Батийну накрепко привязали к решетке юрты.
— Можете спустить с беглянки три шкуры!! — подбадривала Салкынай. — Проучить так, чтобы знала, от кого решила убежать.
— Через мою седую голову захотела перешагнуть, замухрышка? — орал Адыке. — Можете не прикончить! За нее уже давно оплачен иск сполна…
После того, как Адыке увез Батийну, Джусуп не мог успокоиться. «Если родственники не поднимутся на защиту, — думал Джусуп, — то бедняжке грозит опасность… Надо немедля сообщить другу, что Батийна убегала от мужа, но ее поймали».
Незамедлительно Джусуп послал гонца в аил к родителям Батийны. Казак и Татыгуль и без того терзались сомнениями, как там живет дочь, а тут совсем пали духом.
— Несчастное дитя! — сказал отец сокрушенно. Убьет ее тиран Адыке. Не жди от него пощады. Проклятье нечестивцу, к которому попало мое сокровище…
Отец пошел к почтенному старцу Сарале и сквозь стон и слезы сказал:
— О уважаемый всеми мудрец! Если бы не ты, я продал бы сына, но не отдал бы дочь тирану. Ты тогда сказал: «Отдай дочь, ибо на нас нападут, уничтожат людей, угонят скот» — и настоял на своем. Теперь я не знаю, жива ли, нет ли моя радость. Я, видишь, занемог, не могу ехать. Да и ехать мне нельзя, опасно Батийна не только моя дочь, она и твоя дочь. О уважаемый аксакал! Прошу тебя, поезжай сам и привези мне весточку от моей любимицы. Если она еще жива, пусть Адыке над ней не глумится. Покажи Адыке паши узы родства, мудрец Сарала. Если тебе трудно ехать одному, то прихвати в попутчики моего друга Джусупа. Ради меня он готов хоть в огонь, хоть в воду. Скажи, что я просил.
Могущественные родственники — подспорье для девушки. Если Казак сам поедет, Адыке в ярости может избить его вместе с дочерью. Но с Саралой Адыке не осмелится так поступить. Сарала — уважаемый старец аила, сват прославленного достопочтенного Акимкана, — он тоже из знатного рода беков, и ему нечего опасаться Адыке. Акимкан выше стоял Адыке как по богатству, так и по положению и славе. Именно эту сторону имел в виду Казак, посылая к свату Адыке Саралу в качестве посредника и заступника дочери.
Сарала не стал отказываться. Быстро собравшись в дорогу, он оседлал коня и, не по возрасту легко, встал на стремя. Казак напутствовал его:
— Дорогой Саке, если моей дочери уже нет в живых, то виру — штраф за убийство — требуй сам. Если она жива, заступись за нее и проси, чтобы поменьше издевались.
Предположения Казака оправдались: Акимкан был тем человеком, которому, при желании, ничего не стоило проучить Адыке. Они происходили от одного отца, только матери были разные: Адыке был от младшей жены, Акимкан же — сын байбиче. Хотя они и жили в разных местах и Адыке был уважаем соплеменниками, однако он должен был подчиняться своему старшему брату, но любую распрю между собой они могли решить спокойно по закону: «ворон у ворона глаз не выклюет», братья были готовы помочь друг другу в случае внезапной напасти извне. Но беда в том, что в последнее время (особенно с осени прошлого года) их родственные связи были прерваны разыгравшимися ссорами из-за пастбищ. На той неделе Акимкан совершил налет на табун лошадей Адыке. Теперь Сарала приехал к Акимкану с новой тяжбой. И снова в сторону Адыке подул ветер гнева Акимкана. Ветер этот разжигался красноречием Саралы, который после долгого пути сидел у очага свата и говорил:
— Сват, если вспомнить о твоих предках, то их корень уходит далеко в древность и упирается в Карачи-хана, заботливого из заботливейших повелителей. Твои прадеды были вольными и сильными батырами, из рук которых не выпадали заостренные стрелы и разящие врага пики. Да, великие и мудрые были это люди! Царство им небесное! Но и ты, продолжатель их рода, всемогущ и всесилен. А возьмем твоего брата Адыке. Он не близок по матери, зато одна кровь по отцу. Все равно брат. Однако совсем не такой, как ты. Нарушая обычаи предков, унижая великий прах своего отца, он без калыма взял невесту для сына и, говорят, сам, как баба, затевает с ней тяжбу, унижает и разрешает бить ее. Батийна не рабыня, которую выиграли на скачках. Ола младшая наша сестра, и я люблю ее все равно что свою дочь. Сегодня я не знаю, жива ли она или нет. Я приехал к тебе, сват, к самому близкому человеку, способному помочь мне и поддержать мою честь, защитить от Адыке. Сам я остерегаюсь к нему ехать. У нас говорят: «Чем приветствовать пса, лучше пади в ноги дурному человеку». Ты, мой сват, дальнозоркий и великодушный. Я прошу тебя, пошли гонца, узнай: жива ли Батийна или уже мертва? И еще прошу тебя, мой сват, укроти малость своего строптивого братца Адыке, подтяни ему подпруги…
Сарала — уважаемый человек в своем аиле. С ним советуются о всех делах рода, к нему прислушиваются. О нем говорят: «Будь Сакем знатного происхождения, ему бы управлять большим родом». Жаль, что он живет в небогатом аиле, где мало скота, мало зерна и нет большой поддержки.
