– Не выйдет, Отче, – с сомнением ответил я, – когда я и кто-то из моих Верных находимся в разных мирах, то связь между нами глохнет. Для меня это не означает ничего серьезного, кроме сигнала «абонент недоступен», а вот Верный через некоторое время, от двух-трех дней до недели, начинает испытывать что-то вроде абстинентного синдрома. Птица говорит, что в результате можно довести дело и до сумасшествия, но мы этого не проверяли. Я не ставлю экспериментов над живыми людьми, тем более над своими Верными.
– Да уж, – задумчиво произнес Отец, – такими людьми не разбрасываются. Но могу тебя утешить. К настоящему моменту твоя сила выросла уже настолько, что ты можешь устанавливать контакт даже с теми Верными, которые в настоящий момент находятся в ином мире, чем ты. Попробуй установить связь с кем-нибудь из тех, кто у тебя находится в краткосрочной командировке. Не надо никого беспокоить понапрасну, просто проверь наличие связи и все.
Я проверил – и почувствовал Гретхен де Мезьер, которая в настоящий момент гостила у своего отца в мире Подвалов, причем почувствовал ее так, как будто она стояла по другую сторону стола. Бедная девочка все мучилась и никак не могла выбрать между синицей в руке и журавлем в небе. Оборотная, темная сторона Призыва. Через определенное время девушки-Верные все поголовно, вне зависимости от расы и возраста, начинают страдать в мой адрес буйными эротическими фантазиями. Надо бы попросить Птицу и Лилию, чтобы поработали с Гретхен и попробовали объяснить ей, что это никакая не любовь, а всего лишь наваждение, вызванное Призывом. Настоящая любовь у нее к лейтенанту Соколову – и точка.
И вообще, если бы у лилиток не было их знаменитой железобетонной выдержки, а волчицы не были склонны к чисто платонической любви, то меня давно просто разорвали бы на части. Что касается амазонок, то те далеко не моногамны и выстраивают для себя рейтинги «подходящих» мужчин. И то, что мужчина за номером «один» – то есть я – им недоступен, это вовсе не портит их настроения, потому что существуют мужчины за номером «два», «три» и так далее, с которыми можно флиртовать, спать и делать все, что душе угодно, хоть официально выходить за них замуж.
Кстати, об амазонках. Вот Агния сейчас со своим мужем Змеем находится в мире Славян и ощущается вполне конкретно. При этом понятно, что мужа Агния любит реально-физически, а меня идеально-платонически. Хотя стоит мне подать знак – и все полетит в тартарары. Ну уж нет, никаких знаков я подавать не буду, не надо мне тут мечты сопливого подростка, гарема из двадцати тысяч бешеных баб… Да и моя супруга Елизавета Дмитриевна, которая стала моей без всякого Призыва, исключительно по велению сердца, сейчас находится на шестом с лишним месяце беременности; и я гадом буду, если дам ей хоть малейший повод для волнений.
Что же касается испытания силы связи – то да, можно сказать, что нахождение в разных мирах перестало быть препятствием для восприятия Верных, и они точно так же должны будут чувствовать, что я нахожусь где-то рядом, слежу за тем, что происходит, и в любой момент готов поддержать их огнем и маневром, ну или в крайнем случае советом. Этого будет вполне достаточно, чтобы дать местным неофитам самостоятельное задание в их родном мире. И пусть только попробуют отвертеться, теперь у них ничего не выйдет. А передать их верность будущему Александру Невскому можно действительно позже, когда он повзрослеет, заматереет и станет полностью соответствовать известному в наше время образу Святого Защитника Руси, обзаведясь собственной энергооболочкой с возможностью самостоятельно осуществлять Призыв… Именно так мы и будем действовать.
Поблагодарив Отца за хороший совет, я решил не откладывать дела в долгий ящик, потому что, кроме постоянного притока рязанских добровольцев, желающих двинуться с нами в другие миры, существовали и другие процессы, также требовавшие к себе нашего неусыпного внимания. И одним из таких процессов, протекающих с бурным шипением, искрами и шапкой пены, был распад большого семейства покойного рязанского князя.
Птица говорит, что эта женская общность, весьма разнородная и заряженная множеством внутренних конфликтов, начала давать трещины сразу же, как только исчез давящий на всех авторитет князя Юрия Игоревича. Аграфена Ростиславна, что раньше была хозяйкой в этом курятнике, лишилась своего главного силового ресурса в виде собственного сына, обладавшего реальной властью над жизнью и смертью всех остальных членов семьи. На похоронах все отрыдали по покойному князю как положено, но стоило женщинам вернуться в мир Содома, чтобы собрать вещи, как начался настоящий русский бабий бунт – бессмысленный и беспощадный, разнесший единую до того семью на мелкие клочки.
Первой из княжьего семейства взбунтовалась старшая дочь Ефросинья, заявившая бабке и тихой как мышка матери, что ни в какую Рязань она не вернется, а прямо сейчас пойдет в башню Силы и запишется к Серегину в войско ученицей. Ну и что, что богатыркой ей никогда не стать. Не все воительницы в его войске богатырки, но все они уважаемы, весьма обеспечены и ни в чем не нуждаются. К тому же там, в верхних мирах, бесхозных княжичей куда больше, чем здесь, где ей до самой смерти придется куковать девкою в своей светлице.
