Лелея лилию долин.
И вдруг хлопает дверь, и на пороге человек в непромокаемом пальто, с мокрыми, свисающими вниз усами.
— Те же и Фома с балалайкой… У Клеенкера суаре, а Кораблев не зван… Это не годится… Двадцать два несчастья… Попадаю в чужую квартиру. Скандал. Хозяин бутылкой по черепу… Адда Бенедиктовна…
Мокрыми усами гость тычется в руку хозяйки. Вместе с тем Элла и Бэлла шепчут слегка озадаченному Коте Гиэнову…
— Некто Кораблев… пьяница. Москательные товары — или в этом роде. Но со средствами.
Кораблев отрывается от руки хозяйки, поворачивается на каблуках и идет к карточному столу.
Берг аккуратно прячет деньги в жилетный карман и продолжает тасовать карты.
— Впрочем, я абсолютно против насилия… Я абсолютно лоялен. Пусть они изживут себя… И тогда страна нас оценит…
Кораблев вытряхивает на стол смятые кредитки. Зодиаков, поблескивая глазами, открывает свои карты…
— Банк…
— Дамбле… Четыре сбоку, ваших нет…
— Везет Роберту Робертовичу…
3. Освобожденная бацилла
Зодиаков прячет деньги. Кораблев лезет в боковой карман. Но рука его останавливается в воздухе. Увлажненные глаза как бы выпирают из узеньких щелочек и приобретают осмысленное выражение. Лицо странно вытягивается, и если подойти вплотную, то можно заметить странное явление. Налитое кровью, опухшее лицо алкоголика светится странным голубоватым отсветом и принимает трогательно умиротворенное выражение. Но за карточным столом не слишком светло, и никто не следит за Кораблевым, пока он вдруг не бросает карты, дергаясь, как гальванизируемая лягушка.
— Баста…
— Карта к вам…
— Баста. Не стану играть…
Все оборачиваются к Кораблеву. Он сидит за столом, ероша волосы, и говорит мечтательно и грустно:
— До чего дошел… Весь спиртом намок… Ни одной мысли толковой нет… А ведь был студент… В пятом году за политику сидел. «Бедные люди» читал, плакал…
Хозяин дома ежится и осторожно вставляет слова…
— Егор Егорыч… Карта к…
Но Кораблев вдруг ударяет кулаком по столу и говорит тихо и сердито:
— К черту… Не стану с вами играть, мясо тушеное…
Затем, если проследить внимательно за Кораблевым, ясно, что глаза его снова уходят в щелки и подергиваются влагой, лицо медленно краснеет, голубой отсвет постепенно пропадает, и теперь он говорит больше по инерции…
— Не стану…
Между тем, за игорным столом волнение:
— Прямо анекдот….
— Держите себя в рамках…
Кораблев тихо хихикает, язык еле ворочается, с трудом выговаривая слова:
— Хе-хе… Так о чем я… Ну-ка, дайте… карточку… Хозяюшка, как насчет того, чтобы червячка… Банк…
Гости облегченно вздыхают. Зодиаков сдает карты и выжидательно смотрит на Берга. И вдруг сухое личико Берга странно разглаживается, глаза смотрят растерянно вокруг, в карты, на игроков и на Зодиакова.
— Ваша рука… товарищ…
Странный голубой отблеск, который едва можно различить, падает на лицо Берга. Лысый человек смущенно трет лысину и растерянно говорит…
— Товарищ… Почему-то сегодня это слово режет слух…
Зодиаков как бы усмехается:
— Почему же при ваших убеждениях…
Берг щурится и говорит, отодвигая карты:
— Какие убеждения!.. Марксизм. Одно самолюбие… Лукавство… Подсиживание… Влияние… Ложь от слова и до слова… Вы в самом деле думаете… меньшевик… убеждения… Уверточки, уловки, постольку, поскольку… лояльность… Ах, господа…
Три игрока смотрят на лысого человечка. Адда Бенедиктовна недовольно:
— Ну что это в самом деле… То Кораблев, то вы… Какое нам дело!
— При чем тут политика?.. Что за интимность…
Берг потирает сухие маленькие ручки и хитро глядит, как бы не видя:
— Лояльность… Да. Редиска я, вот кто… Редиска… Снаружи красен, а внутри…
Но голубой отблеск гаснет и растворяется в восковом обычном цвете его лица.
Язык нетвердо выговаривает слова, затем Берг бледнеет, закусывает губу и смеется неестественным, взвизгивающим смешком.
— А ведь я шутник, знаете… Дай, думаю, подшучу… А вы всерьез… Я шутник… Еще в подполье, бывало… Так-то… Мы — старые марксисты, ученики Маркса и Энгельса…
Но никто не глядит на Берга. Теперь Зодиаков роняет карты и несколько мгновений сидит, закрыв лицо руками. Когда он отнимает руки, глаза его как бы угасают, и неясный голубой отсвет меняет выражение лица. Он встает и говорит твердо:
— Кончил игру.
