Мои слова и решение не вызвали у коптильщиков никакого удивления. Все в обители привыкли, что их настоятель не только великий маг и целитель, а и добрый господин. Уж не знаю, хорошо ли это. Макиавелли вон считал, что лучше пусть правителя боятся, чем любят. Любовь людская проходит быстро, страх же изживается очень сложно. Прав тот итальянский мыслитель или не прав, судить не берусь. Своего опыта в управлении пока нажил мало, но я стараюсь.
В бане помывшись с удовольствием полюбовался своим крепким телом, прессом с кубиками, налитыми мышцами. Не эталонный атлет ещё, однако уже близко к тому. В здоровом теле здоровый дух. Вслух такое произносить не следует, слишком близко к ереси, ибо дух даден Создателем независимо от состояния телесной оболочки, так что, некоторые мысли придержу.
Карл вытирает тканью волосы с таким остервенением, будто на что-то злится. А вот брал бы пример со своего сюзерена, стригся коротко, было бы легче и удобней, а то отрастил кудри словно девица на выданье. Ладно хоть не завивает подобно столичным модникам, у него они сами вьются.
— Вчера, — говорит. — видел, как здоровенный куб из бронзы делали. Зачем?
— Любопытный какой. — усмехаюсь и протягиваю руку к вошедшей в предбанник с чистой одеждой Вале за своим исподним. — Это для перегонки. Ну, ты знаешь. А размер необычайно большой, потому что количество вина на переработку увеличим во много-много раз.
Карл тоже взял у банщицы свежее бельё и принялся одеваться вслед за мной.
— У Симона своего перегонного куба что ли нет?
— Это не для лечебницы. — объясняю. — Это будем делать новый продукт. Для питья.
— Что⁈ — изумляется милорд Монский, от удивления даже попав ногой не в ту штанину исподнего. — Ты собираешься делать пойло для быдла? — он смешно запрыгал на одной ноге и, чтобы не упасть, сел на скамью.
— Нет. — не могу сдержать улыбки, наблюдая за неуклюжестью друга. — Неллеряк — так станет называться напиток, по названию нашей провинции и рода — будет совсем иным. Только, попробуешь ты его года через три, не раньше. Мне тут ночью приснилось, как можно сделать изумительный продукт. Мы после перегонки разбавим полученное намного меньше, чем смешивают с водой сейчас. А затем зальём в дубовые бочки и будем в них выдерживать несколько лет. Уверен, всем понравится.
Ага, мне бы ещё придумать спиртометр, чтобы определять нужную пропорцию чачи и воды. Термометр-то я уже придумал, хотя сделать его у мастеров брата Георга ещё, что называется, руки не дошли. Надеюсь и с этим получится. К тому же, сбор первого урожая винограда у нас через три месяца, время терпит. Ну, а нет, так буду на вкус пробовать. Не сопьюсь поди, лечебная магия поможет, алкоголизм тоже ей подвластен.
— Ох, и выдумщик же ты, Степ. — приятель наконец-то победил подштанники и шёлковую безрукавку, может теперь себе позволить ткани доступные только богатым аристократам, ростовщикам и крупным торговцам. — Впрочем, все твои предыдущие идеи, вроде бы казавшиеся, ну, прости, почти безумными, потом оказывались восхитительными. Даже твои котята, я всё думал, ты же не ребёнок уже, чтобы играться с иноземными зверьками, а вот поди ж ты, и тут здорово придумал. Забыл, как мыши по углам шуршат. Знаешь, впервые вижу, что по крови рода передаётся не только магия, но и мудрость. Степ, ты мудр. Нет правда. Чего смеёшься?
— Быть льстецом тебе не следует, Карл. — я действительно смеюсь. — Однако у тебя здорово получается. О карьере придворного не задумывался? Ладно, шучу. Пойдём. Меня ещё философские труды ждут.
Не вру. Не стал я откладывать в долгий ящик свои мысли об издании и переписке в большом количестве экземпляров своей фундаментальной работы «Размышления милорда Степа Неллерского, настоятеля Готлинской обители, о сути данного нам Создателем бытия в иносказаниях, практических примерах и моральных наставлениях».
Сергий уже всё приготовил, на столе в моём кабинете стопка листов, полная чернильница и пучок остро наточенных гусиных перьев. Мурзика я с кресла сбросил, ишь, повадился хвостатый дружок повсюду занимать моё место, тут, в кровати и даже на стуле в столовой. Подсидеть хочешь? Пока не выйдет. Если же придётся уехать, то в моём кресле окажется другая задница, не твоя, но, уверен, кого-то из нашего же рода. Зря что ли моя прекрасная мачеха Гутово и виноградник монастырю подарила? Нет, здесь теперь всегда будет наш человек. Что называется, костьми ляжем, а обитель больше из цепких лап Неллеров не выпустим.
Итак. Берём листок и перо. Окунаем кончик в чернила. Пишем. Создатель послал вороне кусочек сыра. На ель ворона взобралась, позавтракать уж было собралась. Жанр басни в Паргее не известен, во всяком случае, на нашем материке, а стихи существуют лишь в песенном варианте. Что ж, кому-то нужно быть первым. Почему я не должен стать здешним Вергилием или Байроном, Пушкиным или Блоком? Не вижу оснований себе отказывать. Но сначала стану Эзопом и Крыловым в одном. Труд-то я собираюсь писать философский, с жанрами тут не густо. Приключения исключаю, в этом мире я ничего не видел, а рассказывать о своём настоящем прошлом, разумеется, не буду.
