Джакып смалодушничал и решил отступиться.
Сплетня все распространялась и достигла самой Батийны. Кипя от гнева, она явилась к Кыдырбаю. Деверь холодно принял беспутную невестку, которую недавно еще уважал и расхваливал.
— Деверь, выслушайте меня, — не опуская головы, твердо сказала Батийна. — Вас уважают и ценят, с вами считаются. Ваша честь не будет запятнана. Вы открыто можете смотреть людям в глаза. Для этого мне необходимо встретиться с болушем. Перед всем народом я докажу свою невиновность, свою чистоту. И я докажу, что он, болуш, гаже любой сплетницы. Я докажу, что он мразь и тварь, и всенародно плюну ему в лицо. Только я смогу смыть позор, который пал на наш аил из-за грязной сплетни волостного. Я уверена в себе, можете позвать сюда болуша, пусть подтвердит с глазу на глаз со мной свою сплетню.
Кыдырбай крякнул и, не сказав, согласен ли он позвать Маралбая сюда или отказывается это сделать, низко опустил голову. А про себя ответил Батийне: «Как бы я, приняв на веру слова женщины короткого ума, не попал в немилость болушу. Не угодить бы в невылазные сети. Не хочу впутываться в эту темную историю».
Батийна пала духом — что же предпринять, как смыть позор гнусной сплетни?
Как раз в это время сам бог прислал в аил Кыдырбая волостного, с которым она добивалась встречи.
Батийна стегала новое одеяло в своей юрте. Вдруг забрехали сторожевые псы, послышался звонкий цокот множества конских копыт, и группа всадников спешилась вблизи белой юрты Кыдырбая.
Полог юрты Батийны приоткрылся, и, улыбаясь всеми веснушками, бесшумно впорхнула маленькая свекровь Гульсун. Глаза ее светились оживлением.
— Дитя мое, в юрту моего старшего сына прибыл волостной. Видела? — спросила она с порога.
Кровь отлила от лица Батийны.
— Волостной, говорите, приехал?
— Да, волостной. С ним и старшина и судьи. Много людей. Сын мой Кыдырбай чуть не разрывается от угождения. Сам принял коней. Готовится резать годовалую лошадь, отметить встречу дорогих гостей.
— А зачем он так старается? Разве мы в чем виноваты перед болушем?
Жестом, какой делают только глубокие старухи, Гульсун ткнула Батийну в плечо:
— О боже! Да кто же в это время не прислуживает волостным? Все прислуживают. Смотри не прозевай, что ты хотела сделать. Все-таки будь осторожна, — не пришлось бы тебе же отвечать, дитя мое.
Батийна не стала даже отряхивать подол от прилипших обрывков ниток, лоскутков, шерсти. Даже сбившийся платок на голове не поправила. В чем была, так и кинулась в юрту, где расположился волостной. На такое не решилась бы, пожалуй, ни одна женщина. Кто смел без вызова войти туда, где находятся именитые, знатные люди?
Батийна с ходу бросила бесстрашный взгляд в почетную сторону юрты. Именно там должен был сидеть болуш. Да, он был на своем месте. Будто тяжелобольной, Маралбай Белый Лоб растянулся на шелковых одеялах, под левым локтем у него подложены две пушистые подушки. Стрельнув в сторону Батийны прорезями глаз, волостной часто заморгал и притворился спящим, — ни дать ни взять вороватая кошка.
— Эй, болуш, а ну-ка выше голову! Думаю, приехал ты сюда не болеть и валяться в постели?! — гневно вырвалось у женщины.
В юрте наступила тишина. Маралбай Белый Лоб даже не шевельнулся — продолжал лежать неподвижным поленом. Впритык к нему справа растянулся, опершись рукой о щеку, молодой человек с коротко остриженной бородкой и торчащими усиками на багрово-красном лице.
На грозный окрик Батийны он чуть приподнялся и, насупив брови, улыбаясь в усы, спросил:
— Э, молодайка, что у вас к болушу?
Батийна не удостоила его вниманием — вроде это не человек, а его тень. Махнув рукой в сторону болуша, она сказала:
— Не ваше дело. Я должна объясниться с волостным.
Люди, сидевшие полукругом от почетного места до выхода, затаив дыхание, вскинули глаза на Батийну. Они как бы говорили: «О провидение, кто это? Не красноречивая ли невестка Кыдырбая? Как бы она не присолила болуша на месте».
Приспешники болуша задвигались, послышался сдавленный, недовольный шепот:
— Что ей надо?
— Зачем ей волостной?
И снова крутой голос Батийны прорезал стоявшую в юрте тишину!
— Болуш, подними голову, это я пришла, не прячь свое бесстыжее лицо в подушку. Если ты честей, погляди людям прямо в глаза.
Будто опомнившись, вскочил Джарбан.
— Эй, что тебе? Кто звал тебя сюда?
Батийна со злостью бросила:
— Не приставай, блюдолиз несчастный, точно клещ к собачьему хвосту…
Джарбан то бледнел, то краснел, ноздри у него гневно раздувались.
— Ах ты жалкая поганка! — заикаясь, кричал он. — Знаешь ли ты, кто эти достопочтенные люди? Здесь — болуш, судья, старшина и вся именитая знать Карасаза.
Батийна неожиданно обрадовалась, как может обрадоваться человек находке, что давно искал:
— Я была бы довольна, если б здесь собрался весь парод, что живет вокруг озера.
