— Да, для нас, суворовцев, Вася — пример того, что у каждого может быть шанс из гадкого утёнка стать лебедем. Но феномен Васи глубже. Вы помните, в училище он ничем не выделялся. Никто, глядя на него, не мог бы сказать: «Лидер!» Претенденты на это звание, которые брали и статью и голосом, не всегда оправдывали ожидания. В Васе же удачно сочеталось обыкновенное и необыкновенным. Ведь для того, чтобы незаметный мальчишка в нужный момент стал Героем, надо, чтобы это «необыкновенное» в нём уже было.
И я вот думаю: где истоки этого «необыкновенного»? Они там, в суворовском училище, в той «булыгинской роте малышей» Булыгин ведь не только сказки нам рассказывал, он вливал в душу каждого любовь к родной стране, жажду справедливости, непримиримость ко злу.
— К козлу?
— И к нему — тоже!
— Согласен, что училище для Васи было чем-то большим, чем училище. Да, из той «булыгинской роты» почти все потом стали спецназовцами. Вася за всю свою жизнь никогда не терял связи с училищем, приезжал, встречался с новыми суворовцами, рассказывал им о Спецназе. Символично, что незадолго до своей кончины он снова съездил во Владикавказ. Он очень страдал, что училище в тяжёлом положении, и в материальном, и в моральном плане. Говорил, что все мы должны помогать ему.
— А ведь наше училище уникально! Это было единственное суворовское училище с 7-летним сроком обучения. С малого возраста семь лет повариться в этом котле…
— Не в сроке дело, а в качестве. Ведь нас воспитывали фронтовики. Один Нерченко Алексей Иванович, первый директор, чего стоит! Ещё в Гражданскую воевал, Великую Отечественную встретил заместителем командира дивизии, сражался под Смоленском, оборонял Москву. Недаром Вася часто вспоминал Алексея Ивановича, царство ему небесное.
— Знаете, как-то с Васей мы были в Майкопе. Там ведь в 43-м году было создано наше училище. И там в музее стоит его первое знамя. Вася как увидел знамя, счёл своим долгом сфотографироваться на его фоне.
— А каких только национальностей не было у нас! Как будто все регионы страны были представлены. Но никому в голову не приходило, что Эдик Алексанян, например, — именно армянин и никто больше, паша Дулаев з осетин, Коля Дзидзигури — грузин, Лёня Мермеништайн — еврей, а Вася Колесник — украинец. Для нас они отличались только какими-то необычными фамилиями. И всё.
— Я только сейчас узнал, что Вася украинец.
— По привычке брать ответственность на себя я вот Паша Дунаев враждовал с Русланом Аушевым? Вот заладили ингуши с осетинами: кто кого первый обидел?..
— Я расскажу сейчас эпизод, когда наш спокойный неразговорчивый Вася «вышел из себя». Было это на одном приёме. Собралось много генералов, кажется, были и правительственные чины. Не буду называть фамилию генерала («необычную»), который самозванно захватил микрофон перед третьим тостом и понёс какую-то свою цветистую чушь. Мы с Васей были на периферии стола и, разумеется, о выступлении и не помышляли. Но тут Вася вскочил и заорал на этого, с микрофоном и «необычной» фамилией: «Ты что, не знаешь о ком третий тост? Офицеры, ко мне!» — скомандовал. Все вскочили, вытянулись по стойке «смирно» и выпили молча. Ещё не нарушилась ни скрипом ни звяком тишина, как Вася продолжил: «А четвёртый тост — за Георгия Жукова!» — и первым осушил полный фужер.
Тот от микрофона куда-то «слинял», а Вася разошёлся. Пошёл в пляс, организовал песни. Ну… в общем, оттуда мы возвратились, сами понимаете, поддерживая друг друга. Вася по дороге повторял: «Я тихий, тихий, но ты меня ещё не знаешь».
— А я хочу вспомнить другой эпизод. Вы знаете, что без Васи наши встречи 9-го мая вроде как неполноценные. В 79-ом году он мне позвонил накануне мая и сказал, что он не будет на встрече: длительная командировка. Действительно, много месяцев его не было ни видно, ни слышно. И вдруг среди зимы звонок: надо бы встретиться, кое-что обсудить. Когда встретились, он говорит: «Недавно был у Министра. Представлен к ордену Красного Знамени». Я догадался, что командировка его была в Афган. Где toq можно было получить боевой орден? «За что?» — спрашиваю. Молчит, как партизан. Прошло ещё какое-то время, снова звонок: «Понимаешь, — говорит, — обманули меня, дали не орден Красного Знамени, а Звезду Героя». Так и сказал: «обманули». Такой вот у него был юмор.
— Конечно, он тихий, не буйный. Смотрели как-то вместе телевизор где-то в гостинице. Кто плюётся, кто спорить начинает с экраном. А Вася тихо так, как бы про себя, говорит: «Не то, не то, не то…».
— Как бы там не говорили, что «не было демократии» и т. д., была у нас первая армия в мире. И нам довелось служить в этой первой армии. Мы были как норовистые кони, за спины не прятались. Каким командиром был Вася! Как он подготовил 15-ю бригаду! В Афгане она дралась достойно. Многие часто вспоминали его излюбленное поучение: «Не надо бояться свиста пуль. Которая свистит, та не твоя».
— Надо же! Где мог погибнуть, не погиб, в здесь…
— Зато сразу, как от пули. Лёгкая смерть, как у святого.