Гражданин Клеенкер произносит тихим шипящим голосом:
— Знаете, это не модель… И в тот раз обыграли и ушли, и теперь.
— Господа!.. Я всем верну…
— То есть как это верну?!
— Это почему же?
Зодиаков складывает руки крестом на груди. Губы его как бы непроизвольно шевелятся, но слова звучат на всю комнату:
— Потому что я нечисто играл. Да что вы, слепые, что ли… Четвертую накладку делаю, а вы не видите…
Пауза длится не больше секунды. Затем все с грохотом и воплями наваливаются на Зодиакова. Стол опрокидывается, карты веером разлетаются по комнате. Все вместе вываливаются в коридор. Кулаки поднимаются над Зодиаковым, который вдруг кричит изменившимся голосом:
— Господа… Ничего подобного… Недораз…
4. Еще откровенности на рассвете
В комнате остаются Элла и Бэлла и Адда Бенедиктовна, которая истерически всхлипывает:
— Какой ужас… Я была уверена… Какая наглость… Жулит в карты, а потом издевается…
Первыми возвращаются Боб и Гиэнов.
— А здорово я его в ухо…
— Сознаюсь, в нем что-то демоническое…
Боб подбирает карты. Адда Бенедиктовна призывно стонет…
— Боб!.. Боб, ко мне!..
Боб поднимает голову от ковра и вытирает влажный от пота лоб. Теперь в нем происходит странная перемена. Он говорит холодно и равнодушно:
— Оставьте меня в покое.
Адда Бенедиктовна взмахивает руками:
— Что с вами?… Опомнитесь… Боб!..
Как раз в эту секунду входят возбужденные дракой Клеенкер и игроки. Боб поднимает руки кверху и восклицает:
— Клеенкер!.. Слушайте меня… Я вас оскорбил. Жестоко! Страшно! Клеенкер!
Пронзительный крик Адды Бенедиктовны:
— Не верь ему, не верь!
— Нет. Вы должны мне верить. Клеенкер! Выгоните меня вон. Я — любовник вашей жены.
Пауза. Адда Бенедиктовна падает в кресло. Клеенкер несколько мгновений стоит без движения, затем он кричит:
— Любовник?.. Вон!.. Оба вон!..
Одновременно визг Адды Бенедиктовны…
— Ложь!.. Шантажист!.. Изверг!.. Он лжет…
Необыкновенные явления происходят с Аддой Бенедиктовной. Пока Боб стоит в совершенном недоумении среди комнаты, плохо понимая, что происходит, Адда Бенедиктовна простирает руки к мужу и говорит скорбно и вдумчиво:
— Клеенкер… Да, я оскорбила вас… Я вас измучила… Я уйду… И этот пошлый кретин в узких штанах, этот широкозадый тупица был моим любовником… Какое мещанство… Какая грязь…
Клеенкер, запустив пальцы в редкие волосы, топает ногами и все еще кричит: — Вон!.. Оба вон!.. — но здесь происходит новая смена явлений. Адда Бенедиктовна останавливается окаменевшая, с прикушенным от изумления языком. Голубоватый отсвет с ее лица явственно переходит на лицо Клеенкера.
И Клеенкер уже вдумчиво и рассудительно обращается ко всем:
— Нет. Это я виноват. Что я мог дать ей? Пошляк, картежник, спекулянт… Кто без греха?! У меня, например, любовница на Малой Бронной… Я ей вчера котиковое манто…
Пронзительный визг Адды Бенедиктовны…
— Наглец! Ей котиковое манто, а мне по трешнице на базар?
Затем явственный треск пощечины, и в салоне Клеенкера происходит нечто неописуемое. Вопли, гул голосов, суета, суматоха, истерика, пока все голоса не покрывает гулкий бас Кораблева:
— Доктора! доктора! доктора!..
И доктор Тиман из квартиры на втором этаже, сонный, без воротничка, прикрывая шею, торопливо поднимается в квартиру Клеенкера. Он застает группу растерянных людей, говорящих вместе, спорящих, кричащих, плачущих; он видит голубой отблеск, скользящий и перебегающий от человека к человеку; наконец он видит своего непрошеного гостя Кораблева с царапиной на лбу от разбитой об его голову колбы. Тогда, заставив всех замолчать, он говорит твердым и уверенным тоном:
— Здесь происходили необыкновенные явления. Массовый психоз.
И, обводя взглядом салон граждан Клеенкер, доктор Тиман продолжает:
— Это бацилла искренности… Это освобожденная бацилла… Поняли?
Но так как никто не понял, он пытается пояснить.
— Дело в том, что вас посетила совесть. Невероятно, но факт. Вас посетила совесть. Считайте, что этого не было.