Великан вскочил на ноги и в страшном гневе начал рыскать по пещере, чтобы поймать охотника и жестоко с ним расправиться. Но глаз его вытек, и он ничего не видел.
Пока он орал и шарил по всей пещере, куда же девался Эмиль, охотник взял да и зарезал козла-вожака. Искусно содрал с него шкуру и забрался в нее. Он стал похож на настоящего козла, и овцы уж не боялись присутствия человека.
Вскоре наступило время, когда выгоняют овец на пастбище. Дэв, устав в поисках охотника, крякнул, снова отодвинул черный валуи и сказал: «Ну, серый козел, веди стадо!» Эмиль, облачившийся в мягкую шкуру козла, звонко стуча копытцами и кивая длинной козлиной бородой, размахивая высокими рогами, пошел к выходу из темницы. Дэв тщательно обследовал его спину, шерсть, копыта и, не обнаружив ничего подозрительного, пропустил к выходу. Ощупал каждую овцу и, когда все копытные вышли, обыскал пещеру еще раз. Эмиля-охотника нигде не было. Дэв, хватаясь за вытекший больной глаз, вылез из пещеры. Тут его с ружьем наготове ожидал Эмиль. «Эй, проклятый отец всех жезтумшуков! — крикнул он властно. — Эй, ненасытный хозяин этих тварей! Это ты учинил расправу над людьми целого аила! Получай же за свои злодеяния. Умри. А твое богатство достанется людям». Дэв резко повернулся на голос Эмиля, хотел его схватить, но охотник метким выстрелом сшиб его с ног…
Так погиб людоед, принесший много слез и страданий аилам. Все добытое богатство Эмиль роздал пострадавшему роду.
Кончив сказку, Казак помолчал и добавил.
— Э-э, дети мои, я тоже был заядлым охотником, как Эмиль. Но Эмиль оказался более удачливым, чем я. Он встретился с отцом жезтумшуков-людоедов и победил его. А мою судьбу зажал в своих руках человекоподобный людоед Адыке. Избавлюсь ли я когда-нибудь от него? Будет ли счастлива моя единственная любимица? Если мне суждено увидеть этот день, не страшно было бы и умереть. Не знаю, где такая сида на земле, которая бы освободила нас от Адыке?
Охотник тяжело вздохнул и вытер глаза.
В очаге давно погасли тлевшие угли кизяка, юрта медленно погружалась во мрак.
Сказка отца приободрила Батийну. «Неужели, — подумала она, засыпая, — в конце концов не найдется сила, которая одолеет Адыке?»
Ночью ей приснился сон. Идет она по красивым горным местам, а на душе — страх. Кажется, вот-вот что-то случится. Вдруг раздается оглушительный шум, даже в ушах звенит. Она вскидывает голову: из поднебесья, сложив крылья, стрелой летит вниз не то беркут, не то орел. Мгновение — он снова взмывает вверх. В его острых когтях темнеет и трепещется что-то черное, похожее на клочок овчины.
Набрав высоту, хищник заклекотал и выпустил свою добычу. Она рухнула рядом с Батийной. «Что это?» — подумала Батийна и только хотела подойти, чтобы рассмотреть, как рядом вдруг раздался радостный голос Абыла. В белом кементае он сидел верхом на сером крупном жеребце.
«Батийна! — крикнул джигит. — Давай скорее мне суюнчи![22]Ты разве не видишь, кто свалился с неба? Ведь это Адыке, он ехал на мельницу, а беркут твоего отца как раз гнался за добычей. Увидев Адыке, он схватил его за шиворот и с высоты сбросил к твоим ногам. Вот он лежит. Больше его нет… Теперь ты свободна. И мы поженимся. Никто не будет стоять нам поперек дороги».
Абыл соскочил с седла, устремился обнять любимую, но какая-то неведомая, таинственная сила, словно магнитом, оторвала ее от земли и понесла. «Абылжан, скорее, скорее держи меня за подол!» — закричала Батийна и проснулась. Сердце билось в груди рывками, девушка по пояс высунулась из-под одеяла.
— Что с тобой? — Сайра потрогала ее лоб.
В последние дни Сайра не отходила от Батийны ни днем, ни ночью из опасения, как бы она, поддавшись горю, не наложила на себя руки.
Сайра погладила ее по щеке, и девушка окончательно пробудилась.
— Меня навсегда оторвали от Абыла. Неужели я расстанусь с ним на веки вечные, родная джене? — сказала Батийна.
Сайра заговорила откровенно, чего уж тут скрывать:
— Что поделаешь? Очень редко молодые люди устраивают свою жизнь по любви. Женщину бог создал подобно верблюдице: куда за повод ее поведут, туда и пойдет…
Джене чуть было не сказала: «О, моя несчастная», но вовремя прикусила язык. Зачем бередить и без того раненное предстоящей разлукой сердце Батийны?
Она ласкала, гладила, утешала исхудавшую, тоненькую как былинка девушку, шептала ей нежные слова, целовала в щеки, перебирала мелкие косички, делала все, чтобы отвлечь невесту от горьких дум.
Проснулись они задолго до рассвета и лежали, пока не стало чуть-чуть сереть небо в отверстии купола юрты. Когда вышли на улицу, с гор дул прохладный рассветный ветерок, одна выше другой громады гор обнажались, сбрасывая с себя покрывало сна. Дальние суровые вершины остроконечными пиками подпирали подернутый кое-где белесой дымкой пронзительно голубой небосвод. А выше на горных высотах серебряным блеском отсвечивали вечные ледники, неприступные скалы.
