До места пересечения рельсов я добирался раза в два дольше, чем от него – до Окаема, зато без всяких приключений. Здесь я заново перевязал свою разболтанную конструкцию и вновь отправился в путь, на этот раз выбрав прямое направление. Вскоре по обе стороны дороги замелькали одиночные деревья, постепенно слившиеся в густой дикий лес. Когда же над моей головой бесшумно пронеслась пара летающих дисков, я обрадовался им как старым знакомым. Отдохнуть я позволил себе, только достигнув разрыва в рельсе. К концу второго дня пути я стал замедлять ход, внимательно посматривая по сторонам. Выручил меня случай – я заметил торчащий из зарослей угол чьей-то тележки. Конструкцией, да и манерой исполнения она не отличалась от той, которую я обнаружил у сгоревшей рощи. Чтобы поставить на рельс это устройство, требовалось усилие по меньшей мере четырех здоровых мужиков. Облазив окрестности, я обнаружил наше старое кострище и множество свежих следов, как человеческих, так и звериных.
Лес пересекало немало тропок, но я на всякий случай решил держаться от них в стороне. О сестрице Хавра мне почти ничего не было известно, кроме разве что смутных намеков, но знакомство с другими членами этой семьи не позволяло рассчитывать на задушевный прием.
Чащоба стала постепенно редеть, деревья выглядели все более хилыми, а подлесок исчез вовсе. Белесый налет покрывал все вокруг, и я почувствовал на губах солоноватый привкус. А выйдя на опушку, невольно зажмурил глаза – даже в обычном для этого мира мутном и рассеянном свете Соленое озеро сверкало, как альпийский ледник. До сих пор мне казалось странным: из-за чего человеку (пусть даже и свихнувшемуся, если верить Хавру) жить в таком неуютном месте. А вот теперь я понял – из-за гипертрофированного стремления к безопасности. Подойти незаметно к Черному Камню, казавшемуся отсюда вмерзшим в лед кукишем негра, было невозможно даже теоретически.
Хрустя сапогами по соленому инею, я достиг кромки берега. Дождей давно не было, и на гладкой, как полированный мрамор, поверхности остались только редкие лужи. Стараясь не поднимать высоко ноги, я зашагал-заскользил по этому нетающему катку и успел уже одолеть добрую половину расстояния до острова, когда ощутил где-то под черепной коробкой легкий булавочный укол. Затем почти неощутимое покалывание пробежало от надбровных дуг к затылку. Очень не люблю, когда со мной случается что-то одновременно новое и неприятное (все приятное, к сожалению, уже не может быть для меня новым). Во всяком случае, полагаю, что это вовсе не соль проникла в мои нервные цепи. Скорее всего кто-то проверял сейчас степень моего контроля над собственным сознанием – так иногда дружески похлопывают по плечам вероятного противника, дабы определить, есть ли на нем бронежилет. Ладно, щупайте. За свои мозги я спокоен. С ними даже максары ничего не могли поделать.
Остров тем временем приближался, резко контрастируя своей черной скалистой громадой с окружавшей его ослепительно белой плоскостью озера.
Ирлеф, подперев голову рукой, сидела на бережку и ласково смотрела на меня.
– Я уже и надеяться перестала, что ты придешь за мной, – сказала она.
– Если обещал, значит, приду, – сдержанно ответил я, оглядываясь по сторонам.
– Красиво здесь, правда?
– Правда. Зелейник у тебя с собой?
– Вот! – Она тряхнула висевшую на боку флягу.
– Тогда пойдем.
– Куда? – Она удивленно вскинула брови.
– Домой. В Дит.
– Как же я уйду, не поблагодарив хозяйку? – глаза Ирлеф выражали искреннее и глубокое недоумение. – Я ей стольким обязана!
– Чем же, интересно?
– Это долго рассказывать! Ты ведь ничего не знаешь. Я болела. Она меня вылечила. Накормила. Одела. – Ирлеф встряхнула лохмотья, в которые превратилась ее одежда, позаимствованная из сундуков смолокура. – И вообще она очень добрая.
– Ясно, – я помолчал. – Значит, ты давно здесь?
– Не знаю, – беззаботно ответила она. – Я же болела, говорю тебе. Была без памяти. Зачем вы меня бросили одну?
– Так уж получилось, – я не сводил глаз с черной скалы, похожей теперь уже не на кукиш, а на четырехзубый кастет, предназначенный для сокрушения континентов. Опасность могла таиться только там. – Ну а как же твои Заветы? Не забыла их еще?
– Что ты! – Она оживилась. – Каждый день повторяю. Хозяйке они тоже очень нравятся.
– Значит, так, – я почему-то понизил голос до шепота. – У некоторых народов существует хороший обычай уходить не прощаясь. Вот мы ему сейчас и последуем.
– Нет! – Ирлеф вскочила и отбежала к скале. – Это нечестно! Это подло! Нельзя лгать! Нельзя наносить людям обиды!
– Хорошо. Что ты тогда предлагаешь? – Я медленно шел за ней, стараясь не делать резких движений.
– Войдем в ее жилище. Поблагодарим. Отобедаем на прощание. Ты расскажешь что-нибудь интересное. Она любит интересные рассказы.
– Интересные рассказы и я люблю. Да вот только детским сказочкам не верю.
– Ты злой! Ты не любишь беседовать с людьми! Я не пойду с тобой! Я умру! – У нее явно начиналась истерика. Надо было что-то делать.
