– Ну что ж, с удовольствием, – ответила я с такой любезностью, на какую только была способна, – но только после того, как встречусь с мамой.
Он дал мне свой адрес и просил ему написать, что я и обещала сделать. Верно, он и по сей день ждет от меня письма.
Я оставила его в вагоне, а сама пошла на вокзал. На платформе и в здании вокзала толпились красногвардейцы, матросы, солдаты, даже казаки, примкнувшие к большевикам. Однако гражданских лиц видно не было. Я села в уголок и стала ждать. Ко мне никто не подходил с расспросами, очевидно полагая, что я служу у большевиков. Прошел час, другой, третий, а я все не могла придумать, как выбраться отсюда, чтобы продолжить путь к своей цели. На моих глазах арестовали какого-то гражданского, непонятно как оказавшегося на вокзале, и увели без разговоров. Поэтому я решила сидеть тихо в своем уголке и не двигаться с места.
Наконец мною заинтересовался какой-то симпатичный молодой солдат. Он подошел и спросил:
– А вы что здесь сидите, сестрица?
– Жду своего товарища, – ответила я.
– А как его зовут? – спросил он с любопытством.
– О, это секрет, – ответила я интригующим тоном.
Он уселся рядом со мной и спросил, была ли я на фронте. Я сказала, что, к сожалению, попадала только в тыловые госпитали.
– Почему арестовали того человека? – поинтересовалась я.
– Потому что у него не было документов от Совета депутатов, – последовал ответ. – Его немедленно расстреляют.
– Вы всех расстреливаете, у кого нет документов? – осведомилась я.
– Всех без разбору.
– И даже женщин?
– Да, даже женщин. Это же зона военных действий.
– Пресвятая Богородица! – воскликнула я с ужасом. – Какая жестокость! Вы убиваете их всех, да? Без всякого суда?
– У нас нет времени, чтобы заниматься судом. Кто сюда попал, не убежит. Наши расстрельные команды уничтожают всех подозрительных на месте, – сообщил он мне дружелюбно. – Пойдемте. Хотите посмотреть, как расстреливают? Это здесь, совсем рядом.
Я с большой неохотой последовала за ним. В нескольких сотнях шагов от вокзала мы остановились. Я не могла идти дальше. Пространство перед нами было покрыто множеством трупов искалеченных полуголых людей. Меня стал бить озноб.
– Вот здесь примерно человек двести убитых. Большинство из них – офицеры, примкнувшие или стремившиеся примкнуть к Корнилову, – пояснил он.
Я не могла справиться с собой и унять дрожь. Ужасающая сцена так потрясла меня, что пришлось собрать все силы, чтобы не упасть в обморок.
– Ах, женщины, женщины, – сочувственно кивнул мне мой спутник. – Какие же вы все слабые. Не знаете вы, что такое война. Впрочем, – произнес он с сомнением, – есть и такие, кто может сравниться с мужчинами. Возьмите, к примеру, Бочкареву. Подобная картина вряд ли привела бы ее в содрогание.
– А кто это такая Бочкарева? – проявила я любопытство.
– Да разве вы о ней не слыхали? – спросил он с удивлением. – Ну как же?! Она была солдатом при старом режиме и организовала женский Батальон смерти. Корнилов и буржуи присвоили ей офицерское звание и деньгами завлекли на свою сторону, хотя сама она крестьянских кровей.
Все это было очень интересно. Историю о моей продажности я уже слыхала раньше, но не в столь откровенной форме. Перед глазами стояла только что увиденная картина – десятки обезображенных трупов. С гневом подумала я о вероломстве большевиков, которые в войне против Германии добивались отмены смертной казни, но ввели ее, причем в самом изуверском виде, в войне против граждан своей страны.
И тут я рассказала новому приятелю о той беде, в которую попала, пожаловалась, что у меня нет денег и что мне нужно домой в Кисловодск, а я не знаю, как пройти через линию фронта. Он объяснил мне, что так называемый фронт здесь не представлял сплошной линии, а состоял лишь из многочисленных постов: по эту сторону – большевистских, а по другую – корниловских.
– Иногда, – добавил он, – обе стороны разрешают крестьянам соседних деревень проходить и проезжать через Новочеркасск, где находится штаб Корнилова. Если пойдете по этой дороге, – показал он вдаль, – то в четырех верстах отсюда попадете в деревню. И там кто-нибудь из крестьян может взяться провести вас через посты.
Я поблагодарила его за эту ценную для меня информацию, и мы расстались друзьями. До деревни я дошла без всяких происшествий. На околице увидела старика, работавшего около своей хаты. Здесь же была конюшня с лошадьми.
– Добрый день, дедушка! – приветствовала я старика.
– День добрый, сестричка, – ответил он.
– Не подвезете до города? – спросила я.
– Господи помилуй! Да как же это возможно? Большевики стоят на подступах к городу и никого не пропускают, – ответил он.
– Но ведь люди-то ходят все же иногда, верно?
– Верно, иногда бывает.
– Ну, а если я вам дам пятьдесят рублей, чтобы довезли меня до города? – предложила я.
Старик почесал в затылке, обдумывая предложение.
– А ты, часом, не политичка? – справился он осторожно.
– Нет, – заверила я его, – не политичка.
