Короче, все эти князья, густо расплодившиеся в на русской земле после Рюрика, по большей части были еще тем клубком скорпионов и ехидн. Возникло резкое желание вывести из залы нужных мне людей, а всех остальных покрошить из пулеметов, чтобы разом решить все проблемы. Но, к сожалению, это исключено, потому что князья неприкосновенны, пока находятся под моим попечением в Рязани. Нет, как говорил дедушка Ленин, мы пойдем другим путем.
Живой и очень высокопоставленный свидетель возможного сговора некоторых русских князей и монгольского командования в моем распоряжении имеется. И это никто иной, как сам Батый, который пока живой-здоровый стоит под заклинанием стасиса в моем кабинете, дожидаясь того восхитительного момента, когда у меня дойдут руки посадить его на кол. Ну что же, я обещал князьям публичную казнь злодея, и от своих слов не отказываюсь. Но сперва мы проведем короткое, но очень эффективное следствие, и возможно, что казнимый злодей у нас будет не один.
Склонившись к уху Ярослава Всеволодовича, я коротко изложил ему свой план. В ответ тот только усмехнулся в бороду и молча кивнул. Все во власти Господней! Мы же в принципе и сами еще не проверяли, о чем Батый знает, а о чем нет, но даже если эти двое уедут из Рязани живыми, то ничего страшного. Все равно достанем! Осталось только отдать распоряжение, чтобы в залу доставили уже находящуюся наготове тушку Батыя и приготовили все к импровизированному судебному процессу. А Михаил Черниговский и Даниил Галицкий тем временем так и не прекратили свою ругань, впрочем, оставив дела сегодняшних дней в стороне и все глубже погружаясь в прошлые обиды. Откровенность, на которую тоже была заклята волшебная вода из фонтана, также бывает разной. Остальные присутствующие в этой зале князья слушали их перебранку уже без смешков и очень внимательно, потому что прямо у них на глазах скелеты толпами повылезали из шкафов и, гремя костями, устроили пляску вокруг двух раскрасневшихся бородатых мужчин, в порыве гнева засучивающих длинные рукава своих дорогих камковых рубах. Сейчас прольется чья-то кровь.
Сначала я не догадывался, с чего это вдруг спорщики пошли на такую откровенность, грозящую им обоим серьезными неприятностями. А если есть что непонятное, пусть и подыгрывающее твоим сиюминутным планам, то в этом надо тщательно разобраться, потому что сейчас оно подыгрывает, а пять минут спустя все будет наоборот. Почти сразу же стало понятно, что в этом деле активно замешана магия, причем главную роль играло вовсе не заклинание, наложенное Птицей на волшебную воду – для такого эффекта оно было слишком слабым и имело совсем другой спектр – а то, которое, будучи разлито в воздухе, сейчас в запале спора развязывало языки волынскому и черниговскому князьям. И накладывали это заклинание не Колдун, не Птица, не Анастасия и даже не Лилия, не говоря уже о Кобре. После ее заклинаний обычно пожарных вызывают, а не разгадывают ребусы. Неожиданно перед моими глазами возник образ смешливой девочки-подростка с красной кожей, маленькими рожками и забавной рожицей. Няша Тел – кто же еще мог так «пошутить»… Еще раз внимательно оглядев залу, в дальнем темном углу обнаруживаю невысокую худенькую фигуру в монашеской рясе до пола. В принципе, таким образом можно было бы спрятать настоящего черта с копытами на ногах и свиным пятачком вместо носа, а не только маленькую деммку, которая впридачу пахнет не серой, а ароматом свежих фиалок.
Я жестом подозвал к себе Профессора и тихим голосом приказал:
– Бери Матильду и что хочешь делай, но убери отсюда Тел, в смысле совсем убери из этого мира. Если ее обнаружат, то начнутся такие пляски, что никому мало не покажется. Тапки здесь, а голова потерялась.
Профессор наклонил голову, щелкнул каблуками, как в фильмах «про белогвардейцев», тихо сказал: «Есть, товарищ капитан» – и, взяв Матильду за руку, направился в тот самый темный угол. И когда я посмотрел туда в следующий раз, там уже никого не было. Профессор, если захочет, может быть весьма убедительным.
Тем временем растрепанные, будто бойцовые петухи, спорщики поливали друг друга отборными ругательствами и размахивали перед публикой грязным бельем оппонента. И, несмотря на отсутствие Тел, этот спектакль и не думал кончаться; похоже, что чем больше старые противники высказывали друг другу мелкие накипевшие обиды, тем больше им это нравилось. И только воздействие магической воды, заряженной лошадиной долей гуманизма и человеколюбия, не позволяло господам князьям схватиться за висящие на поясе кинжалы и перейти к банальной поножовщине.
– Сергей Сергеевич, – с усмешкой, но также тихо спросил меня Ярослав Всеволодович, указывая на разыгравшуюся посреди зала сцену, – скажи, эта ссора Даниила Галицкого и Михаила черниговского имеет обычные причины или тут поработала ваша любимая магия? Как-то неприятно смотреть на то, как два уважаемых своими людьми князя вцепятся друг другу во власы, будто скандальные бабы на городском торжище.
– Да нет, – почти неслышно признался я, – тут поработала магия. Одна из наших девочек из озорства решила наложить на всех присутствующих заклинание, которое просто делает их такими, какие они есть на самом деле, лишая людей возможности лгать и притворяться. Результат налицо.
