Скоморохв вздохнул.
– Прав. Засела она у меня в голове, только о ней и думаю. Как она там одна? Хоть бы ещё раз её увидеть. Словно пьяный хожу.
– От такой красоты не только опьянеть, но и больным на голову стать можно. Я так понимаю, шо наступление раньше рассвета не начнется, так шо бери ноги в руки и бежи до панночки. Часа два, может, три тебе хватит, а мы тут тебя прикроем.
Скоморохов задумался, но раздумье было недолгим.
– Пойду. Кто знает, сколько нам до смерти осталось…
Ночь помогла опытному пограничнику и воину добраться до усадьбы незаметно. Во дворе никого не было, ворота не заперты. Скоморохов зашел, задвинул засов, прислушался. В особняке тоже была тишина, свет в окнах не горел. Он подошел к двери, подергал за шнур. В доме зазвенел колокольчик. Андрей сбежал со ступенек крыльца, посмотрел вверх. Занавеска в окне второго этажа, где находился кабинет, отодвинулась. В свете луны он разглядел лицо хозяйки дома, помахал рукой. Катаржина тоже его узнала. Спустя минуту она отворила дверь, бросилась в его объятья, заплакала. Скоморохов, поцеловал её в лоб, погладил шелковистые светло-русые волосы.
– Ну, будет тебе, будет.
Она подняла голову, вопросительно посмотрела на него заплаканными воспаленными глазами. Андрей заговорил по-польски:
– Успокойся, пойдем в дом.
Они зашли внутрь, он закрыл дверь на защёлку и поднялся вместе с Катаржиной на второй этаж, в уже знакомую ему комнату. В освещенном светом свечей кабинете Катаржина вновь бросилась к нему на грудь, обвила шею руками и, подняв лицо, быстро заговорила:
– Как хорошо, что ты пришел. Если бы ты знал, как мне было страшно одной в доме. Днем к воротам дома два раза приходили ваши солдаты, но в дом они не зашли. Потом пришел офицер, на польском языке он объяснил мне, что в доме остановится высокий офицерский чин. Кажется, он говорил слово «генерал», но я могу ошибаться. Он смотрел на меня, как на продажную женщину. Позже он привел солдат. Они прибрались на первом этаже и заколотили окна столовой досками. Потом пришли Тадеуш и Малгожата. Они рассказали, что останки Гюнтера похоронили вместе с немецкими солдатами, его убийцами. Я попросила их отвести меня к родственникам и присмотреть за домом. Они согласились.
– Когда ты уезжаешь?
– Тадеуш сказал, что придет завтра рано утром и отвезет меня и мои вещи на повозке. Скорее бы закончилась эта ночь. Время так тянулось, а мне было так страшно. Я взяла из погреба бутылку вина и пила из нее, чтобы прогнать страх. А потом пришел ты, мой ангел хранитель. Мой Анджей! Теперь, вместе с тобой, мне будет спокойно. Ты выпьешь со мной вина?
– Выпью.
Они подошли к столу, она налила бокал, протянула Андрею.
– Пей.
Жадными глотками он осушил бокал, поставил на стол. В голове зашумело, крепкое вино обострило чувства. Скоморохов потушил свечи в канделябре, как в прошлый раз поднял её на руки и отнес на диван. Она не противилась. Они снова утонули в своих чувствах и потеряли счёт времени, однако усталость и переживания взяли свое. Андрей и Катаржина не заметили, как сон овладел ими.
Звон колокольчика вырвал их из постели. Катаржина быстро надела платье, поспешила к окну.
– Наверное, это Тадеуш.
Скоморохов с ужасом подумал:
«Неужели уже утро?! Мне давно пора быть на позиции!»
Катаржина приоткрыла занавеску, со страхом в голосе произнесла:
– Это не Тадеуш. Там ваши солдаты. С ними офицер, который приходил днем и разговаривал со мной по-польски.
– Если они меня увидят…
– Тебе надо спрятаться в погребе.
Андрей надел ватник, шапку, перекинул через шею ремень автомата, подошел к окну. Во дворе стоял грузовик и легковой автомобиль ГАЗ-67, прозванный на фронте «козлик». Рядом с ними суетились солдаты и два офицера.
