— Когда в следующий раз будем набирать бойцов, — сказал Намир, глядя, как штурмовики запирают грузовой вход, — возьму нам медика. Только я вам ничего не говорил.
Через тридцать минут где-то на Винокурне сработал микродетонатор, прикрепленный к днищу синего контейнера.
Намир не видел, как это случилось, а взрыв был слишком слабым, чтобы его было слышно из-за стен бункера. Но, судя по вою сирен и по тому, как одновременно открылись все двери, устройство сработало. План удался. Толпа скорее раздраженных, чем испуганных лабораторных работников и охранников хлынула наружу и начала строиться перед зданием с рутинной уверенностью людей, сотни раз прошедших учения по безопасности.
Отделение спустилось вниз, огибая место сбора служащих. Намир показал на один из ныне открытых задних входов, который охранял единственный штурмовик. Тот не издал ни звука, когда нож Головни скользнул в щель между шлемом и нагрудником.
Внутри из вентиляционных люков валил густой белый туман.
— Нейтрализующий газ, — сказала Головня. — Я такое уже видела. Тушит химические пожары, переводит в жидкое состояние ядовитые газы. По большей части безвреден, но постарайтесь не надышаться.
Гадрен кивнул. Намир глянул на Таракашку, но та вряд ли слушала — девушка, открывши рот, всматривалась в коридор, у нее зуб на зуб не попадал.
Если это ловушка, то у приятелей Челис последний шанс захлопнуть ее. Но поворачивать назад уже поздно.
Все четверо пробирались по зданию осторожно, как только могли, осознавая, что персонал может вернуться в любой момент. План действий родился быстро: в каждой комнате, набитой лабораторным оборудованием или булькающими баками, Гадрен и Головня устанавливали взрывчатку, пока Намир и Таракашка смотрели, не возвращается ли противник. Покончив с минированием, они переходили в следующую комнату. Головня не снимала маски, но никто не надел ни специальных перчаток, ни противогазов, которыми снабдил их перед высадкой интендант Хобер. Если яды Винокурни вырвутся наружу, полумеры не помогут.
Пробираясь по второму бункеру, Намир и Таракашка вместе завернули на склад. В густом нейтрализующем тумане ничего толком не было видно, но, судя по испуганному вскрику, в комнате находились люди. Прежде чем Намир понял, откуда кричали, Таракашка обернулась и выстрелила. Пять разрядов — один швырнул смутный силуэт на пол, остальные выбили искры из автоклава. Сержант прижался к стене, прислушался, не бежит ли кто сюда, и, ничего не услышав, поспешил проверить убитого.
На полу лежал человек средних лет в лабораторной форме. Газ уже загасил огонь от бластерного разряда Таракашки, оставившего сквозную дыру в его груди. Оружия при нем не было, но рука сжимала колбу с ядом, которую он готовился бросить в незваного гостя. Он был имперцем, причем мертвым.
— Все чисто, — сказал Намир. — Работаем.
Сержант не стал удерживать Таракашку, когда та подошла осмотреть труп. Девушка не стала опускаться на колени, чтобы взглянуть на дело рук своих. Неотрывно глядя в лицо убитому, она отскочила на полусогнутых в сторону и обхватила винтовку так, словно пыталась придушить ее. Намир дал ей пару секунд, затем резко сказал:
— Пошли. Мы еще не закончили.
Таракашка не двинулась с места. Головня смотрела на нее. Намир уже шагнул было к ней, но Головня опередила его и, тронув Таракашку за плечо, направила ее прочь.
Отделение было в полукилометре от места, когда строение с грохотом взорвалось. Головня настаивала, что их преследуют, и Намир дал бойцам пару секунд оглянуться, посмотреть на поднимающийся к небу темный дым. Если их кто и преследовал, он тоже остановился. Затем повстанцы поспешили в холмы. Похоже, успех операции вдохновлял только Гадрена. Остальные шли молча и потупившись, будто на самом деле по глупости угодили в ловушку губернатора Челис.
Но ведь ловушки-то не было. Быть может, они только что спасли бесчисленное множество жизней — солдатам не придется наблюдать, как их собственная плоть отпадает от костей, вдобавок обливаясь кровью из ушей, или чего еще там делало то биологическое оружие. Намир диву давался, почему все они чувствуют себя проигравшими.
Они уже взобрались выше уровня леса, дальше начиналась череда поднимающихся все выше скалистых плато, покрытых более скудной растительностью. Им было приказано быть в точке встречи вечером, откуда десантный корабль перебросит их либо на передовую, либо на «Громовержец», в зависимости от успеха кампании. Намир поймал себя на мысли, что надеется на последнее, — от головной боли глаза лезли на лоб. Может, это влажность так действует, думал он, или они слишком быстро поднимаются наверх.
Дважды Намир замечал, что Таракашка отстает, на мгновение припадая на колено, стискивая руками винтовку. В первый раз сержант сорвался на нее.
— Держись с группой, — рявкнул он, выдав заковыристое ругательство. — Мне плевать, собираешь ты цветочки или рыдаешь по покойнику. Иди, пока ноги в кровь не собьешь, потом ползи! Поняла?
