— О умница, дорогая моя невестка, — начал он издалека, — все, что ты сейчас сказала, — чистейшая правда. Своего младшего брата, повторяю, я ничуть не хвалю. И недостатки у него есть, и джигит он пока неважный. Но вспомни-ка народную сказку про некоего дуралея с покрытой паршой головой. Умная красавица жена сумела вернуть ему разум, и он стал впоследствии ханом. А мой младший брат — он вполне здоровый человек, может и за скотом ходить, и горы ворочать: силы, сноровки у него хватит. Послушай, Батийна, я поведаю небольшую историю.
Давно это случилось. У одной женщины родился ребенок: голова покрыта паршой, тело в струпьях и язвах. К мальчику страшно было подойти. И люди обходили юрту стороной. Никто не хотел жить с ними по соседству. Кочевники оставили мать с сыном — к этому времени он уже вырос в большого джигита — в одинокой юрте, а сами сменили место стоянки. Лишь одна девушка, дочь умного человека Долотбека, по имени Акы-лай, решила здесь остаться. Парень со струпьями на теле чем-то ей приглянулся. «Чем он хуже прочих людей? — подумала девушка. — Если и хуже, то я берусь ему помочь». И она по своей воле вышла за него замуж. Вышла и решила вылечить его от парши и струпьев. День-деньской Акылай бродила по горам, собирала разные травы и цветы, готовила отвары и всякие соки, неутомимо лечила своего мужа. Вскоре парша пропала на голове, ее покрыл густой, черный волос. И каждый раз, когда они ложились спать или вставали с постели, садились за дастархан, она говорила: «Э-э, мой бай, не я ли должна нежиться с тобою, не ты ли должен льнуть ко мне? Полюбит народ меня, полюбит и тебя. Не плюй в голубое небо, не бей сапогом по земле. Будь честен, что в мыслях, что в делах своих. Взял взаймы овцу, верни коровой. Купил козу, знай, она может дать двойню. Кобылу выбирай не по крупу, а по зубам. При встрече с человеком не забудь его приветствовать. При встрече с младшим будь с ним вежлив. Со временем, если ты не пойдешь по торной дорожке и никому не сделаешь зла, счастье, будь уверен, и тебе улыбнется. Если к нам придет чужой, разреши мне называть тебя моим баем. И держись, как господин. Если придет должник, держись достойно. Никогда не бубни себе под нос скверные слова, это делают лишь дрянные мужчины. Всегда смотри вперед, не унывай и не грусти напрасно. Знай, веселому легче живется. Ни с кем не препирайся и по-пустому не шути. И не говори лишнего. Смейся в подходящее время и в подходящем месте. Если в юрту забежит собака, не гони ее, она ведь голодная. Если на чамгарак[45] сядет сокол, не вспугни его, размахивая руками, и он тебе послужит, мой господин…»
Не прошло и трех лет, как слова Акылай «Чем один человек хуже другого?» распространились по всей земле, среди всех племен.
Джигит стал красивым и умным, и за сделанное им добро люди избрали его в том округе своим ханом. С тех пор народ сложил пословицу: «У славной жены и муж отменный. У башковитого визиря и хан мудрец»…
Кыдырбай повел могучими плечами и закончил так:
— В руках хорошей женщины — чудодейственная сила, лучистый свет от ее лица озаряет семью. С плохой женой у самого хана дома царит мрак и беспорядок. Пусть мой брат недоумок, но умным его сделать сможешь лишь ты, Батийна.
Она задумчиво слушала Кыдырбая, когда он кончил, дала свое согласие.
— Ваша чудесная сказка, — сказала она, — чуть размягчила мое остуженное сердце. Хорошо, племянник отца. Я согласна терпеть года три. Если ваш брат за это время и вправду станет человеком, я остаюсь с ним жить и дальше. Если не выйдет, как я захочу, вы отпустите мою душу на свободу по всем правилам шариата.
Кыдырбай обрадовался и льстиво воскликнул:
— Спасибо тебе за ум, невестка моя! У тебя светлая голова, и отныне я раб твоего ума. Да, потерпи каких-нибудь три года. Не станет он человеком, каким ты хотела бы, я не стану тебя неволить.
Батийна, нисколько не стесняясь, откровенно высказала свои мысли:
— Усохшее дерево, сколько его ни поливай, не зазеленеет. Безжизненный корень лучше и не поливать. Но я попробую в течение трех лет оживить это дерево — вашего брата. Если в Алымбае окажется хоть немного человеческого, то он, надеюсь исправится. Если же он трухлявый пень, то уж не взыщите… Я душа, жаждущая свободы. После трех лет я покину вас. Не корите за это моего отца и не взыскивайте с него. Согласны?
Всей своей неуклюжей фигурой Кыдырбай склонился над Батийной.
— Хорошо! Дай руку, невестка. Рука — божья печать. Впредь не называй своего жениха медведем. Постарайся, сделай все, чтобы он стал человеком. Пусть будет по-твоему, я не нарушу своей клятвы.
После уговора скрепили брачный союз, и Казак отправил Батийну к жениху вместе со сватами, чтобы оттуда перегнать косяк лошадей Адыке.
Айнагуль укутали в парчу, снарядили богатым приданым и доставили в богатую юрту. Однако боль в ее сердце не утихала. Став женой ненавистного Рамазана, после разлуки с храбрым джигитом Болотом, она в первые же дни сникла. Миловидное, с нежным румянцем лицо поблекло. В довершение Айнагуль изводили сплетни злоязычниц.
