что она действительно дочь Бояна от одной из наложниц, никогда не видевшая от своего свирепого Повелителя ничего, кроме окриков и оплеух, так что никаких мстительных рефлексов в нашу сторону она не испытывает. Напротив, мы дали ей то, о чем она не смела и мечтать – свободу и возможность повзрослев, стать самодостаточной женщиной, самостоятельно выбирающей свою судьбу. И вот, кажется, она выбрала юного князя Глеба… Конечно, если я объявлю, что по рождению она дочь восточного царя, а по нынешнему положению моя приемная дочь (ни капли лжи), то формальным препятствием для этого брака может стать только то, что Асаль еще не крещена в православие. Как только это препятствие будет устранено, она без проблем сможет выйти замуж за Тверского князя.
И ведь невооруженным глазом видно, что светловолосый, плечистый и синеглазый мальчик-князь, с которым моя приемная аварская дочь встретилась на ристалище, где тренировалась в стрельбе с седла из нового для себя монгольского лука*, попал ей прямо в сердце стрелою Амура. И эта стройная, черноволосая смуглая и раскосая красавица (видно, что знатных кровей), с легкостью мечущая в мишень свои стрелы, запала в сердце юного Глеба, да так, что он не смог вымолвить ей ни одного слова, а только краснел, бледнел и глупо улыбался.
Примечание авторов: * монгольский лук является усовершенствованной версией лука хунну, которым пользовались авары. Основное преимущество монгольского лука перед луком хунну, заключалось в том, что его можно было постоянно держать в боеготовом состоянии, а на лук хунну, тетиву можно было накидывать только перед самым боем, иначе она ослабевала.
Молодые князья так торопились уехать, что, к огорчению Асаль, даже не остались на вечерние танцульки, на которых она планировала продолжать «окучивать» своего милого. Дело было в том, что время, отведенное им на конную прогулку, подходило к концу. Если они будут отсутствовать дольше этого времени, то их рано или поздно хватятся, после чего начнется превеликий переполох, ибо Юрию Всеволодовичу наверняка уже известно о том, что мы с Отцом прочим его старшего племянника по линии брата Ярослава на роль князя князей всея Руси – а тут дело пахнет не какой-то занюханной Рязанью, из-за которой он на меня первоначально погнал волну, а вообще вопросом о власти и ее источнике. А то некоторые тут отвыкли от страха божьего и расслабились, решив, что все у них схвачено и за все заплачено.
Именно поэтому мне и надо вызвать сюда на совет из Киева Ярослава Всеволодовича. Политического опыта и силы характера у него побольше, чем у сыновей, и с его помощью есть надежда решить вопрос с братом Юрием, не доводя дело до войны или смертоубийства. Одно дело – направо и налево крошить монголов и прочих захватчиков, а совсем другое, когда русские убивают русских, или даже всего лишь один русский князь убивает другого. Междоусобицам, ставшим обычным делом за последние сто лет, должен настать конец, князей же, затеявших такое, следует наказывать – пусть и не так сурово, как будет наказан хан Батый, посмевший влезть на Русь вместе со своей Ордой.
9 января 1238 Р.Х. День двадцать восьмой. Вечер. Коломенское княжество. Лагерь сборного войска владимирской и иных русских земель.
Возвращение двух юных князей из вылазки в тридевятое царство, тридесятое государство прошло бы незаметно, если бы сопровождавшие их латники полусотни Ратибора Береста, приняв на грудь по ковшу меда, не начали рассказывать такое, что у собеседников откровенно стали вянуть уши. С другой стороны, о сказочной стране тут были наслышаны уже многие, поскольку слухи с рязанской стороны приносил не только ветер, но и разного рода перехожие калики, как минимум половина которых были агентами влияния Евпатия Коловрата, который официально при большом скоплении народа был возведен в достоинство регента при малолетнем князе Иване Федоровиче. Публика, наливавшая богатырям, побывавшим в таком невиданном месте, только ахала, охала и мекала в самых интересных местах рассказа. А потом среди владимирских воев началось брожение, вроде того, что бывает в жбане перестоявшей свой срок браги.
Александр Ярославич и его брат Глеб только посмеивались, слушая о том, как отреагировало сборное войско в Коломенском лагере на эти рассказы в стиле: «махнет красавица-богатырка сабелькой направо – появляется улица, махнет налево – переулочек». И двадцать тысяч войска в этих рассказах превратились в двести, или, по крайней мере, в «видимо-невидимо», или «до самого виднокрая» – так сказать, поэтические преувеличения стратегического назначения. Самое главное было в том, что они сами не хотели, чтобы владимирское войско все же двинулось на Рязань, что должно было вылиться в братоубийственное сражение «русские рубят русских», которое будет для Руси чистой потерей, кто бы в нем ни победил. В этом они были полностью согласны с князем Серегиным, который им очень понравился и как человек, и как полководец, не желающий зазря класть своих воев и воительниц, и бьющийся только за правое дело.