— Тут разные оценки были: тихий — не тихий, заметный — незаметный. Вернёмся к суворовскому детству. Мало ли было тех, кто хотел ходить в павлиньих перьях. Вася не был павлином, это правда, не бросался в глаза. Но человек подлинной человечности не расталкивал других локтями, чтобы покрасоваться.
В нём постоянно шла моральная работа: как жить и для чего. Можно сказать, что к своему подвигу он шёл всю свою предшествующую жизнь.
Родина нам давала всё, что могла дать. Предъявлять к ней претензии, что не дала, чего недодала, могут только те, в «павлиньих перьях» Вася же как настоящий сын своей Матери-Родины любил её и гордился ею, какая бы она ни была и что бы с ней ни случилось. Это не просто красивые слова. Это суть красивого человека Васи Колесника.
— Вся жизнь его нам в назиданье. Чтоб быть таким, каким он был.
— Спасибо тебе, Вася, за то, что ты был.
Слушая эти разговоры, я думал, надо ли делать скидку на то, что, согласно пословице, «О покойнике — или хорошо, или ничего»? Возможно, какие-то теневые моменты так и остались в тени. Но там им и место, коль не они определяли эту личность! К тому же, с другой стороны, каждое произнесённое здесь слово перед лицом Небытия наполняется особенной ответственностью за правду, за искренность, за серьёзность. Кощунственно даже думать об искусственном приподнимании на котурны.
Пусть охвачена в этом разговоре лишь капля огромного океана жизни В. В. Колесника, но это именно та светлая капля, в которой, как в магическом кристалле, сфокусированы лучи его светлого облика.
Надеюсь, не будут на меня в обиде участники этого разговора из-за того, что я не обозначаю их имена, даю высказывания избирательно, не в том объёме и не в той последовательности, иногда не в прямом цитировании. Факты, мысли и оценки я не выдумал (авторы узнают себя), но я не привязываю их к конкретным личностям, чтобы не отвлекаться от основного портрета.
Для меня все эти высказывания слились в единый мощный хор, гармонично оттеняющий соло того монолога, который произносил Василий Васильевич, осыпая меня риторическими вопросами и глядя глазами вселенской боли.
Альберт УстиновВсё вокруг напоминает об отце
Не знаю, смогу ли я написать что-нибудь о папе. Уже много раз мысленно бралась за ручку, но на бумаге не смогла ничего написать… В голове мелькают какие-то фразы, мысли, не дают покоя вопросы, а 40 лет моей жизни пролистываются как цветные слайды… Все это очень личное и больное…
Не могу объяснить, но мне почему-то не хочется, чтобы о папе писали книги, снимали фильмы. Он самый обыкновенный человек и не совершал ничего героического, ничего из того, что не смог бы сделать любой нормальный человек. Папа просто честно и много работал, зачастую в ущерб семье. Он просто любил людей и добросовестно выполнял свою работу, так как его научили с детства. Он не лез в «герои», жил так, как мог. И мне не хочется, чтобы кто-нибудь, кому понадобится написать очередную диссертацию или пролезть на телевидение с очередным сенсационным сообщением, лезли в его жизнь, переворачивали всё с ног на голову. Так, как поступили с памятью тысяч людей, прошедших Великую Отечественную и отдавших свои жизни.
Я работаю всю жизнь среди гражданских людей, и мне неоднократно приходилось слышать весьма нелестные отзывы о военных: тупые, грубые, с одной извилиной, ограниченные, солдафоны… И я всегда задаю один вопрос: «А кто идёт в армию?» Дети из гражданских семей. Так на кого жалуетесь, кого вырастили — того и имеете в армии. Мужчины в армии — это лицо всего государства, всего народа. И если болеет армия, то это лишь одно из проявлений «болезни всего организма». Я не понаслышке знаю, что такое потерять близких людей. И всё равно не могу понять тех мам и жён, которые считают, что их жизнь, жизнь их детей должен защищать чей-то сын, чей-то муж, но не их. Своего-то жальче. Считают, что армия должна быть наёмной, т. к. им за эту работу будут больше платить, чем призывникам. А какая разница для матери, потерявшей ребёнка, сколько тысяч дадут за его жизнь. Или мой сын при мне, а остальные — не моя головная боль?
Очень часто, в последние 15–20 лет вспоминают царя-батюшку, как-де при нём хорошо жилось. Да только почему-то забывают, что на Руси ни при одном царе не было наёмной армии. Свою землю, своих родных защищали отцы и сыны не щадя живота своего. А наёмная армия во все времена покупалась теми, кто больше заплатит.
Вот и закономерный вывод: для того чтобы армию нельзя было перекупить, надо, чтобы она жила лучше других. Но, простите, так где же мы возьмём столько денег в бюджете, если мы элементарно не можем прокормить (причём в прямом смысле этого слова) нынешнюю голую армию? Может быть, это болезненные фантазии женской головки? Но мне не даёт покоя одна мысль (хотя, умом я прекрасно понимаю что она из разряда утопических): у нас в государстве не было бы всех этих проблем, если бы сыновья всех членов правительства, (и главы государства в том числе, так как, например, это принято в Англии) отслужили в армии рядовыми, вместе с детьми рабочих, крестьян, интеллигенции. А руководители предприятий имели право получать зарплату только в том случае, если её выплатили всем сотрудникам. Но у нас законы пишутся и не выполняются, начиная с «головы», а если что-то не устраивает в законах кого-нибудь, то закон просто дополняют или вообще меняют на другой.