В юрту прошмыгнул неродной брат Кыдырбая — Телтай.
— Идем, джене, тебя зовут, — и он потянул Батийну за руку.
— Погоди, свояк. Скажи, что скоро приду. — И она с неутихающим пылом снова обрушилась на болуша. — Давно я ждала встречи с волостным, который, как скверная баба, разносит сплетни и всюду хвастается своими ложными победами над женщинами. Хорошо, что ты встретился мне вместе со своими джигитами. Сам бог послал их сюда моими свидетелями. Чего развалился, как трухлявое дерево? Изволь сказать мне в лицо все, что болтаешь за моей спиной!
Телтай вторично появился в юрте:
— Идемте, джене, вас там зовут…
Батийна отмахнулась:
— Не мешай мне высказаться. Скажи своему брату, чтоб оставил меля в покое. Я зову всех сюда, пусть придут и сами убедятся: я не задумаюсь при людях плюнуть прямо в лицо волостному, который разводит сплетни, чернит мою честь. Пусть попробует доказать мою вину, и я понесу любое наказание. Ступай зови брата!
Полог вновь открылся, кто-то, склонившись, нырнул в юрту, звякнули украшения кос. Турумтай осторожно положила руку Батийне на плечо, не громко, но властно произнесла:
— Идем, Батийна. Что ты здесь забыла? Деверь тебя зовет.
Эти слова старшей невестки для Батийны означали: «Почему ты не считаешься со старшими? Худо тебе будет, если сейчас же не покинешь юрту!»
Приход надменной Турумтай подсек волю Батийны. Нет ни одного человека, который вступился бы за нее.
Батийна пошла вслед за Турумтай.
Кыдырбай, в обуявшем его страхе, не только не обрадовался тому, что его невестка чиста, как слеза, а, напротив, разозлился на нее: чересчур, мол, вольно схватилась с начальством и всенародно оскорбила самого болуша. Он насупился, расхаживая около юрты с испуганным лицом и затравленными глазами. Во дворе было полно народу — и дети, и взрослые. Когда Батийна подошла ближе, раздались упреки:
— Батийна, ты что наделала? А вдруг волостной разгневается на всех нас? Беды не оберешься…
— И как тебе не стыдно заходить в юрту, где сидят знатные гости? Хоть бы чуточку постеснялась…
Батийна сразу же догадалась, зачем её вызвали. Окинув собравшихся отрешенным взглядом, она безмолвно прошла в свою юрту.
Появление Батийны для болуша было так же неожиданно, как дождь в ясный день. У Маралбая, который стремился проучить как следует «языкастую молодку», дольше не хватило бы духу смотреть ей в глаза. Правда, Батийне не удалось всенародно доказать свою невиновность, но многие раскусили сплетни болуша и желание его напрасно опозорить женщину.
Сразу же, как Батийна вышла, Маралбай вскочил и властно приказал:
— Давайте сюда коней! Нечего нам здесь делать! Что задумал Кыдырбай? Почему позволил кусать нас какой-то своей шлюхе?
Вслед за болушем повскакали с мест и остальные. Подобострастно заглядывая в глаза волостному, старательно стряхивая невидимые соринки на дорогих халатах, поддакивали наперебой:
— Болуш-аке, правильно вы поступили, что не обратили внимания на эту блудливую сучку.
— Конечно, когда собака лает, с ней лучше не связывайся. Поехали.
Именитые гости друг за дружкой высыпали на улицу, у всех были обиженно-сердитые лица.
Кыдырбай совершенно растерялся. Дрожь била его по всему телу, мелко тряслась и бородка. Повесив себе на шею камчу в знак признания своей оплошности и вины, он потянулся за поводом коня волостного, склонил голову на колено, умоляя не уезжать, побыть гостем.
— Если мы чем-то неждано-негаданно провинились перед вами, то простите нас, болуш-аке. Вздорная женщина могла наговорить все, что ей взбрело в голову. Не обижайтесь, примите в знак извинения лучшего скакуна. Я готов нести за этот случай сразу девять повинностей. Если надо, убейте меня. Но побудьте гостем, дайте мне повод вашего коня, — с жаром увещевал Кыдырбай разобиженного болуша.
Неразлучные спутники Маралбая, всегда искавшие случая поживиться на чужой счет, зашумели:
— Раз уж сам Кыдырбай-аке просит, что ж, надо сойти с копей, болуш.
Кыдырбай приказал в честь гостей забить трехлетнюю лошадь и сам, чтобы смягчить свою вину, прислуживал волостному. Обойдись все мирно, прислуживали бы младшие братья, а он сидел бы с гостями.
Когда болуш и его джигиты всласть насытились, Кыдырбай дополнительно признал девять повинностей, точнее, обязался отблагодарить волостного еще по девять голов овец и коней.
Едва Маралбай Белый Лоб, окинув свиту самодовольным взглядом, тронул коня в обратный путь, из соседней юрты послышались хлесткие удары камчи и чей-то хрипловатый окрик:
— Ах ты потаскуха!..
Раздавался горький голос Батийны:
— За какую провинность ты бьешь меня, медведь?
А муж, накрутив на толстую руку косы жены, еще яростнее стегал: зып-зып! зып-зып!
Те, кто удивлялся решимости Батийны, смело и открыто выступившей против волостного, с затаенным сожалением толковали меж собой.
— Эх, встреться этой молодайке на ее жизненном пути подходящий человек, наверное, была бы она современной Каныкей!