Рождался новый, чистый день. Он распалял мысли, отрадой тешил сердце, вселяя новую надежду. Такой рассвет встречать бы только влюбленным, неразлучным парам: резво гоняться друг за другом по лужайкам и лугам; играть в прятки среди огромных валунов; взлетать на головокружительную высоту на качелях; петь звонкие песни-перепевки и заливисто смеяться; вдыхать сладчайший горный воздух, — неповторимо прекрасен мир на рассвете.
Но в аиле охотника недоброе затишье. Странно, ведь как раз сегодня проводы невесты. Однако и невеста печальна, и аил приумолк, словно в трауре. Молчалива и грустна Батийна. Помрачнела джене. Они мучительно ищут подходящих слов, хотят как-то успокоить друг дружку и тешат себя тщетными надеждами…
Неуклюжими копнами у загона громоздятся коровы, тяжело дыша в сонной дреме. Мирно жуют жвачку овцы в кошаре. Изредка покашливают козы… Даже собаки к рассвету перестали брехать.
Батийна и Сайра ушли далеко от юрты. Шли задумчивые.
Из кустарника с южного на северный склон перелетела сова. Они безмолвно проводили ее глазами.
— Джепе, — Батийна остановилась.
— Что, моя бийкеч?[23]
— Как мне встретиться с Абылом? — Голос девушки задрожал. — Неужели я больше его не увижу?
Склонив голову на плечо Сайры, Батийна в голос зарыдала.
— Мой ты желанный, отзовись! Меня увозят от тебя навсегда, а ты и не знаешь, милый! О, как мне быть? Милая дже-не-е! Неужели вся жизнь пройдет в тоске?
— Бедняжка моя, безутешная! Соловушка ты моя, рожденная в клетке! Что прикажешь делать? Спрашиваешь, как найти твоего желанного? Будь это в руках твоей джене, я вас соединила бы хоть сейчас. Но твоя джене бессильна, как и ты.
— Джене, сможет ли Абыл сюда прийти? Увижу ли я своего любимого? Мне очень-очень нужно с ним повидаться еще раз перед долгой разлукой.
Джене, не зная, что сказать, промолвила:
— Конечно, встречу вашу можно бы устроить. Но твой отец не хочет, чтобы он приезжал в наш аил.
Голос девушки прозвучал тихо, беспомощно:
— Джене, своди меня к роднику, где мы с Абылом встречались.
Они поднялись повыше, откуда доносился перезвон родничка, словно перешептывались капля с каплей.
— Мы с Абылом здесь часто сиживали. Ай, нет со мной желанного, моего сокола.
Девушка приосанилась, теснее прильнула к Сайре. Сделав несколько шагов, она тоненьким голосом запела:
Полдень станет вечерком,—
Кривой станет дурачком —
То барашком, то бычком.
Ой, джене, что мне поделать?
Наземь упаду ничком.
Я любви глотнула яд.
Тучки белые летят,
Застилают душу тьмой.
Ой, джене, что мне поделать?
Где теперь желанный мой?
Сев на серого коня
И сквозь ночь его гоня,
Я забыла солнце дня.
Ой, джене, что мне поделать?
Яд любви бы спас меня…
Сев на черного коня,
Поскачу сквозь сумрак дня,
Жжет печаль сильней огня.
Где, скажи, джене родная,
Яд смертельный для меня?
Больно жалит скорпион,
Отравил мне сердце он.
Ты прости меня, желанный,
Коль услышишь смертный стон[24].
Сайра, сама певунья, да еще какая, едва сдержалась, чтобы не подхватить «Печальную песню девушки». Все-таки решила, что не будет терзать душу бедняжки.
Ничего здесь не изменилось — квадратный валун, словно кованый сундук на мшистой земле, а рядом раскидистый куст рябины. Когда Батийна с Абылом встретились здесь первый раз, к горам подступала весна: по верхним склонам бежали еще ручейки талых вод, щебетали крохотные пичужки, в солнечных блестках вспыхивали нежные, пушистые лютики. Своей желтизной лютики укрыли все пространство вокруг камня, вокруг этой рябины и вдоль ручья. Абыл гладил мягкие белые руки девушки Посверкивая шальными быстрыми глазами, в которых светился острый ум, джигит с ласковой щедростью весеннего солнца обнял Батийну за тоненькую талию и теснее придвинулся к ней.
Они с Сайрой оказались у памятного валуна. Батийна, заголосив, грудью упала на холодный камень.
— Милый мой… Абыл… дорогой… желанный! Прощай, мой драгоценный. Я пришла сюда, чтобы навеки проститься с тобой! Где же ты?
Она не чувствовала ни ледяного холода, ни суровой жесткости камня, безутешно изливая свою душу.
«Что ж, мерзлый камень чуточку остудит разгоряченное сердце», — подумала джене и, склонив голову, безмолвно стояла перед Батийной. А Батийна все причитала и причитала:
Все узлы я развяжу
И мечту заворожу.
Если не добьюсь я цели,
К богу в гости угожу.
Где ты, верный мой джигит,
Что сберег бы от обид?
От невзгоды по свободе