Я повернулась к нему лицом, не уверенная, что правильно его расслышала.
— Что?
— Ты превратила мой стул в единорога. Почему в единорога?
— Потому что твоя сестра напоминает мне их. Она единственная в своем роде, красивая и стойкая. Она видит волшебство в жизни.
— Волшебство?
— Если ты не веришь в него, то никогда его не найдешь.
— Ты веришь в волшебство?
Он выглядел забавным, его лицо было наполнено снисходительным весельем. Его губы приподнялись в некоем подобии улыбки, и я поклялась, что у меня все сжалось. У него были ямочки. Две. Мне захотелось протянуть пальцы вверх и потыкать в них. Конечно, я никогда бы этого не сделала, поэтому яростно замотала головой.
— Не как волшебники и ведьмы, — пояснила я. — Я имею в виду, как Судьба и Рок. Что-то в этом роде.
— Из-за тебя мир кажется красивее, чем он есть.
— Забавно, если учесть, что я не вижу красоты, когда смотрю на него. Но твоя сестра видит.
— Она молода.
— Может быть. Но я бы хотела, чтобы эти розовые очки оставались на ней как можно дольше. Она смеется вслух, не стесняясь, говорит то, что чувствует сердцем, и думает только о хорошем. Люди, которые потеряли эти вещи, не осознают их ценности, пока они не исчезнут. Такие люди, как мы. Мы должны защищать тех, кто еще не потерял их, потому что только мы знаем.
— Должны.
— Да.
Он мог отрицать это, если хотел, но это не изменило бы того факта, что в его глазах я видела потерю. Такую потерю, которая всегда кровоточила, независимо от того, как долго закрывалась рана. Она оставалась там, что бы он ни чувствовал, что бы ни делал, что бы ни предпринимал. Я не знала, кого он потерял, — файлы мне об этом не говорили, — но я знала, что видела.
У Бастиана был защитный инстинкт. При слове "изнасилование" у него защемило челюсть, и он не только спас меня, но и отреагировал на то, что я нуждалась в спасении. Как будто мысль о том, что это может случиться снова, тревожила его.
Для меня не могло быть ничего хуже, чем понять его. Меня всегда тянуло к таким людям. Видя, как защитные инстинкты разрушают барьер, который я так старательно возводила. Насколько отчаянно я нуждалась в привязанности, что преклонялась перед первым проявлением чувств со стороны того, кто был для меня препятствием с момента знакомства с ним? Жалко.
— Ты причинишь боль Тесси, если уйдешь, — заметил он, как будто это так просто — держаться подальше.
Вот придурок. Я отвернулась от него и продолжила поиски того, что могло бы освободить меня из этой адской ямы. Меня. Не нас. Меня. Я могла бы запереть дверь и оставить его здесь, если бы меня это волновало.
— Иди сюда, — приказал он.
Я проигнорировала его.
— Иди. Сюда.
Я замерла на месте, по рукам побежали мурашки от властности его голоса. Я повернулась к нему лицом, но вместо того, чтобы ему сказать, я покачала головой и спросила:
— Кто тебя ранил? — Его глаза сузились, когда я приблизилась, но я не остановилась. Мы стояли нога к ноге, пока я продолжала: — Потому что ты ведешь себя как человек, которого ранили везде, где только можно. Спина. Шея. Бедро. Грудь. — Я потянулась вперед, чтобы ткнуть его пальцем в сердце, но он поймал его.
Он не остановил меня, когда я, спотыкаясь, прижалась к нему. Мне пришлось упереться ему в грудь, и я почувствовала, как мои ладони горят от прикосновения к его коже — даже через пуговицу.
— Ты закончила? — спросил он.
Ярость заклокотала в моем горле. Не на него. На меня. Разрушенная стена не могла воздвигнуться вновь, а он выглядел… по-другому. В его глазах появилось что-то похожее на жалость. Я попыталась закрыть глаза и отвлечься от его слов, недоумевая, как этот день превратился в такую конфронтацию.
— Мне очень жаль.
Мои глаза распахнулись. Наверняка я ослышалась.
Он продолжил:
— Мне жаль, что сегодня ты оказалась загнанной в угол. Мне жаль, что ты привязалась к Тесси и, в конце концов, увидишь, как она уедет в Калифорнию. Мне жаль, что мы ссоримся. Я предлагаю тебе обмен.
— Обмен?
Что ему может быть от меня нужно?
— Да. Я стану менее… непостоянным, — он подбирал слово, — если ты начнешь следовать правилам. Они существуют для твоей безопасности.
Я не могла понять, что это за предложение. Что он вообще от этого получит?
— Договорились, — наконец, согласилась я.
Он кивнул, повернулся и выбил дверь ногой, как будто это было легко. Дерево затрещало и разлетелось на куски. Я с открытым ртом смотрела, как он перешагивает через беспорядок, и удивлялась, почему он не сделал этого с самого начала.
ГЛАВА 18
Единственное, что кажется правильным.
это то, что неправильно настолько, насколько это возможно.
Мэгги Холл
АРИАНА ДЕ ЛУКА
С тех пор как я познакомилась с ним, я заметила в Бастиано Романо три вещи — и все они не сулили ничего, кроме неприятностей.