Бай внимательно, кажется, выслушал свата, изредка в знак согласия кивал головой. Когда Сарала говорил о богатстве Адыке, Акимкан думал про себя с наслаждением: «Да, только наша кровь может иметь столько скота и богатства», а когда Сарала обзывал брата «скрягой, скандалистом и хвастуном», в нем загоралась искорка протеста. Эти слова задевали его чувство родовой гордости и достоинства, и он, важно восседая на медвежьей шкуре, недовольно крякал и краснел от натуги.
Они сидели в огромной байской юрте, похожей снаружи на громадное белое яйцо, одна только конская сбруя чего стоила. Серебряные вешалки гнулись от дорогих принадлежностей всадника: отделанный серебряными бляхами куюкан — подхвостник, комолдурук — нагрудник. Казалось, эти вещи были сделаны не из кожи животных, а из блестящих пластинок чистого реребра. Золотые и позолоченные удила, уздечки, подпруги с шелковыми бубенчиками — все было мастерски отшлифовано и предназначалось для байских дочерей и молодаек. Драгоценные сбруи украшают их коней, когда семья переезжает на новые места. Эти совершенные изделия вышли из золотых рук лучших мастеров ближнего Андижана, дальнего Кашгара, еще более отдаленного Индостана. Много добра хранил у себя Акимкан. Это была слава отцов и дедов. Акимкан гордился наследством и считал себя вправе управлять им, ни на минуту не допуская мысли, что кто-то может стоять выше его.
Прямая, открытая речь о брате Адыке, об его стяжательстве и тиранстве задела Акимкана за живое. Но он скрыл свои настоящие чувства, подавленный справедливым словом старца. Про себя же зло подумал: «Ах ты негодный Адыке, даже посторонние люди знают, что ты не чтишь добрую память нашего отца, нарушил святые обычаи. Ну, погоди, жадная собака!»
Скрыв внутреннее раздражение, Акимкан самодовольно крякнул:
— Я слышал, что его неблагодарная невестка убежала и он сам гонялся за ней, как мальчишка. Тогда я подумал, что беглянка вполне заслуживает, чтобы вспороть ей живот. Оказывается, это ваша, сват, младшая сестра?
Довольный своей шуткой, он залился утробным смехом.
— Правильно, мой сват. Дочери из рода саяков всегда были сильны духом и своевольны. Недаром же нашу дочь сосватали за вашего дурня еще почтенные предки. Они знали, что делают. — И Сарала в поддержку богатого свата звонко, со смешком добавил. — Да, сват, правда, что хорошая жена рядом с отменным мужем становится матерью целого рода. Хорошая жена у плохого мужа превращается в рабыню… Так случилось с нашей девочкой. Досталась она в недобрые руки. Меня удивляет одно: разве в роду знатных людей тоже рождаются слабоумные уроды? И почему старейшины-аксакалы по обучат их уму-разуму?
Сарала поставил Акимкана в безвыходное положение. Хочешь не хочешь, он вынужден был выделить джигита и, провожая его вместе с Саралой и Джусупом, сказал:
— Ну-ка, поезжай, сват, к брату Адыке и узнай, что там происходит. Мне кажется, с беглянкой ничего страшного по случилось. Иначе нам бы давно стало известно. Слухом земля полнится.
…А Батийну тем временем чуть было не прикончили. Когда ее тело стало бесчувственным к побоям, ее отвязали от решетки, волоком вытащили на снег и привязали к столбу. На холоде она пришла в себя, застонала. Глотнув немного воды, она открыла глаза, и свекор Адыке приказал опять бить несчастную. От первых же ударов она потеряла сознание.
Кенжекан, — в ее юрте поместили Батийну, когда она была схвачена джигитами Адыке, — одинокая старая женщина, стояла, прислонясь к своей юрте, и широким рукавом то и дело вытирала глаза. Когда Батийну привязали к столбу, Кенжекан не вытерпела: схватила веревку от старой овцевязи и, повесив себе на шею, вбежала в юрту и припала к ногам Адыке. Тот спокойно сидел на обычном своем месте, будто ничего на дворе не происходило.
— Мой великодушный бай! Я мать пятерых детей. Но создатель не пожелал мне оставить ни одного из них: забрал в свое царство небесное, всех я отдала земле. А эта бедняжка еще совсем молода, от нее можно вам ждать детей, внуков… Не нужны внучата, так нужны рабочие руки. Они будут ухаживать за вашим же скотом. Простите ее за неразумный проступок. Я со слезами прошу вас, о великодушный!..
— Молчать! — взъярился Адыке. — Ты что мелешь, безголовая женщина? Разве могу я простить ту, которая презирает моего единственного сына и пытается уйти от него?
Старушка обняла колени бая и, целуя подол его халата, страстно взмолилась:
— У нас говорят, если враг твой падет на колени перед тобой, прости его вражду, — повинную голову меч не рубит, пощади невестку, и она будет верной рабыней у твоего очага. Я очень прошу — подари ее жизнь мне, смени гнев на милость, о великодушный бай.
Старуха Кенжекан своими причитаниями изрядно надоела Адыке, он резко махнул короткой жирной рукой:
— Хорошо. Прекратите побои!
Джигиты, услышав громкий окрик хозяина, опустили плети и оставили Батийну.
Постанывая над женщиной, старуха смыла с нее кровь, сделала примочки, перевязала ссадины. Едва открыв заплывшие глаза, Батийна вполголоса попросила: