се и она летела себе, помахивая оперением, куда глаза глядят и падала, когда закончится топливо. Иногда противоракета сходила с ума и летела по собственной, непредсказуемой траектории и либо взрывалась в небе, либо уже на земле. Бывало, что не взрывалась вовсе. Всякое бывало. Территория полигона была огромна и занимала десятки тысяч квадратных километров, так что риска, что даже непоражённая цель или сбившаяся с курса ракета накроет кого-то на земле, практически не было. Ну, кроме них — солдатиков, конечно. А впрочем, кто же их считает? Убыль личного состава предусмотрена уставом. Поэтому они работали себе, привычно не интересуясь тем, что происходило в безоблачном, густо расчерченном трассерами небе. Но вот необычный, резкий и противный звук привлёк всеобщее внимание, и они дружно задрали головы. А сверху с воем, переходящим в визг, прямо на них с огромной высоты падала какая-то хрень. Разглядывать и определять, что это такое, было недосуг. Поначалу скромная точка стремительно разрасталась и, казалось, метит прямо в тебя. Конечно, они дружно обосрались и по первости хаотично забегали, впрочем, не понимая, куда конкретно стоит бежать и что делать. К счастью, скоро стало очевидно, что адская машинка упадёт не прямо на голову, а чуть в стороне, как раз на подсобку метрах в пятистах от них. А там трое свинарей, десятки свиней и ветфельдшер Женя Таточко из Эстонии. Чувство облегчения от собственного "пронесло" мгновенно сменилось ужасом стойкой примесью неожиданного и неуместного любопытства — что же будете пацанами?! Никакого чуда в последний момент не произошло, и эта хрень так и шмякнулась на подсобку и, как водится в таких случаях, ещё и взорвалась с противным грохотом и горящими ошмётками чего-то, что взлетело до неба. Интересно чего? Эта мысль пришла уже на бегу, когда они, не сговариваясь, дружно рванули к свинарнику. Пока они очень и очень быстро бежали, одновременно страшась и торопясь увидеть и не пуская в сознание худшие варианты, это нечто горящее возвращалось с небес на землю, устилая горелой субстанцией землю вокруг собственно деревянной подсобки, которая оказалась невредимой. По мере приближения к эпицентру взрыва обоняние принялось улавливать всё нарастающий и становящийся в какой-то момент невыносимым запах дерьма. Господи, неужели именно так должно пахнуть горелое мясо?! Но вот и сарай! И он, и земля вокруг покрыты тонким слоем тлеющей вонючей жижи. Господи, да что же это такое и где же пацаны?! Ну наконец-то! Четыре скрюченные фигурки обнаружились прижавшимися к стене свинарника с противоположной стороны. Как раз там, где находилась огромная выгребная яма, куда много лет сваливался исторгнутый свиньями продукт жизнедеятельности их неразборчивых организмов. Посреди вдруг резко обмелевшей ямы дымились остатки заблудившейся цели, а вонючей субстанцией, покрывшей десятки метров вокруг и чавкающей под ногами, оказались многолетние свиные испражнения. Покрыты ими были и свинари, да так плотно, что сейчас безуспешно прочищали ноздри и уши, а на коричневых, будто сильно загоревших лицах блестели только глаза и зубы, которые щерились в счастливых улыбках, что они живы, хоть и контужены слегка взрывной волной из навоза. Вокруг метались обезумевшие свиньи, которые, в отличие от людей, не могли оценить степень своего везения и принимали всё произошедшее исключительно как напасть, тем более что также были плотно покрыты собственными экскрементами и контужены…
Тем забавнее было осенью, когда один из благополучно переживших говновзрыв свинарей уходил на дембель и у него замполит изъял дембельский альбом, который демонстрировал на разводе части. На фотографиях в альбоме никто из сослуживцев не узнал бы в бравом лётчике с голубыми погонами и аксельбантами скромного татарина, все два года тихо убиравшего навоз за свиньями. Эта же лётная форма обнаружилась в дембельском чемоданчике свинаря, вся увешанная многочисленными регалиями и знаками отличия, свидетельствующими, что их обладатель и воин-спортсмен, и лётный специалист первого класса, и, конечно, отличник военно-воздушных сил. Да чего там только не было на груди! А на брюках — генеральские лампасы… Форму свинарь выменял у приезжавших на стрельбы лётчиков и разукрасил в соответствии с собственными представлениями о прекрасном. Ведь, как известно, войска противовоздушной обороны состояли из радиотехнических, зенитно-ракетных и авиации ПВО.