Он ушел в избу переговорить со своей бабой. Дело было выгодное, и старуха, видно, сразу же согласилась, так как старик быстро вернулся и сказал:
– Хорошо, поедем. Заходи в дом. Попьем чайку и чего-нибудь пожуем на дорожку.
Приглашение оказалось как нельзя кстати, поскольку я изрядно проголодалась за время долгого ожидания на вокзале и пути в деревню. Мы позавтракали и попили чаю из самовара. Пока хозяин запрягал лошадь, я выпросила у бабки большой передник и зимнюю шаль. Передник надела поверх своей одежды, а в шаль закуталась так, что почти полностью закрыла лицо. И теперь я уже выглядела не как сестра милосердия, а как местная крестьянская баба.
Помолившись перед дорогой Господу, я уселась в повозку. Лошадь пошла легкой рысью.
Предстояло еще проехать через линию фронта большевиков. Но кое-чего я уже добилась…
Глава восемнадцатая. В большевистской западне
– Чего мне говорить-то, как встретим разъезды? – спросил старик, когда мы подъехали к фронтовым позициям.
– Скажи, что везешь свою бабу в город, в больницу, потому что у нее сильный жар, – ответила я. Потом попросила старика завернуть меня в огромный меховой тулуп, который лежал под ним. И так было достаточно тепло, но я подумала, что, если закутаюсь в тулуп, температура поднимется. Во всей этой одежде я напоминала скорее какой-то ворох тряпья, нежели человека. По мере приближения к боевым постам большевиков я начала стонать, словно от боли.
– Куда едешь? – услыхала я строгий голос, обращенный к моему вознице, когда лошадь остановилась.
– В больницу, в город, – ответил старик.
– А кого везешь?
– Да бабу мою. Умирает она. Везу вот к дохтуру, – объяснил крестьянин.
Тут я принялась стонать еще громче. Дышать было нечем. А сердце замирало от страха, что обман вдруг раскроется и меня разоблачат. Каждая минута казалась вечностью. Дозорный, остановивший нас, по-видимому, советовался с кем-то из своих товарищей, пропускать нас или нет. Я продолжала непрерывно стонать. Не открывая моего лица, он разрешил старику ехать дальше.
Сердце мое прыгало от радости, как только лошадь понесла нас бодрой рысью. Какое-то время я все еще сидела, затаив дыхание и не веря себе, что без особого труда переправилась через линию фронта большевиков.
Немного спустя мы подъехали к позициям фронта генерала Корнилова. Дозоры и посты здесь комплектовались из офицеров, да и силы корниловцев составляли в основном офицеры. У одного из таких постов нас остановил резкий окрик:
– Стой!
Мой возница уже начал было рассказывать свою байку, как я сбросила с себя тулуп, затем шаль и фартук и выпрыгнула из телеги с глубоким вздохом облегчения. И не могла не рассмеяться.
Старик сначала, должно быть, подумал, что я сошла с ума. Офицеры на посту также ничего не могли понять.
– Что за черт! – пробормотали двое из них себе под нос.
К величайшему изумлению крестьянина, я спокойно отсчитала пятьдесят рублей и отпустила его домой.
– Отсюда до города вполне доберусь сама, – объяснила я ему.
– Черта с два вы доберетесь! – выпалил командир этого поста. – Кто вы такая?
– Вы что, не видите? Я сестра милосердия! – ответила я запальчиво.
– И куда же вы держите путь?
– Иду повидать генерала Корнилова, – сказала я шутливо.
Офицеры пришли в ярость.
– Вы не сделаете отсюда ни шагу, – с угрозой произнес командир.
– Еще как сделаю, – заявила я многозначительным тоном.
– Арестовать ее! – приказал командир поста.
Тут я расхохоталась, заставив офицеров побелеть от злости.
– Да неужто вы не узнали меня? Я же Бочкарева, – и с этими словами я сорвала с себя головной убор сестры милосердия.
Офицеры раскрыли рты от изумления. Они столпились вокруг меня, поздравляли, пожимали руки.
Корнилова известили по телефону о моем прибытии и рассказали, какую шутку я сыграла с дозорными офицерами.
– Здравствуйте, сестричка. Как поживаете? – встретил он меня улыбаясь.
Мой рассказ о том, как я пробиралась через линию фронта большевиков, очень его позабавил. Корнилов был, как всегда, энергичен, хотя очень осунулся и немного постарел.
Я доложила ему, что приехала из Петрограда по поручению генерала X. и других офицеров с целью выяснить, каковы его планы, и уточнить обстановку. Я также сообщила, что большевики развернули подготовку к наступлению, что в Звереве я видела одиннадцать вагонов с боеприпасами и что удар, вероятно, будет нанесен через пару дней.
Корнилов ответил, что знает о грозящем наступлении. Он признался, что его положение ненадежно: нет денег, нет продовольствия, тогда как у большевиков вполне достаточно и того и другого. Солдаты дезертируют с фронта, а он изолирован от своих друзей и окружен врагами.
– Вы хотели бы остаться у меня и сражаться вместе с нами? – спросил он.
– Нет, я не могу воевать против своего народа, – ответила я. – Русский солдат мне очень дорог, хотя его сейчас сильно запутали…