— О мой неуклюжий медведь! Правда, что ты мой хозяин? Хоть бы разок с тобой на горячих конях прокатиться по аилам, погостить у людей! Может, ты нынче сделаешь мне тёркюлётю[58] и свезешь к родителям? Кажется, год позади, как я за тобой?
Неповоротливый и скупой на слова Алымбай надувал и без того мясистые губы.
— Ну и чудачка! Разве я обязан возить тебя к родителям?
— Боже мой, а кто же, кроме тебя? Черный пень, что ли? Обычно муж везет жену на встречу с матерью и отцом. Тебе же, я вижу, и дела нет, даже когда я свалюсь больная в постель.
Алымбай, насупившись, молчал.
— Слышишь, что я говорю? Когда повезешь меня к родителям?
Кажется, он в состоянии молчать, даже если отрезать у него кусок щеки. И лишь когда бойкая жена окончательно его допечет, он резко отвернется, гневно бормоча:
— Ой, откуда мне знать? Бог бы тебя покарал…
Раньше жгучая обида нахлынула бы на нее, одолели бы грустные мысли, она стала бы искать во сне встречи с Абылжаном. Но сейчас думала: «А что бы со мной было, подвернись мне еще хуже человек, чем Алымбай! Нет, не буду-ка я слишком привередничать».
Бога Батийна боялась. Страшно думать плохо о муже — не прогневить бы создателя. Теперь ее так не оскорбляла неотесанная грубость ее медведя, как спервоначалу. Она поймала себя на том, что стала как-то жалеть и ближе присматриваться к Алымбаю. «Подожду-ка еще годик-другой. Может, все-таки вылепится из него человек».
Последнее время Батийна особенно опекала мужнину сестренку Эркеган, решительно за нее вступалась: «Я не нашла свою судьбу, и Гульсун, и Овчинка, и Гульбюбю не встретили свое счастье. Хоть бы Эркеган была счастливой. Интересно знать, наступит ли день на земле, когда все, все девушки обретут наконец свою судьбу и радость?»
Батийна готовилась к проводам Эркеган замуж, как ее главная джене — наставница. Наставница обучает невесту вышивать гладью, кроить любую одежду, вкусно готовить, слагать прощальные песни — одним словом, все, без чего замужне и женщине не обойтись.
Эркеган оказалась способной и любознательной девушкой. Она могла и шить, и кроить, и варить, в чистоте и опрятности содержать очаг, встречать и провожать гостей, она усвоила нелегкое искусство угощений и правила обращения к свекрови, свекру, к мужу и его родственникам. Всему этому научила ее Батийна.
Целый год готовилось приданое Эркеган. Шили одеяла, покрывала, кроили длиннополые домотканые чепкены, платья, дорогие меховые шубы.
— Не знаю, как буду жить без тебя… когда нас разлучат, — горячо шептала Эркеган на ухо своей джене.
Батийна гладила невестку по голове.
— Ничего, моя бийкеч! Моли создателя, чтобы послал тебе доброго, дельного и нестарого мужа. С ним ты быстро забудешь и про родителей, и про близкую джене. Всех тебе заменит он, желанный и единственный.
Эркеган смущенно поводила плечиком:
— Ой, не говорите таких слов.
— Э-э, моя веселенькая козочка, — добавила Батийна, — я тебе про жизнь толкую. Хватит и того, что мы вот стреножены. Сама видишь, как унижают женщин. Но тебе я желаю счастья. Следи же всегда за своей честью, родная.
Девушка с пятью косичками, баловень семьи, едва ли догадывалась, на что намекала Батийна. В эти минуты Эркеган походила на оторопелого постреленка, неожиданно потерявшего дорогу к матери.
Батийна сосредоточенно помолчала, и вдруг высокий, звонкий ее голос взвился в протяжной песне:
У ягненочка мерлушкой
Я была. Ой-дай!
У родителей шалуньей
Я слыла. Ой-дай!
Пробыла в невестах мало,
Став женой. Ой-дай!
Муж попался недостойный —
Глупый, злой… Ой-дай!
На ресницах Батийны сверкнули слезы жалости к себе, к своей судьбе. Голос ее дрогнул, оборвался, как перетянутая струна комуза.
— Ой, неженка ты моя, ой, милая ты моя, — вздохнула она. — С тех пор как я переступила порог этой юрты, лишь с тобой я делилась своими тайными мыслями, делилась душевной болью. Очень грустно, что девушки — всего лишь временные гости, перелетные птицы. Настает время, и улетают они в чужую юрту, в иные края. Пришла и твоя пора, моя веселая. Но постель твоя останется здесь. А за кого ты пойдешь, родная?
Я ищу джигита долго.
Забывая страх.
Я иду за серым волком,
Что бредет в горах.
Милые!
Судите сами —
Иначе нельзя:
Только горькими слезами
Промывать глаза.
Щеки у Батийны разгорелись.