– Воистину, – кивнул князь, – результат налицо. Только лиц я там, Сергей Сергеевич, собственно, и не вижу, есть две отвратительные хари. Кстати, как я догадываюсь, у той девочки, о которой ты только что говорил, красная кожа, маленькие рожки и длинный хвост, как у молодой телочки?
– Да, – ответил я, – воистину так, Ярослав Всеволодович. А как ты догадался?
Киевский князь кивнул в сторону старшего сына и с усмешкой произнес:
– Александр мне рассказывал, что тем существам, которых вы называете деммками, разные дурацкие шутки дороже собственной жизни. Иногда мне кажется, что наши скоморохи отчасти приходятся им родней, потому что иногда их зубоскальство тоже можно остановить только ударом меча.
– Я тоже так думаю, – кивнул я, – впрочем, деммки куда вменяемее ваших скоморохов, и я уверен, что моим отрокам никого бить не пришлось бы, тем более мечом. Кстати, смотрите, вон несут главное украшение сегодняшнего дня – и сейчас начнется вторая часть марлезонского балета.
Ярослав Всеволодович явно сперва хотел было спросить меня о том, что такое марлезонский балет, но потом промолчал. И так понятно, потому что украшением стола была замороженная тушки хана Батыя, которую тащили две дюжие бойцовые лилитки. Еще одна лилитка, двигающаяся следом, несла на плече кол и крестовину для его установки. Зрелище было таким же завлекательным, как и при вносе «черного ящика» на передаче «Что, Где, Когда». Почему-то у меня возникла именно такая ассоциация, не хватало только музыки. Батый действительно был «черным ящиком», из которого неизвестно еще было что вылезет. Очевидно, что это зрелище привлекло не только мое внимание, потому что даже Даниил Галицкий и Михаил Черниговский, выплескивающие друг на друга черные волны ненависти, приостановили пока свое занятие и воззрились на искаженную в застывшей яростной гримасе рожу Батыя.
Тем временем лилитки, которые внесли в залу детали этого натюрморта, поставили Батыя и кол прямо напротив стола, после чего застыли за спиной у тушки монгольского хана, находясь в готовности выполнить любое мое распоряжение. Дальше был мой выход.
– Итак, уважаемые господа князья, – немного ироническим тоном произнес я, – перед вами монгольский хан Батый, наш злобный враг, губитель христовой веры и убийца, руки которого по локоть в крови русских людей. Захватив в полон этого злобного зверя в человеческом обличье, я представляю его на ваш общий суд, чтобы вы все рассмотрели его дело и вынесли справедливый приговор. Ведь именно смерть большинства из здесь присутствующих, со всей родней и ближниками, должна была стать результатом похода в русские земли, поэтому на вас я и возлагаю обязанности судей. Скажете казнить – казним! Скажете отпустить – отпустим! На все четыре стороны. На себя же я возьму того, кто будет обвинять Батыя в его злых деяниях, приводить их доказательства и спрашивать, чего он за это достоин. Любо ли вам такое решение, уважаемые господа князья?
– Любо, Сергей Сергеевич, ты говори его вины, а мы будем судить, – вставая рядом со мной, со своего места произнес киевский великий князь Ярослав Всеволодович, и уже под всеобщий смех добавил: – Пусть все будет по Правде, и пусть потом никто не скажет, что на Руси с гостями, даже незваными, поступают без вежества.
– На кол, его, на кол, – завопили другие князья, и в их числе оба скандалиста, – вины его известны, преступления его безмерны – так что на кол его и не рассусоливать.
– Да нет, – ответил я, специально заготовленным контрзаклинанием снимая с Батыя заклинание стасиса, – не все так просто, как думают некоторые. Не все вины этого человека известны, так же как не все его подельники пойманы. Ведь могли же быть у монгол на Руси тайные союзники, которые думали, что это нашествие пойдет им на пользу? Что в первый раз из-за мелких выгод и обид русские князья берут себе в союзники поганых и приводят их на русскую землю, отдавая ее им на поток и разорение?
– Нет, – веско произнес князь Ярослав Всеволодович, – не первый раз, так что делай свое дело, Сергей Сергеевич, великий князь страны Артании.
Тем временем заклинание стасиса совсем истаяло – и Батый, в глазах которого еще мельтешили чертики, ошеломленно затряс головой, не понимая как он с поля боя, где смятое тушами чудовищных железных зверей бесславно полегло все его войско, попал сюда, в этот зал, полный переговаривающихся русских князей и бояр, с тяжелым вниманием сейчас смотрящих в его сторону. Ох, как он ненавидел в этот момент этих мелких людишек, у которых не хватило ума согнуть свои шеи перед потомками Потрясателя Вселенной. Теперь он, побитый с помощью ужасного колдовства, стоит перед всеми этими князьями, которые наслаждаются его унижением. А ведь среди них есть и те, которые летом присылали тайных послов в его степную ставку, расположенную в верховьях Северского Донца, которые клялись монголам в вечной дружбе и любви. В лицо он их не знает, но имена навечно отпечатались в памяти… И самое главное, прямо напротив него стоит главный враг – выбритый так гладко, будто это юноша никогда еще не знавший женщин – именно он и низверг его в прах, вытерев свои грубые сапоги о дорогой халат. Батый так ненавидел меня в этот момент, что рванулся на хапок, желая только дотянуться и вцепиться мне в горло ногтями и зубами, как бешеный сте