Во-первых, когда мне казалось, что я наконец-то знаю его, понимаю хоть какое-то подобие его мотивов и могу наконец-то подготовиться к борьбе с ним, он вырывал у меня ковер из-под ног, и я снова оказывалась на исходной позиции. В полной растерянности. Хуже всего было то, что я хотела узнать его по причинам, которые, как мне не хотелось признавать, выходили за рамки служебного долга.
Во-вторых, он не отвечал ни перед кем, кроме себя. Может, Ашер и владел этим рестораном, но по причинам, которые я отказывалась признавать, персонал отвечал Бастиану, уважал и восхищался им. С ним было ужасно иметь дело, но по большей части он относился к своим сотрудникам вполне справедливо и успешно управлял одним из самых впечатляющих ресторанов и баров в мире. Тем не менее, тот факт, что он всегда контролировал всех и себя, в лучшем случае приводил меня в замешательство.
В-третьих, Бастиано знал, насколько он привлекателен, и пользовался этим так, словно это было еще одно оружие в его и без того впечатляющем арсенале. Я редко видела Бастиана в баре L'Oscurità, но когда видела, наши глаза всегда находили друг друга, и его глаза тлели, пронизывая меня насквозь и вторгаясь в мое пространство, как продавцы поддельных футболок во время игры Lakers.
Но, несмотря на то, что в последнее время я редко видела его, я чувствовала его. Я чувствовала его, когда занималась с Тесси в комнате отдыха, а она пристально смотрела на меня глазами, похожими на глаза ее брата. Я чувствовала его, когда он входил в комнату, и волосы на моем затылке вставали дыбом, как у собаки. И уж точно я чувствовала его каждый раз, когда таскала сотни фунтов льда из подвала, благодаря правосторонней смене, которую мне не следовало назначать.
Мне следовало бы обналичить свой выбор смен, который я выиграла в споре с Бастиано, но я была просто благодарна ему за то, что он решил оставить вопросы о том, откуда я знаю об Эмили. Итак, я подняла свой последний за ночь груз льда и почти сразу же уронила его, так как спина отказала.
Я наклонила голову вперед, прижав ее к стене.
— К черту мою жизнь.
— Вот оно, отношение к делу. — Присутствие Бастиана наполнило комнату.
Я заставила себя не застонать. В этот момент я чувствовала себя слабой. Физически, но и душевно. И последним, кто должен был видеть меня слабой, был Бастиано Романо.
Я отвернулась к стене.
— Я знаю, что это нормально для нас — ты толкаешь, а я тяну, или что-то еще, — но не могли бы вы помочь, мистер Романо? Только сегодня. Потому что я не могу. Просто не могу. — У меня болели плечи и спина, а ноги с трудом удерживали вес моего тела. Он уже издевался надо мной вчера, и если он сейчас ткнет пальцем в медведя, я поклянусь, что укушу его.
Он сделал шаг ближе.
— Бастиан.
— Что?
— Зови меня Бастиан.
Я прижалась лбом к стене, не решаясь взглянуть на Бастиана. Электрическое напряжение, которое возникало между нами всякий раз, когда мы оказывались рядом, было не иначе как опасным.
— Что это значит?
Я сжала брови, одновременно пытаясь и не пытаясь расшифровать его тон. В нем не было той язвительности, которую он обычно проявлял ко мне. Чувствовал ли он себя виноватым, видя меня в таком состоянии? Я сомневалась в этом. Этот человек был холоднее кубика льда, замороженного в иглу на Южном полюсе.
Он продолжил свой подход.
— Может быть, мне немного не по себе.
— Что случилось… — Я углубила голос и насмешливо сказала: — «Этот разговор ничего не изменит»?
— Не изменил.
Его голос был ближе, но я все равно не повернулась. Наверное, мне следовало бы поговорить с ним, не уставившись в стену, но я не могла.
Он продолжал, в его тоне не было и следа насмешки, хотя я знала, что он издевается надо мной:
— Я был человеком, когда говорил это, и я человек сейчас. Люди обычно помогают, когда видят, что другому грозит опасность.
Неверие охватило меня, и я разразилась огромным смехом.
— Помочь? Ты сам поставил меня в такую ситуацию. Как ты собираешься помочь?
Я вздрогнула, когда кончики его пальцев коснулись моей шеи, но не отстранилась.
— Что ты делаешь?
Он не ответил. Вместо этого он собрал мои волосы и откинул их в сторону, обнажив шею. Его большой палец провел по стройному затылку раз, два и на третий раз сильнее. Я сдержала стон, в голове все перевернулось, а дыхание стало сбивчивым.
Его руки переместились на мое плечо.
Не может быть.
Он делал мне массаж.
Бастиано Романо — из чертова преступного синдиката Романо — делал мне массаж.
Я прильнула к нему, когда его руки прошлись по моей спине. Я уже думала, что не смогу позволить себе массаж за четыреста долларов в час, который предложила Дженн, но это… Это казалось мне еще более непозволительным.
Я не остановила его, хотя должна была. С каждым днем пребывания здесь я все глубже погружалась в чары этого прикрытия. Раньше такого не случалось. Конечно, некоторые обложки меняли частички меня, но ни одна из них не овладевала мной. Я никогда не теряла себя в задании. Может быть, дело было в людях — Бастиане и Тесси, а может быть, в том, что я сама была своей обложкой. Я потеряла себя в этом.