— Мой ты душистый лепесток, — поглаживая мелкие косички Эркеган, сказала Батийна, — лишь бы печаль не коснулась души твоей. Когда приеду к тебе с подарками или когда ты через год навестишь своих родителей, я хочу тебя видеть веселой и юной, как сейчас. Если исполнится это мое желание, я век буду благодарить бога!
— О-о, великодушная джене, — пролепетала Эркеган, — я в большом долгу перед тобой и, наверное, никогда не рассчитаюсь.
Батийна погладила ее пять косичек и поцеловала в открытый лоб.
— Ничего ты мне не должна. Я делала все по долгу твоей джене. О боже, будь на то моя власть, я сама объездила бы все горы и нашла бы тебе достойного жениха. Но обычай предков не допускает этого. Наши девушки все равно что овечки. Куда поведут, туда мы — хочешь не хочешь — повинны следовать. Недаром говорится, что бог посылает свата, а отец находит жениха. Что поделаешь? Придется согласиться. Свекор твой, видать, умный человек. Степенный. Свекровь не знаю. Твой святой долг, бийкеч, милая, добрая, уважать их. Избави бог, если про тебя пойдет молва: «Ни обычаев не знает, ни делать ничего не умеет, грязнуля и неряха». Эти слова мне часто напоминала родная моя джене Сайра. Как-то она там поживает? Они с мужем, моим дядей, жили очень дружно, душа в душу. — Батийна задумчиво посмотрела вдаль. — Муж у тебя молодой. Похоже, что хороший человек, если в отца. Правда, я пока не знаю его. Главное — уважал бы тебя и ценил по достоинству.
Эркеган по-ребячьи повела плечиками:
— Пусть только попробует не ценить, я сразу уйду.
— Уйти, думаешь, легко будет?
Эркеган с удивлением переспросила:
— Джене, почему ты повторяешь, что потом нелегко уйти? Разве ты не вольна бросить моего брата?
— Нет, светильник ты мой. Просто кое-что человеку не дано понять, пока сам не переживет. Как-то, слышала я, в год Зайца[60] на скот пришел джут[61]. Беднякам пришлось очень туго. Одна байская сноха якобы сказала: «Ишь ты, жалуются — мяса нет! А масло? Чем голодать, лучше б масло ели». — Батийна усмехнулась. — Наивная сноха думала, что у бедняков масла хоть завались, как и у них. Да и откуда байской дочке знать, что у бедняков нет масла, коль она не водилась с ними? Но ты, мне думается, не будешь глупышкой вроде этой снохи.
Не прошло и месяца, как сваты приехали с женихом для жыгач-тушурду. Кыдырбай принял сватов с особым гостеприимством и радушием.
Незадолго перед отъездом Эркеган несколько ночей провела то у близких родственников, то у братьев и сестер: получала последнее благословение.
Проводы невесты длились три дня и три ночи. Молоденькие девушки ожерельем опоясали юрту. Певцы, сказители, острословы-весельчаки изощрялись в мастерстве и красноречии.
Далеко в горы летела песня:
Ива плачет у воды,
Ты пасешь свои гурты.
Как их вырастет полсотни,
Пусть идут твои сваты.
Кто-то звонкой песней не успел проститься со своей милой, и тут же ее подхватил тот, кому начинать токмок салуу[62]:
Зайца я в горах спугнул,
Только он улепетнул:
Видно, конь был слишком сытым —
Грунт лениво скреб копытом.
Не сбылась мой мечта.
Мне сказали:
«Беднота!
За невесту нужен выкуп,
У тебя же нет скота!»
Девичьи игры Батийна провела по всем правилам. Джигит обычно берет в руки скрученный платок и поет, стоя лицом к лицу с избранной девушкой. Батийна сделала по-другому. В юрте она прочертила чёк[63]. Двух девушек поставила у чека, а двух парней отослала за юрту. Медленно переступая, они с песней входили в юрту, дойдя до черты, останавливались и, не прикасаясь к черте подолом или рукавом чапана, должны были поцеловать девушек. Кто сбился в песне или коснулся одеждой черты, тот «горел»: обязан был сызнова петь.
Настал день проводов. На всеобщее обозрение вывесили ча-паны и платья, дорогие шубы для сватов и свах, одеяла и ковры, кожаную сбрую и украшения. Все блестело, сверкало, было больно глазам от пестроты. Мать невесты, Турумтай, выигрышно разложила и развесила вещи. Любопытные, критически рассмотрев приданое, зашушукались.
— Молодец Кыдырбай! Ничего не пожалел для единственной дочери. Таким приданым останутся довольны все сваты. Пожелаем Эркеган счастья на новом месте!
— Пусть всевышний пошлет ей радость в детях и полную чашу достатка.
Молодые и пожилые женщины, девушки и девочки слагали прощальные свадебные песни — кошоки, которые заставили прослезиться, вздохнуть многих участников проводов. Сколько же было сказано от сердца и ума идущих слов, сколько пропето печальных песен! Сколько этих кошоков из живой непрочитанной книги сохранилось в устах женщин аила!
Девонька,
Есть серебро?
В узелок свяжи добро.
Наше горе —
Не тужи,
А веревочкой свяжи.
Чем сидеть и убиваться,