— Дочь Бармана потеряла всякую цену. Она преступила все пятни обычаи, само святое благословение и еще девчонкой своевольно дерзнула выбирать себе жениха. Звезда ее никогда не засияет. Подумаешь, есть из-за кого затевать смуту между двумя крупными родами. Худосочная замарашка, место ей разве что у казана и посуды, — перемывали косточки Айнагуль молодайки.
— А вспомни, байбиче, когда мы были в ее возрасте, — вторили и седовласые старухи, которые обычно не вмешивались в сплетни. — Да разве смели мы убегать по своей охоте? Ни за что! Шли безропотно, куда нас просватают. Теперь, боже мой, все пошло кувырком… Где это видано, чтобы от сына такого почтенного бая отказывалась дочь бесподобного человека другого рода, притом открыто, с вызывающим шумом…
— Нечестивица! Старики давно предвидели. Чем ближе конец света, тем легче скверные жены начинают изменять мужьям и заваривают смуту в аилах. Эта распутная дочь Бармана грозит нам чем-то зловещим…
— Перед светопреставлением сын перестанет уважать отца, а дочь — стыдиться матери. Виданное ли дело, чтобы полынь выросла в дерево, а плохая жена стала соколом над мужем?
— Все это верно. Дочь Бармана пренебрегла девичьей стыдливостью, и по ее милости чуть не вспыхнула кровопролитная схватка. А вдруг еще одна поганка вздумает бежать? Что тогда?..
— Все по миру пойдем! И несогласие окончательно погубит людей…
Кто знает, во что обернулись бы эти сплетни, не будь Айнагуль сама знатного происхождения. Ее могли возненавидеть и стар и млад. Но слава отца и добропорядочность матери были для Айнагуль защитой. Айнагуль и не думала подчиняться насильному замужеству и отказывалась считать Рамазана своим нареченным мужем. Одна слава, что был он сыном бека. Чем мог достойно сравниться с Айнагуль неотесанный Рамазан? Нет, не дано ему было отогреть сердце Айнагуль, и с каждым днем оно больше остывало.
Явная и все обострявшаяся неприязнь к мужу и вместе с тем мучительное чувство стыда из-за болтливых сплетниц привели Айнагуль к твердому решению постоять за свое человеческое достоинство и уйти отсюда. Она все чаще открыто признавалась подругам: «Все равно теперь на всю жизнь за мной сохранится молва, что ищу мужчин. Чем с постылым человеком провести тысячу ночей под шелковым покрывалом, лучше с любимым одна ночь под дырявой рогожкой».
Айнагуль, словно вырвавшийся из клетки кобчик, сызнова искала свою судьбу, своего суженого.
Асантай ревниво охранял благополучие сыновнего очага и, узнав, что чересчур своенравная невестка намерена порвать с его сыном вторично, взбеленился. «С каким бы удовольствием, — прохрипел он своим дружкам, вращая налитыми кровью глазами, — я приказал бы запеленать ее в шиповник». Удержало его пока от злобной расправы с невесткой лишь уважение к чести свата Бармана и рассудительной Гульгаакы. Правда, не стерпев, он вызвал однажды к себе Гульгаакы и предупредил ее:
— Внушите своей дочери, чтоб не нарушала наших обычаев. Если она вздумает отвергнуть моего сына, во мне тоже проснется обида и заговорит гордость!
Гульгаакы, в нарядном переливающемся луговыми цветами платье, в присутствии свекра со всей откровенностью сказала дочери:
— Я, конечно, тебя в обиду не дам, мой свет. Но и ты почитай свою мать и не позорь ее перед народом. Женщина может иногда отречься от мужа, но отречься от своего рода она не вольна. Ты у меня умная девочка. Не дай бог, прогневаешь народ и заслужишь всеобщее презрение.
Айнагуль немного притихла, но остуженное Рамазаном сердце втайне страдало.
Айнагуль, правда, покрыла себя дурной славой, ведь она вызвала опасную междоусобицу, но это не мешало сыновьям именитых и знатных родителей издали влюбляться, мечтать о ней и питать какие-то надежды.
В аилах было немало джигитов, желавших хоть уголком глаза взглянуть на прославленную молодайку. Иные под предлогом осмотреть пастбища, обменять скакуна, а кто в поисках якобы пропавшего верблюда осмеливались невзначай очутиться в аиле Асантая и тайком рассмотреть всю в шелках и в блеске Айнагуль.
— Драгоценная жемчужина, а досталась какому-то телку Асантая, — вздыхал иной молодец. — Где ж я был раньше? Почему не заметил ее? Ведь хорошая жена, считай, уже полсчастья! Ай-ай-ай, жемчужина, да не наша.
Да, многие скрытно мечтали и сохли по ней.
Пришло время, когда горы и долины снова покрылись разноцветным ковром. Скот уже дал свое шумное потомство, пошел на жировку. Во всех аилах полными бурдюками лился кумыс.
Аил Асантая расположился на зеленом пространном плато, и скот его гудел и блеял окрест. Многоголосие и многоцветие царило в аиле. Джигиты оседлали коней, мотались по гостям, девушки и молодухи, покинув опостылевшие за зиму юрты, бегали друг к дружке. Степенные женщины, в накинутом на плечи чепкене и легких шубейках, выходили отогреться на солнце, посудачить о том о сем. Белые тюрбаны на их головах издалека бросались в глаза на фоне этого зеленого царства.