Таракашка дергано кивнула и вернулась в строй.
Когда она отстала второй раз, Намир вновь ощутил в груди гнев, еще сильнее, чем прежде, но сил прикрикнуть на девушку у него просто не было. Он дал знак отдыхать.
«Пусть они поймают нас, — подумал он, делая глоток из фляги. — Хуже уже не будет».
Затем он осмотрел своих товарищей.
У Головни лоб блестел от пота, она тяжело дышала. Ноздри раздувались при каждом вздохе. Она сидела на земле, вытянув ноги, поправляя ботинок на поврежденной щиколотке. Таракашка даже не стала садиться, просто обхватила себя руками и опустила голову. Ее била дрожь.
Гадрен, как всегда, стоял на страже.
Намир ругнулся, сорвал шлем, закатал рукава и начал обследовать кожу. Он искал сыпь, волдырь, любое свежее повреждение, но ничего не нашел и разочарованно шлепнул руками по земле.
Теперь остальные смотрели на него. Сержант стал дышать медленнее, стараясь успокоиться.
— И насколько плохо мы выглядим? — спросил он Гадрена низким ровным голосом.
Инородец опустил голову и не ответил.
— Есть мысли, что случилось? — продолжил сержант. — Мы чем-то надышались? На нас попал биотоксин, а я не заметил?
Таракашка не поднимала взгляда.
— Для эффекта многого не надо. Наверное, мы где-нибудь повредили контейнер, — с горечью сказала Головня.
«Или, возможно, — подумал Намир, — тебе не следовало выбирать для подрыва синий контейнер». И тут же укорил себя за эту мысль. Головня не была виновата.
— Что бы там ни было, — сказал Гадрен, — на меня это, похоже, не повлияло.
— Возможно, — ответила Головня. — Или просто медленнее действует.
— Тоже вариант, — согласился инородец.
Намир зажмурился и вцепился в ремень винтовки, пытаясь сообразить, где и что у него болит.
— Ладно, — сказал он. — Хорошо. Помирать никто не собирается? У кого не осталось сил идти еще пару часов?
Никто не ответил.
— Тогда пошли, — сказал сержант. — Здесь все равно ничего не сделать, так что держитесь, пока не доберемся до медиков.
Когда они наконец дошли до точки встречи, десантного корабля там не оказалось.
Запасного плана у Намира не было. Если корабль не придет, им всем конец. Даже Гадрену, у которого пока не проявлялось признаков отравления. Даже Головне, которая выживала в любых условиях. Вслух сержант этого не произнес.
Утром все они съели свой паек, хотя аппетита ни у кого не было. Он сказал им, что они будут ждать десантный корабль, пока смогут. Выходить на связь не будут — если они попытаются связаться через спутник, есть вероятность, что имперцы засекут сигнал. Кроме того, не могли же о них забыть. Если корабль должен прийти, он придет.
В самом худшем случае, сказал Намир, они направятся к линии фронта и попытаются пробиться к остальной части Сумеречной. Он не упомянул, что прорыв может оказаться сущим самоубийством и он не намерен этого делать.
Все равно вряд ли кто в это поверил, подумал сержант.
За ночь Таракашка побледнела, ее липкая кожа блестела от испарины. Головня держалась лучше, но Намир заметил, как она нырнула в кусты, где ее вырвало. Головная боль то накатывала, то отпускала, что не давало облегчения. В самые острые моменты у него перед глазами вспыхивали разноцветные точки и кружилась голова.
После завтрака началась рутинная работа. Патрулирование. Проверка снаряжения. Поиски воды и пищи. Планирование путей отхода из лагеря. Вслушивание в треск статики на случай некодированных переговоров имперцев или коерти. Чистка оружия. Поправка маскировки. Осмотр ран. Обучение Таракашки переговорам по связи «земля — борт». Обучение Таракашки сборке и починке прибора связи в экстренном случае. Маскировка патрульных троп. Маскировка следов, оставленных после маскировки патрульных троп.
До самой ночи Намир придумывал бойцам отделения разные занятия. Затем все они сгрудились вокруг обогревателя, пока Гадрен стоял на страже. Заснуть никто не мог.
Таракашка свернулась в клубок в спальнике, затем обернулась еще одним. Ее по-прежнему била дрожь. Намир смотрел на нее, когда боль не слишком сжимала голову. Он осознал, что после Винокурни она почти ничего не говорила.
Интересно, жалеет ли она, что покинула Хейдорал-Прайм, или думает о человеке, которого убила. Ему было нечем утешить ее. Да и не был он уверен, что хочет этого. В ее возрасте Намир и не в таких переделках бывал, и если она выживет, то не будет так переживать. Она станет лучшим солдатом, лучшим бойцом Сумеречной роты.
А если умрет, то к чему эти утешения в последний час?
— Таракашка. — Головня говорила тихо, но в ночи ее было четко слышно. Она прислонилась к камню и сидела прямо, хоть ей и было больно.
Девушка молча посмотрела на нее.
— Хочешь, расскажу, как я присоединилась к Сумеречной? — Слова Головни застали Намира врасплох. Не будь ему так плохо, удивление отразилось бы на его лице.