуда у тебя её сила?
— Мы любили друг друга, — сказал Санька.
— И где она сейчас? — Спросил голос Водяного.
— У Аида, наверное.
Водяной булькнул удивлённо.
— И он не врёт! — Удивилась первая русалка.
— Значит Гарпии нет, и ты решил, что теперь смотрящий — ты?
— А кто? — Спросил Санька. — Ведь кому-то ведь надо.
— Мы и сами с усами, — недовольно сказал водяной, но Санька почувствовал сомнение.
— Ну, как же, с усами? Зачем плоты порвал, мужиков потопил, залом на реке устроил?
— Кто сказал, что это я?! — Делано возмутился Водяной.
— А кто? Я, что ли?! Меня чуть не потопил…
— Ага… Потопишь его. Девонек моих чуть не пошиб. Это ведь точно он был, да девоньки? Я его теперь признал, хочь и близорук стал.
— Он, он, — запричитали «девоньки».
— И чего же ты хочешь, смотрящий? — С вызовом произнёс Водяной.
Санька присел на светящийся пенёк, для чего чуть отступил от русалки в сторону, потрогал то место на груди, к которому она прикасалась своей ладонью, и сказал:
— Порядка от тебя хочу. Чтобы берега привёл в порядок, мели-отмели зачистил, чтобы и люди могли пользоваться, лес зря не разорял.
— А людям то я с чего бы помогал?
— А с того, что придут они и сами выкопают русла, и так спрямят, что не речка это будет, а водный канал. Знаешь, что это такое?
По булькающим звукам Санька понял, что водяной мотает головой. Где только его голова? И есть ли она вообще?
— Канал, — это вытянутое, искусственно ограниченное пространство, предназначенное для организации связи, передачи или перемещения чего-либо, — сказал Санька текстом из Википедии.
— В смысле, искусственно ограниченное пространство?
— Всё просто. Камнем твои берега уложат так, что ты уже баловаться не сможешь, передвигая их туда сюда. И спрямят их. И дно углубят. Рыбу выберут всю!
— К-к-как рыбу всю?! А я?! А мне?! Да, что же это?!
— А вот не будешь хулиганить. Людям лес нужен, а артель вернётся и расскажет, что лес доставить не смогла и сюда пришлют кучу народа с лопатами и камнем. И крындец твоим заводям с русалками.
Санька так эмоционально произнёс последние слова, что русалки вдруг отшатнулись от него и померкли. И Санька понял, что они тянули из него силу.
— Вот паразитки! — Крикнул он. — Чего удумали! А ну, кыш отсюда!
Санька выплеснул слова эмоционально и его горловой центр чувств открылся, выплеснув силу, и Санька тут же его прикрыл, зная, что может улететь всё до последней капельки. С центром чувств не шутят. Однако и этого выплеска хватило, чтобы разметать струившихся в неоновом свете русалок по заводи.
Стало темно и тихо. Санька продолжал сидеть на пеньке и ждать. Время текло медленно и он, от нечего делать, решил попытаться поднять энергию выше и перейти в тонкий мир. Это, как он не старался, у него не получилось. Зато получилось включить ночное зрение. Энергия, которую он тянул от горла вверх, задержалась в глазах, и на мгновение Санька увидел всё очень отчётливо. И воду, и берег, и настояшие кувшинки. Но он моргнул, и видение исчезло.
— Ладно, ладно! Вижу я, вижу, что ты не такой простой, как хочешь показаться. Только девонек моих зря ты обидел. Они не со зла. Сущность у них такая, людской жизнью питаться. А где её тут взять? Редко людишки тонут. Ну, да ладно! Твоя то выгода какая? Если послушаю я тебя…
— Слушай, не слушай, а будет так, как я сказал. Если у тебя река станет справной, никто её трогать не будет, а если по болотам её поведёшь, да мелей наделаешь, сам приду и поправлю. А выгода моя была и есть одна. Я за порядок. И в лесу, и на реках. И за красоту рек и лесов. А ты, уважаемый, что из такой красавицы сделал? Тьфу! Срамно глядеть!
— А ты не гляди, — угрюмо булькнул Водяной. — Расплевался тут!
— Ну, смотри, я всё сказал. Нечего мне с тобой тут тары-бары-растабары вести.
Санька поднялся с пенька.
— Согласный я, — пробурчал Водяной.
— Хорошо! — Сказал Санька. — Тогда завтра поможешь нам брёвна разобрать.
Сказал и шагнул в темноту.
Обратно добирались молча. Леший с кикиморкой почему-то молчали, а Санька почти засыпал и только перебирал ногами, следуя за тянущей его хворостинкой.
Наконец он увидел догорающий костёр и свою лежанку. Нежить исчезла, словно её и не было.
Глава 2
Брёвна выдёргивали по одному и пускали вниз по реке.
— Мне кажется, или река стала поглубже у залома?
— И сам залом вроде поменьше. Уплыли брёвна!
Кто-то из лесорубов вытолкнул струг и двое стремглав полетели вниз по реке.
— Точно размыло за ночь косу, — сказал напарник Саньки по пилке деревьев Федот.
Напарник Федота во время «баловства водяного» сгинул.
— Поплыли вместе, а? — Попросил он Саньку.
— Не, Федот. Я лучше на брёвнышках сзади. Пусть сами плывут. И вы бы не лезли в строй. Или вперёд до ближайшей косы, а на косе сразу направляйте брёвна по струе, или лучше сзади. Я за вас знаешь сколько брёвен на струю с берега отправил?!
Так и порешали. Один струг, как ушёл вперёд, так там и остался, остальные трелёвщики «паслись сзади», собирая и выталкивая прибившиеся к берегу стволы. Так тихим сапом, не сильно вымотавшись, за пять дней они доплыли до реки, вытекающей из Луги влево. У лесорубов вместо багров имелись рогатины с крюком. Ими таскать брёвна было не очень сподручно, но на безрыбье, как говорили и в этом времени, и сам станешь раком.
Санька с сожалением вспоминал оставленный им на своей лошадке клевец — боевое оружие, наподобие молотка с крюком на длинной ручке. Он бы сейчас весьма пригодился. А так, приходилось тягать брёвна на «пупе». Однако Санька воспринял эту работу, как тренировку для своего «растущего организма», который он слегка запустил.
И Ямские пороги, и другие пороги прошли на удивление легко, однако плоты разбило окончательно и далее лес плыл каждая дровина сама по себе. А ведь Санька сразу предлагал собрать крепкие двухрядные плоты и править ими шестами, но лесорубы убедили его в своей правоте. А Саньке крепить свои брёвна было не чем.
В Яме не останавливались, хотя Саньке хотелось бы посмотреть город. Однако лесорубы сказали на привале, что: «Говорят, зело там кабаки дорогие. Друг остерегали. Все деньги оставим и брёвна пропьём».
Россонь вытекала из Луги и впадала в Норову только в случае обильного паводка в Луге, или в случае затора ниже по течению. Об этом Санька упреждал напарников и они, послушав его, заранее собрали весь лес на правом берегу, чтобы не выбирать его потом из залома.
По Луге до устья с грузом никто не ходил, ибо нечего там было делать, а вот в Норову по Россони хаживали постоянно, ибо иного пути в Ивангород летом почитай и не было. Дорога по болотам была, но сколько на ней сгинуло товара, который дьяки отправляли и списывали с регулярным постоянством, уже и считать перестали.