Следует заметить, что на полигон раз в два года приезжала каждая часть войск ПВО страны, стоящая на боевом дежурстве. И от результатов стрельб, от того, как часть выполнит нормативы по обнаружению, сопровождению и, конечно, уничтожению целей, зависело в буквальном смысле слова будущее и самой части, и её личного состава, от командира до рядового. Это был главный боевой экзамен в мирное время. Сбили все цели — отлично, командира на повышение, офицерам внеочередные звёзды на погон, солдатикам — отпуска и снятие ранее наложенных взысканий. Ну а не сбили — капец! Командира — в ебеня, а то и под суд, офицеры и очередные-то звёзды хрен увидят, а солдатикам… А солдатикам, в принципе, до одного места — отпуск и так не светил, а дембель, один хер, неизбежен… Но тут крылся важный момент. Успех стрельб в первую очередь зависел от информации: характер, количество, время, высотность и направление целей. Одно дело — весь небосвод обшаривать, и совсем другое — знать, когда, откуда, что и сколько прилетит. А всё это знали офицеры-инструкторы полигона. Те самые, что рано седели и у которых выпадали зубы… Коррупции, равно как и секса, в СССР понятно, что не было. А в Советской армии и подавно. Коррупции не было, а цели сбивать было надо. А без вышеперечисленной информации… Т-с-с, это страшная военная тайна. Но так уж и быть. По секрету. Только никому! Без вышеперечисленной информации двоек было бы весьма и весьма. А кому это нужно — знать, что страна, а главное, столица, практически беззащитны. Никому, и начальству в первую очередь. Поэтому на секретность смотрели сквозь пальцы. Но и принудить офицера-инструктора поделиться пикантной информацией невозможно. Принудить невозможно, а подмаслить — вполне. Все же люди. Хоть и беззубые… Впрочем, деньги всё-таки были не в ходу. За это трибунал маячил близко-близко, замполиты же тут как здесь. Да и откуда у приезжающих вояк деньги? С деньгами вообще в СССР было не очень. Зато с бескорыстной дружбой и любовью не по расчёту всё обстояло замечательно. Но! Ехали на стрельбы части воинскими эшелонами, со своей техникой и прочим барахлом — им жить в пустыне по два месяца в палатках. И набивались эти эшелоны прочим барахлом под завязку. Что только не везли, правдой и неправдой добытое и у себя списанное, а офицерам полигона от души и безвозмездно предлагаемое. От писчей бумаги, краски, консервов и саладо различных дефицитных запчастей к той же технике и спирта, чтобы её протирать. Да-да, дефицит в СССР был на всё, в том числе и на запчасти к военной и даже секретной технике. Запчастей нет, а за неисправную технику по головке не погладят. В общем, парадоксальные ситуации и решались парадоксальными методами. Одни части у себя что-то списывали и везли другим, чтобы те были молодцы и гвардейцы. Ну а им главное — отстреляться на четвёрочку, и слава богу. Полигон был огромен, и частей обеспечения на нём без счёта. Но головная площадка — № 1 — всё-так и та, где служил Ромка со товарищи. И они крутились в эпицентре этих товаро-неденежных отношений, обменивая самодельные брелоки из залитых эпоксидкой и отшлифованных долгими ночными часами в нарядах скорпионов на что-то съестное. Ну а свинарь пошёл дальше и выменял лётную форму на свинину. Кому ж из приехавших и сидящих по два месяца на крупе и тушёнке не хочется свежатинки нажарить? Злые языки поговаривали, что изъятые замполитом форму и альбом ловкий татарин потом обратно выкупил у солдатиков из штаба и таки заявился на родину ясным лётным соколом, при полном параде.
Часть VИ снова холод
А между тем наступила осень. Нельзя сказать, что время в армии летит незаметно. Нет, оно тянется и день от подъёма до отбоя кажется бесконечным. Но силы природы всё-таки сильнее даже устава, и осень наступила. В конце сентября вышел очередной приказ министра обороны о призыве на действительную воинскую службу, и сержанты батареи стали черпаками, а рядовые — шнурками.
Днём всё ещё было довольно жарко, зато утром становилось свежо, а по вечерам просто замечательно. Все, включая офицеров, наслаждались коротким периодом хорошей погоды. Дело в том, что климат в Казахстане резко континентальный — с жарким сухим летом и холодной снежной зимой. А переходы между ними очень короткие, лишь по месяцу отводится на весну и осень. Зато какое это наслаждение — мягкие сентябрьские вечера. Тихо, небосвод окрашен закатным пурпуром, разреженный, бедный кислородом воздух очень прозрачен, и состояние покоя и умиротворения от природы передаётся человеку. Даже если этот человек в форме. У Ромки почему-то возникало ощущение, что он в Гаграх. Странно, он никогда там не был. Просто слово очень южное и курортное — Гагры! Праздные люди расслабленно гуляют вдоль моря, в воздухе — запах шашлыков и крики чаек, а мысли заняты предстоящим ужином… Они же привычно поливают чахлые деревца вокруг казармы и максимум, что могут себе позволить, — ослабить ремень, который теперь свободно болтается на яйцах.
— Романов, расскажи чё-нибудь…
Чё-нибудь — это о бабах. Ромка сидит в курилке, привалившись спиной к металлическому ограждению, и просьба выдёргивает его из грёз воспоминаний: это когда ты настолько приукрашиваешь в собственной голове прошлое, что оно становится скорее мечтой, чем реально происходившим с тобой когда-то. Он так и не пристрастился к куреву, хотя курят все вокруг. О бабах?! Он и сам забыл, что они существуют.
Полгода не видел женщин, разве что на экране в клубе, да и те сплошь в гимнастёрках — фильмы им привозят преимущественно про войну. Это как же надо замордовать девятнадцатилетнего парня, чтобы он забыл о существовании женщин! Им, конечно, исправно льют бром в чай, собственно, наряд по кухне и занимается этим. Но всё же! Одно дело гормоны, выделение которых можно купировать, а другое — голова! Раньше, на гражданке, он постоянно думал о девчонках. Даже во время сессии или соревнований, даже в момент выпускных и вступительных экзаменов. Всегда! Сейчас он поймал себя на том, что прожил почти год без мыслей о них… Впрочем, слово "прожил" не совсем уместно. Скорее, просуществовал. А ещё лучше — провыживал…