Старуха догадалась, с чьего языка поет девица, и попыталась сухой и жесткой рукой ухватить негодницу за косу, чтобы устроить ей хорошенькую выволочку, но не преуспела в этом намерении, потому что наглая Фроська вывернулась, показала бабке длинный, как у змеи, язык и ссыпалась по лестнице исполнять свое намерение. В окошко светлицы, где квартировало семейство князя, было видно как она стрелой, с развевающимся позади подолом сарафана вбежала в расположенную напротив башню Силы, откуда некоторое время спустя, лучась радостью, важно направилась в башню Терпения, неся вперед себя лист белой бумаги (обходной лист).
Бабка была прекрасно осведомлена о том, что прежде чем принять кого-то в войско, его направляют к располагавшимся в башне Терпения лекарям проверить здоровье, а также знала, что на ее внучке можно было дрова возить – такая здоровая со всех сторон и ядреная девка, уже не раз на спор коловшая попой* орехи.
Примечание авторов: * славянская народная забава и одно из испытаний для созревших невест. На деревянную лавку насыпалась горсть лесных орехов, поверх которых садилась кандидатка в невесты, напрягшая ягодичные мышцы. Если орехи кололись, то невеста была кондиционной, а если нет, то и суда на тот «нет» не было – куковать той дуре в девках пожизненно. Либо слишком худа, что не хватает веса расколоть орех, либо жидка как квашня.
Был бы жив покойный князь Юрий, так он бы только пожал плечами и сказал бы что-нибудь вроде: «баба с возу, кобылам легче». Или бы произнес еще какую-нибудь мужскую мудрость по поводу того, что теперь у него пристроена хотя бы одна дочь, осталось еще три никому не нужных в их мире девки-княжны – дубины дубинами, хоть ты ими печь топи.
Потом родные видели Фроську всего пару раз – уже в положенных воительницам срамных портах и душегрее – заходящей в башню Мудрости, где располагалась библиотека, а еще марширующей с другими такими же голоногими девками по главной улице города на самом солнцепеке.
Но это были еще цветочки, потому что почти сразу после этого возвращаться в Рязань отказалась невестка покойного князя Евпраксия, не желающая вновь попадать под тираническую власть суровой Аграфены Ростиславны. Если свекр по-своему любил ее и жалел, то со стороны его матери, затиранившей свекровь до состояния тени, она не ждала ничего хорошего. Слезы, крики, заламывание рук, угрозы покончить с собой и прочая истерика. Птица почти с самого начала предвидела эту ситуацию и заранее предупредила меня принять меры, если я не хочу иметь размазанный по мостовой труп несчастной матери с младенцем на руках. И соответствующие меры были приняты. И мать, и младенец мне были нужны для тонкой политической игры, да и по-человечески, в отличие от злой и ревнивой старухи, мне их было очень жалко. Наверное, это рефлекс бога оборонительной войны – защищать всех слабых и обиженных и под ноль уничтожать любого агрессора.
Хорошо хоть, что распускать руки в отношении матери князя-младенца матриарх рязанской княжеской семьи так и не решилась, потому что внизу, под княжьими окнами, повинуясь моему приказу, уже угрожающе маячила пара дюжин бойцовых лилиток. Одни из них растягивали над мощеной мостовой большое полотно, готовясь принять на него классический прыжок самоубийцы из окна. Другие в любой момент были готовы войти внутрь, чтобы пинками и затрещинами разнять драку. Случись так – и скандала не оберешься. Поэтому-то заплаканная Евпраксия с годовалым сыном на руках сумела покинуть башню Власти как положено – то есть спустившись по лестнице и выйдя через дверь. Следом за ней на улицу выскочили две девчонки-служанки, волокущие короба и узелки с разными личными вещами княгинюшки. Место их жительства было определено заранее – в башне Мудрости вместе с Птицей и ее гавриками. Туда же некоторое время спустя сбежала вторая дочь князя, двенадцатилетняя Ирина, а следом за ней и ее мать, вдова князя Юрия Игоревича, Софья, с двумя младшими девочками на руках. И осталась Аграфена Ростиславна только с Аграфеной Ростиславной – такая уж у башни Власти тяжелая и разрушительная энергетика.
Двести третий день в мире Содома. Вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу, он же тридевятое царство, тридесятое государство, Башня Мудрости.
Анна Сергеевна Струмилина. Маг разума и главная вытирательница сопливых носов.
Ну вот, случилось так, что из гостеприимной хозяйки и экскурсовода я превратилась в опекуншу двух перепуганных изменением своего положения молодых женщин и трех девочек. Даже Софья, которая по биологическому возрасту была лет на десять меня старше, в вопросах практической жизни выглядела дитем. Да и не удивительно – ведь всю свою дозамужнюю жизнь она просидела в девичьей светлице, как княжна, которой грешно марать руки какой-либо работой, кроме вышивки и пения заунывных песен.