– Мне надо быть на месте, иначе меня расстреляют.
В дверь заколотили кулаком. Катаржина, подрагивающими руками зажгла канделябр, кинулась к двери.
– Я открою, а ты иди в соседнюю комнату, она не заперта, это гостевая. Там окна открываются. Прощай!
Катаржина торопливо побежала по лестнице на первый этаж, Андрей метнулся в соседнюю комнату. Окно боковой стены особняка выходило во двор. Скоморохов отодвинул запор, открыл створку. Створка предательски скрипнула. Во дворе еще темно, значит, шанс добраться до позиций к рассвету, до начала наступления, еще был. При свете луны он рассмотрел несколько деревьев. Одно стояло в двух шагах от окна, и его можно было использовать при спуске со второго этажа. Дальше, метрах в десяти от стены виднелся невысокий забор. Андрей забрался на подоконник, прыгнул, уцепился за ветку. Она хрустнула, обломилась. Скоморохов полетел вниз. Снег смягчил падение. Андрей поднялся на ноги. Всего десяток шагов отделяли его от забора, за которым он мог скрыться и продолжить путь к месту расположения батальона. Два черных силуэта вынырнули из-за угла, свет фонаря ударил в глаза. Не повезло, скрип створки, хруст ветки и падение привлекли бойцов. Громкий хриплый крик предупредил:
– Стой! Стрелять буду!
Скоморохов понял, что добежать до забора и скрыться, скорее всего, не успеет, да и перспектива быть убитым своими в конце войны его не прельщала. Андрей обреченно поднял руки вверх. Пока один из красноармейцев держал его на прицеле винтовки, другой, с автоматом в руках, подошел ближе.
– Оружие на снег!
Скоморохов снял с шеи ППШ, положил на снег, за автоматом последовал нож. Солдат с автоматом приказал:
– Два шага назад!
Андрей отошел, автоматчик собрал оружие, зашел за спину, ткнул стволом ППШ между лопаток:
– Вперед!
Его привели к парадному входу особняка, у которого стоял высокий командир в шинели. В свете автомобильных фар Скоморохов разглядел капитанские погоны. Заметил он и стоящую в дверях с канделябром Катаржину. Солдат с автоматом подошел к капитану.
– Товарищ капитан, вот задержали. Из окна выпрыгнул.
Капитан шагнул к Скоморохову, строго спросил:
– Кто такой?
– Сержант особого штурмового стрелкового батальона Скоморохов.
– Почему не в расположении батальона?
– Товарищ капитан, я…
Договорить Андрей не успел. Через открытые ворота во двор заехал накрытый брезентовым тентом «виллис». Хлопнула дверь, из автомобиля вышел круглолицый генерал-майор, подошел к парадному входу, остановился, посмотрел на капитана, спросил:
– Что у вас здесь происходит?
Капитан доложил:
– Задержан сержант особого штурмового стрелкового батальона. Скрывался в доме. Как мне известно, батальон занимает позиции в пяти километрах отсюда и готовится к наступлению, назначенному на утро.
Генерал-майор вперил взгляд в Скоморохова.
– Ты, что же, сержант, порядка не знаешь! Твое место на позиции, а ты бросил подчиненных, своих товарищей! А если сейчас бой!
Андрей попытался оправдаться:
– Товарищ генерал-майор, разрешите…
– Ах ты, стервец! От него еще и винищем за версту разит! – генерал-лейтенант перешел на крик. – Распустились! – Глянув на капитана, бросил: – Расстрелять к чертовой матери!
Генерал-майор шагнул к входу в дом, но оттуда выбежала Катаржина. Она упала перед ним на колени, быстро заговорила по-польски. Генерал-майор остановился, сделал шаг назад, удивленно спросил:
– Кто это?
Ему ответил капитан:
– Это та самая хозяйка дома, о которой я вам рассказывал.
Генерал-майор внимательно посмотрел на Катаржину.
– И вправду красивая. Подымите ее и спросите, чего она хочет?