Пара жарких часов ушла на разговор с боярами-воспитателями, причем говорил в основном Александр, а Глеб, как младший из двух братьев, либо степенно молчал, либо послушно поддакивал старшему брату. В результате бояре-воспитатели были убеждены и дали свое согласие на последующий уже официальный визит в тридесятое царство. Особое впечатление на них произвел рассказ о стоящем в княжеской светлице замороженном Батыге совокупно с уже готовым для него колом. Попутно братья получили разрешение на то, чтобы набрать себе таких же юных остроухих богатырок и сделать из них особые ближние дружины. Попытка, говорят, не пытка, и кроме того, эти девки просто хороши собой.
Потом, уже глубокой ночью в шатер к Ярославичам пришел верный сторонник их отца, ярославский удельный князь Всеволод Константинович, а за ним появился и отбросивший сомнения коломенский князь Роман Игоревич со своим шурином угличским князем Владимиром Константиновичем, в результате чего партия русского мира была оформлена официально. Потом к этой компании присоединилось множество разных князей, но эти были самыми первыми.
На рассвете следующего дня из шатра князя Александра Ярославича один за другим выпорхнули три почтовых голубя – они понесли свои депеши в далекий Киев-град к великому князю киевскому Ярославу Всеволодовичу, до которого им предстояло шесть часов лета. Три голубя были использованы из-за важности посланного сообщения и почти предельной дальности зимнего суточного перелета в семьсот пятьдесят верст по прямой. Не долетят два голубя – долетит третий, что, собственно и случилось к вечеру того же дня.
Тем временем проснувшийся князь Юрий обнаружил, что даже его собственная дружина и тем более его основная сила – владимирское ополчение – утратили весь свой наступательный порыв, в ответ на призывы к походу мекая что-то невнятное. Ведь никто же не покушается на их дома и имения – напротив, это они должны идти к рязанцам и учить их, кто там будет князем, а кто нет. Были бы там одни рязанцы – так то полбеды, ибо их отцы двадцать лет назад такое уже делали и правильного князя на княжеский рязанский стол уже сажали, а неправильного гоняли.
Но там теперь не только остатки рязанской дружины и ополчения во главе с Евпатием Коловратом, там уже и пресловутый князь Серегин, вместе со своими белыми всадниками. А ежели те белые всадники и в самом деле такие лихие, как о том везде бают, так и до беды доиграться можно. Тем более что не на своей земле они, владимирцы, будут биться, где помогают даже стены – а на чужой, где стены будут помогать кому угодно, но только не им.
Тем более что теперь против этого похода были, за исключением удельного ростовского князя Василько Константиновича, все остальные князья – они сгруппировались вокруг юного новгородского князя Александра Ярославича, будто разом нашли в нем свою опору. Взрослые мужи признали шестнадцатилетнего отрока своим законным представителем на переговорах с князем Серегиным, хотя бы только оттого, что по непонятной причине разговаривать ни с кем другим он просто не станет.
К тому же стало известно, что князь Серегин собирает в Рязани княжий съезд, на котором будет решаться, быть может, самый важный вопрос о том, как должна жить Русь после нашествия Батыя, когда с востока напирают монголы, желающие положить русские земли пусту, а с запада со своим «дранг нах остен» прутся германцы, датчане и шведы, цель которых – разрушить русские княжества и всех их жителей обратить в рабов. Воинство Серегина не будет вечно биться за украсно украшенную Святую Русь, уйдет когда-нибудь по своим делам, и надо решить, каким образом дальше будет жить русская земля, сражаясь как на западе против латинцев, так и на востоке против степняков.
Таким образом, великий князь владимирский и суздальский Юрий Всеволодович понял, что поход на Рязань, затеянный им ради самоутверждения, закончился так и не начавшись. А если он будет на нем настаивать, это приведет к бунту, в том числе и в рядах собственной дружины, потому что те, кто шел на него из алчности убоялись негативных последствий, а люди чести и совести признали неправедность самого замысла навязать рязанцам нелюбого им князя. Теперь следовало ждать, что именно тот пресловутый Серегин предпримет в ответ, и по этому вопросу заключались многочисленные пари. Некоторые считали, что он пойдет на Владимир войной. Другие – что вызовет князя Юрия Всеволодовича на очный поединок без права выставления защитника. Третьи – что потребует на княжьем съезде его смещения с владимирского стола, с заменой на своего ставленника князя Александра Ярославича, а четвертые – что, быть может, ограничится чисто словесным поношением, но таким, что князю Юрию надо будет либо самому вызывать князя Серегина на поединок, либо просто лезть в петлю.
Двести тринадцатый день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, он же тридевятое царство, тридесятое государство, Башня Мудрости.
Ася, она же Асель Субботина, она же «Матильда».