– Хорошо, – согласился я. – Войдем. Поблагодарим хозяйку. Возможно, я что-то расскажу ей. Но есть не буду. Не голоден. И уйдем мы отсюда как можно быстрее.
– Вот и хорошо! – Она сразу успокоилась. – Дай руку.
Я давно уже приметил несколько пещер, прорубленных в скале у самого основания. Ирлеф тащила меня к центральной, имевшей почти правильную овальную форму.
Если это лабиринт, надо постараться запомнить очередность поворотов, подумал я.
Однако прямой полутемный тоннель вывел нас в просторный сводчатый зал, в углу которого, под огромной дырой пробитого в потолке дымохода, жарко пылала куча дубовых кряжей. Больше здесь ничего не было, кроме резного каменного стола, похожего на опрокинутое надгробие, за который меня и усадила Ирлеф.
– Вот видишь, как все хорошо, – она ободряюще улыбнулась.
– Пока я еще ничего не вижу, ни хорошего, ни плохого.
Медленно тянулось время. Ирлеф продолжала улыбаться – то мне, то самой себе, то вообще неизвестно кому. Я как бы невзначай взял ее за руку и нащупал на запястье шрам, привлекший мое внимание еще в Дите. (По словам Ирлеф, его оставил клюв одного из слепышей, за которым она ухаживала в детстве.) Без сомнения, передо мной сидела именно Ирлеф. Или ее точная копия. Внезапно языки пламени в костре заколебались – где-то рядом открылась дверь, создав сквозняк. Затем раздались легкие шаги и из темного угла зала выступила хрупкая женская фигура.
– Вот и она! – вскочила Ирлеф. – Моя хозяйка! Поприветствуй ее!
– Приветствую тебя, любезная, – сдержанно поздоровался я. – Твой отец и твои братья посылают самые добрые пожелания. Живи и здравствуй.
О смерти Всевидящего Отче я решил пока умолчать.
– Привет и тебе, любезный гость, – тоненьким голоском ответила вошедшая. – Надеюсь, мой отец и братья пребывают в добром здравии?
– В отменном.
Хозяйка подошла вплотную к столу и уселась на каменную лавку слева от меня. На вид я дал бы ей семнадцать земных лет, не больше. Васильковые глаза смотрели кротко, как у овцы. Девушку можно было назвать миленькой, если бы только ее лицо не портил слабый скошенный подбородок. Нет, сестру Хавра я представлял себе совсем иначе!
– Не встретил ли ты каких-нибудь затруднений на пути сюда? – спросила она.
– Никаких, любезная.
– Но до нас доходят слухи, что возле Стеклянных Скал путников поджидают всякие злые создания.
– Я прошел Забытую Дорогу из конца в конец и никого на ней не встретил.
– Приятно это слышать. Значит, мрачные силы, царившие в Стеклянных Скалах, утихомирились.
– Вероятно.
– Что еще слышно в дальних землях?
– Любезная, я от природы человек малопонятливый и неразговорчивый. Спроси точно, о чем бы ты хотела знать, и я отвечу, если смогу.
Сразу вышла заминка. Точный вопрос здесь мне задать или не могли, или не хотели. И вообще этот странный спектакль чересчур затянулся. А что, если схватить Ирлеф и рвануть на пару дней вперед? Но с Блюстителем Заветов (так и хочется сказать – с бывшим) что-то явно не в порядке. Как будто ее опоили или заколдовали. Сумею ли я потом привести ее в норму?
– А сам ты ничего не хочешь попросить у меня? – выдавила наконец из себя девушка.
Надо было как-то расшевелить эту куклу. Может, даже спровоцировать на скандал. Когда обостряется разговор, возрастает и степень его откровенности. В запале можно брякнуть такое, чего никогда не позволишь в спокойной беседе.
– Попросить у тебя, любезная? Разве что несколько минут любви. – Я положил руку на колено девушки, а поскольку она никак не отреагировала на это, продвинул ее чуть дальше.
Безмятежное лицо юной хозяйки Черного Камня ничуть не изменилось, но я непроизвольно отдернул руку, едва не разорвав ткань юбки гребнем налокотника – упругое теплое бедро было сплошь покрыто глубокими шрамами, которые может оставить только кожаный, утяжеленный на конце бич.
– Среди людей встречаются странные существа, находящие удовольствие в самоистязании. Но ты, кажется, не из таких, – сказал я. – Кто нанес тебе эти побои? Шрамы совсем свежие. От них даже короста не отвалилась. Где я нахожусь, в тюремном застенке или доме честных хозяев?
Девушка молчала, потупив глаза, а из мрака, таившегося в дальнем от костра углу зала, уже раздавались шаги – на этот раз неспешные, уверенные, четкие. В освещенное пространство вступила женщина цветущих лет с бледным выразительным лицом.
– Ступай, – повелительно сказала она девушке.
– Мне надлежит снова поздороваться и передать тебе все приветы от родных, любезная? – процедил я сквозь зубы.
– Совсем не обязательно, – надменно ответила она. – Достаточно будет, если ты разделишь со мной скорбь об усопшем отце.
– Мало есть людей в этом мире, о смерти которых я бы так искренне сожалел.
– Верю. Не он ли научил тебя избегать расплаты, ускользая в будущее? Но здесь я не советую тебе пользоваться этим умением. Возможно, сам ты и сумеешь спастись, но разум, да и сама жизнь этой женщины находятся в моих руках.