А о чём буду? Ну, с иносказаниями-баснями всё понятно. Начал с вороны и лисы, потому что Карл своей лестью к этому подтолкнул. Тут и мораль сразу проявится. Насчёт прямоугольной системы координат Рене Декарта, я уже решил, тоже напишу. Три закона механики Исаака Ньютона само собой. Постулаты Евклида и теоремы Пифагора здесь открытиями не станут, тригонометрию продвигать слишком рано — этим пусть потомки занимаются, как и законами термодинамики или электричества. Зато оптику пора, мой друг, пора продвигать. Вслед за подзорными трубами и бинокли, глядишь, придумаю.
Что ещё? Философия всяко нужна, новая. Ницше или Фейербаха с его человек есть то, что он ест, к чертям собачьим. Тогда, может, Гегелевскую диалектику? Пожалуй. Не помешают ни закон отрицания отрицания, ни перехода количественных изменений в качественные, ни единство и борьба противоположностей.
Ещё бы теорию Дарвина тут сформулировать, да, боюсь, рано. Заточит меня добрая матерь-церковь за неё куда-нибудь в глубокие подземелья, или сошлют к чёрту на кулички.
Смотрю на две написанные мною строки басни. Вот так всегда у меня в прошлой жизни было. Только соберусь о чём-то поведать, как мысли сразу начинают цепляться за всё подряд. А ведь нельзя объять необъятное. Точно, это тоже запишу сейчас. Глубокая мысль.
Придумал. Чтобы не забыть ничего и не потерять нить своих рассуждений, буду сразу записывать. На разных листках. Если каждый день выделять хотя бы час-два на свои философские занятия, то за несколько лет смогу издать свою нетленку. Жаль, нет прописных букв, из-за этого процесс сильно затянется. Ага, ещё об отсутствии ноутбука пожалей, Степан Николаевич.
Час-два? У меня не получилось заниматься научным творчеством и получаса.
— Прекратите, дряни! — в сердцах призываю котят.
В распахнутое окно влетел воробей, и мои до этого спавшие на диване пушистые приятели решили вновь вернуться к охоте.
— Что случилось, господин? — на мой окрик в кабинет заглянула Ангелина.
— Что случилось? Ты летучих мышей видела? Видела? Ну вот теперь полюбуйся на летучих котят. Посмотри, что творят негодники такие!
А те реально устроили полный переполох, используя для прыжков на большую высоту и мебель, и портьеры, и даже подаренный тётей Никой дорогой гобелен, оставив на нём следы своих когтей. Птичку не поймали, та вылетела обратно в окно и лишь после этого Мурзик с Котькой позволили себе угомониться. Ангелина позвала обоих есть, чтобы они меня не отвлекали, но оказалось уже поздно, творческий порыв у меня угас и я решил не откладывать неприятную миссию допроса жрицы.
Всё же при желании я могу быть полным болваном. Вот зачем я пленил ту девицу? Ведь понятно же, что язычников мне надлежит допрашивать лично, должность у меня такая. И что теперь? А теперь придурку надлежит присутствовать при том, как молодой женщине будут ломать или дробить кости, рвать ногти, прижигать калёным железом кожу, сжимать металлическим обручем череп, бить кнутом и использовать прочие садистские методы.
Да, мне уже, увы, не раз пришлось присутствовать на допросах, но, во-первых, тогда пыткам подвергались реально виновные в преступлениях мужчины, причём, преступлениях не только еретических, но и связанных с причинением смертельного ущерба другим людям, а, во-вторых, чувствовал я себя после этого, будто в выгребной яме побывал, и душой, и телом.
Чем я думал, когда использовал плетение сковывания, не убив жрицу и не дав ей уйти через болото? Чем-чем, явно не головой, задницей. Мои проблемы ведь допросом не закончатся. Я же тут ещё и высший судья без какой-либо возможности обжаловать мои приговоры. Нет, понятно, потом-то в ордене и епископстве узнают, если вдруг что-то неправильное назначу, только кто мне против скажет? Николай Гиверский, обязанный мне сохранением своего рода? Родной дядюшка Рональд? Даже не смешно. В общем, вся ответственность за приговоры на мне, и юридическая и моральная.
Хорошо, если захваченная девка окажется просто мошенницей, богохульно демонстрировавшей языческие ритуалы. Тогда её просто повешу, высоко и коротко, а если действительно культистка, то тут так легко не отделается, придётся приговаривать к сожжению или сдиранию кожи. Жуть. А ведь скорее всего осуществится второй вариант — лейтенант Герберт в атаманском шалаше, где и жрица жила, целый арсенал предметов языческих культов нашёл, причём, древних. Я их уже в наши запасники прибрал. Когда всё уляжется, полюбуюсь стариной, типа местной античностью.
Ох, жизнь моя не так уж и проста. Наверное, так и должно быть. Не всё же коту масленица, и вечно в шоколаде ходить не получится.
На крыльце главного здания натыкаюсь на опять вернувшегося из объезда владений наставника Макса. Лейтенант как будто бы решил стать моим личным почтальоном. Вчера он мне письмо от брата доставил, а сейчас от сестры Агнии. Подумав, что в свитке может быть что-то срочное, отправляю Сергия вперёд, а сам задерживаюсь.