– Просит пощадить сержанта.
– Такой женщине трудно отказать. Ладно, – генерал-майор перевел взгляд на Скоморохова. – Тебя бы под трибунал отдать, подлеца, но нам сейчас бойцы нужны, чтобы немца добить. Скажи спасибо ей, – генерал-майор кивнул в сторону Катаржины. – Только не надейся, что я тебя без наказания оставлю. Будешь в штурмовом батальоне до конца войны свою вину искупать. – Генерал-майор обратился к капитану: – Дедовский, проследишь за исполнением.
В расположение батальона Скомарохов успел перед началом наступления. Разговор с командиром роты Рукавициным получился коротким. Кричать младший лейтенант не стал, с упреком сказал:
– Учудил, пограничник. По твоей милости мне комбат шею намылил. Как же так, ты же бывший командир, с финской воюешь, должен знать, что главное в армии дисциплина! А ты… Эх! Я, конечно, понимаю, столько времени без бабы, а тут полька красавица, но служба есть служба, а бабами займемся после того, как войну закончим и Гитлера за причинное место на фонарном столбе повесим. Тебе еще повезло, легко отделался, могло быть хуже. Можно сказать, в рубашке родился. Сам знаешь, что бывает за самовольный уход из части. Сейчас не до тебя, но после наступления комбат собирался с тобой потолковать по душам, так что не расслабляйся. Пока же, извини, приказано тебя разжаловать в рядовые. Командовать отделением будет Милованцев. Но ты не расстраивайся, проявишь себя в боях – вернешь звание.
– Мне, товарищ комроты, все равно, в каком звании и в какой части с фрицами воевать.
– Вот это правильно мыслишь, а сейчас иди, готовься к атаке.
Атака началась через двадцать минут после разговора. Еще через час немцев выбили с позиций, пошли дальше. На исходе дня уже продвигались по земле Германии. Первым населенным пунктом на немецкой территории оказался небольшой городок. Его штурмовикам пришлось брать с боем. На пути у батальона встали солдаты вермахта и бойцы фольксштурма – ополченцы Третьего рейха. Батальоны последних были созданы в конце сорок четвертого года по приказу Гитлера и состояли из мужчин от шестнадцати до шестидесяти лет, не состоявших на службе в армии. Им и предстояло остановить штурмовиков, однако мощная огневая поддержка и напор красноармейцев сломили сопротивление и патриотический порыв немецких добровольцев и солдат германской регулярной армии. Артиллерия постаралась на славу. По позициям немцев на окраине городка прошлась огненная буря, а потому штурмовики не встретили организованного отпора. На позиции они застали только трупы фольксштурмовцев, одетых кто во что горазд. Они были в пальто, шинелях, плащах, шляпах, фуражках, кепках. Некоторые из вояк фюрера были в касках. Одинаковыми были только повязки с надписью на немецком: «Deutscher Volkssturm Wehrmacht». Здесь же валялось их оружие: ручные пулеметы, датские и французские винтовки, немецкие карабины, фаустпатроны и панцерфаусты. Те, кому повезло уцелеть, отошли к центру городка. Бойцам отделения Скоморохова были видны крыши нескольких каменных трехэтажных домов и шпиль кирхи. Но туда надо было еще добраться. Каждый дом на подступах к центральной площади мог таить опасность. Поэтому мимо двух-трехэтажных, по большей части каркасных особнячков с выступающими наружу балками и раскосами, мансардами и двускатными, крытыми черепицей, крышами, огороженных аккуратными заборчиками, продвигались с осторожностью. Шли, сохраняя обычный порядок. Посередине улицы ехала ставшая родной тридцатьчетверка «Резвый», прозванная с легкой руки Голоты «Трезвый». Впереди и по обеим сторонам от танка шли штурмовики с автоматами на изготовку. Позади боец с ручным пулеметом и еще двое с трофейными фаустпатронами, которые подобрали на позициях фольксштурма. Шли и, глядя на ухоженные дома немцев, вспоминали разоренные и сожженные русские деревни, белорусские села, украинские хутора и разрушенные города…