При всей своей “идеальности” и “надмирности” – в жизни Жуковский крепкий домосед. Его идеал семья и очаг. А Батюшков весь в странствии к этому призрачному очагу и счастью. Постепенное осознание его недостижимости будет по-своему угнетать и раскалывать гармонию “внутреннего человека” каждого поэта. Жуковский найдёт примирение в области идеального. А для Батюшкова жизнь постепенно станет “сказкой, рассказанной идиотом”. Сознание беспочвенности, заброшенности, забытости человека в мире подталкивает раннего Батюшкова к простым эпикурейским радостям – а в зрелых стихах прозвучит со всей мощью элегического отчаяния перед неумолимым временем, которое пожирает всё самое дорогое в жизни, и которое не смогут утишить даже христианские истины. Мелодию этого отчаяния мы слышим даже сквозь толщу языка и времени – потому что для человека вряд ли что изменилось.
Мечту об очаге воплотит Жуковский, он создаст семью и станет отцом, хотя почти всю жизнь и проведёт в разъездах – а Батюшков так и останется одиночкой и умрёт безумцем в чужом доме на руках у родственников. Его бездомность и безбытность не только предсказывают ХХ век, когда миллионы людей будут насильственно лишены земли и крова, но и заглядывают в наше время, когда понятие дома становится вообще относительным. Сегодня все мы живём на чужой земле под временно арендованной крышей.
Как повлияла на внутренний мир Жуковского его несчастная любовь к племяннице Маше Протасовой – насколько отточила способность к выражению переходных ощущений и философскому раздумью – хорошо видно по рассуждению Василия Андреевича о меланхолии: “Счастие любви, – пишет Жуковский, – есть наслаж-дение меланхолическое: то, что чувствуешь в настоящую минуту, менее того, что будешь или что желал бы чувствовать в следующую: ты счастлив, но стремишься к большему, более совершенному счастию, следовательно, в самом своём упоении ощутителен для тебя какой-то недостаток, который вливает в душу твою тихое уныние, придающее более живости самому наслаждению; ты не находишь слов для изображения тайного состояния души твоей, и это самое бессилие погружает тебя в задумчивость! И когда же счастливая любовь выражалась веселием?.. Любовь несчастная, любовь, наполняющая душу, но разлученная с сладкою надеждою жить для того, что нам любезно, слишком скоро умертвила бы наше бытие, когда бы отделена была от меланхолии, от сего непонятного очарования, которое придаёт неизъяснимую прелесть самым мучениям… Пока человек упрекает одну только судьбу, до тех пор остаётся ему некоторая обманчивая надежда на перемену: и в сих-то упрёках, и в сем-то обманчивом ожидании перемены заключено тайное меланхолическое наслаждение, которое самую горесть делает для него драгоценною”. “Вестник Европы”. 1809.
Словно в противовес бесконечному трудолюбию Жуковского, словно поддразнивая “немца” – Батюшков ленится. Жуковский заполняет самообразованием и работой каждую минуту, а Батюшков в деревне может неделями ничего не делать. Его стратегия – праздность. В деревню Батюшков увезёт записную книжку “Разные замечания”. Подаренная Жуковским, она заполнена его записями, дальше будет писать Константин Николаевич. Подобный “живой журнал” – ещё одна форма диалога, оформляющего московское “дружество”.
Удаляясь в середине лета в деревню, Батюшков увозил с собой новую жизнь, и эта жизнь была обретена в Москве. Город, который он поначалу принял в штыки, одарил его личными и литературными отношениями, составившими смысл его жизни на ближайшее время. Гнедич не зря беспокоился – его друг, действительно, выходил из сферы влияния петербуржских классицистов. Он больше не хотел переводить героический эпос Тассо. Он погружался в пёстрый сказочный мир “Неистового Роланда” Ариосто – и лирику Петрарки. Ему важны чувство и человек. “Разные замечания” как бы подсвечивают первые шаги на этой дороге.
“Разные замечания”
ЖуковскийБатюшковЖуковскийБатюшковЖуковскийБатюшковЖуковскийБатюшковЖуковскийБатюшковЖуковскийC сим словом оборотился он к нему спиною и пошёл прочь. <…>
В душе его, которая никогда не могла противостоять силе страсти, была натуральная, сильная привязанность к добру. Он любил наслаждаться чувствами. Будучи весьма часто несправедливым, он не стыдился своих несправедливостей, ибо знал, что имел силу всегда загладить их! Чувство великое и приличное монарху! Раз признавши себя несправедливым перед кем-нибудь, он при всяком случае старался доказать ему свою благосклонность; человек, который мог заставить его почувствовать сладость добра и правосудия, становился некоторым образом для него дорог. Он любил возобновлять своё чувство, возобновляя знание своей к нему благосклонности. Натура сделала его великодушным, прямым, добрым, чувствительным, вселяла в него любовь к добру – судьба и Екатерина преобратили его в тирана, к великому несчастию России, которую он мог бы возвысить.
БатюшковЖуковский