Подобным образом Батюшков писал когда-то об Истории. Он рассказывает Вяземскому о Милонове, который зло и талантливо высмеял в сатире Василия Львовича, и это как раз та “молодая шпана”, на фоне которой 25-летний Батюшков вдруг почувствует себя стариком. Полумиллионная армия Наполеона уже подошла к границе Российской империи, а ему интересно, на кого в новом послании метил “князь вралей” Шаликов. Судьбы миллионов людей уже поменяли траектории и складывались в новый и страшный рисунок – а Жуковский посылает Батюшкову ответное послание на его “Пенаты”. Пока одни переигрывали других, а те третьих – История переигрывала всех.
1812. Молодые люди
О том, что к лету 1812 года начнётся война с Наполеоном, Батюшков не мог не думать – ещё в марте Семёновский полк, в котором служили оба оленинских сына, выдвинулся из Петербурга на западную границу. Однако ни Батюшков, ни вообще кто-либо в России – не мог предугадать масштаба бедствия. Как и советские обыватели в 1941-м, они полагали, что дело, чем бы оно ни кончилось, закончится на границе и не коснётся обитателей внутренней империи. То, что будет сдан Витебск, Смоленск, а потом и Москва, что угроза оккупации нависнет над Петербургом и что будет созвано ополчение – невозможно было помыслить. Жизнь в столицах шла привычным ходом, в балах и выездах; послы ещё не были отозваны, а “штатные” поэты спешили заготовить оды на победу, в которой никто не сомневался; в Депо манускриптов как прежде работали библиотекари, а сердце Оленина ещё не было разбито гибелью сына; даже наполеоновская фаворитка актриса Жорж преспокойно гастролировала в столице – правда, залы на её представлениях заполнялись всё хуже; в патриотическом экстазе многие петербуржцы отказывались от “всего французского”.
Наполеон объявит о войне 22 июня по новому стилю – роковая дата для русских! – перейдёт Неман, затем Двину и уже в сентябре возьмёт Москву. Однако сейчас конец июня, и Барклай только начинает запланированное отступление. Задача Наполеона – силой принудить русских соблюдать тильзитские договорённости по блокаде Англии. О захвате Москвы и покорении России не может быть и речи, он рассчитывает завершить дело на границе. Но Александр уезжает из ставки в Вильно. Он не собирается вести переговоры с Наполеоном, к тому же пребывание императора при армии существенно тормозит действия военных. В трудную минуту место царя – “с народом”, убеждает Александра его официальный “пропагандист” адмирал Шишков. Свою мысль он выразит в духоподъёмной тираде (и даже с внутренней рифмой): “Государь и отечество есть глава и тело: едино без другого не может быть ни здраво, ни цело, ни благополучно”. Через несколько дней после того, как Александр уедет из Вильно в Москву, в город войдёт Наполеон. Русских переговорщиков он будет принимать в покоях русского императора. Каков самый короткий путь на Москву? спросит Бонапарт у Балашова. Через Полтаву, дерзко ответит тот. Всё это время армия Барклая продолжает отступление к Дриссе, далее на Витебск, далее Смоленск, чтобы соединиться в Смоленске с армией Багратиона и дать Наполеону решающее сражение.
Какой бы характер ни приняла война, Вяземский готов вступить в ополчение. “Выздоравливай скорее, – пишет он Батюшкову, – и примись за меч полузаржавый, и приди под наши знамёна!” “Полузаржавый меч” – образ из “Моих пенатов”. Так жизнь подражает искусству. Вяземский готов ссудить товарища деньгами на дорогу и обмундирование. “Дело славное! – завершает он. – Качай!”
В начале июля ситуация на фронтах меняется. В ходе разведывательной операции на петербуржском направлении, которое прикрывал только корпус Витгенштейна, – генералу Кульнёву удастся с ходу разгромить два французских полка. Он возьмёт множество пленных, включая генерала Сен-Жени. Однако сведения, полученные на допросах, окажутся неутешительными. Пока Барклай и Багратион отступают к Смоленску, корпуса Макдональда и Удино, действующие на северном направлении, вот-вот обойдут Витгенштейна с флангов и соединятся за спиной у русских в Себеже, откуда открывается незащищённая дорога на Псков, далее Петербург. Взятая в клещи, армия Витгенштейна не сможет задержать французов, а прикрыть столицу резервами не хватит времени. При удачном манёвре французские войска уже к августу могут подойти к городу.
То, как Александр I принял известие о блицкриге Макдональда – Удино, хорошо видно по письму в Петербург к графу Николаю Салтыкову, занимавшему тогда пост председателя Госсовета. Это письмо – распоряжение об эвакуации города и представляет собой список, “что надобно будет увезти из Петербурга, и о способах сего увоза”.
“Совет. Сенат. Синод. Департаменты Министерские. Банки. Монетный двор. Кадетские корпуса. Заведения, под непосредственным начальством Императрицы Марии Феодоровны состоящие. Арсенал. Архивы. Коллегии Иностранных дел. Кабинетской <архив>. Из протчих все важнейшия бумаги. Из придворнаго ведомства: серебро и золото в посудах. Лучшия картины Эрмитажа, также и камни резные хранящиеся также в ведении придворном одежды прежних государей. Сестрорецкой завод с мастеровыми и теми машинами, которыя можно будет забрать”.
Через сто с лишним лет эвакуацию переживёт Москва – с той разницей, что Москва отправится в Самару и за Урал, а Петербург эвакуируют в Олонецкую или Ярославль, далее на Нижний по Волге. В 1812 году Москву и всех её обитателей просто бросят, а Петербург тщательно упакуют и вывезут. В 1941-м история повторится “наоборот”, и теперь на произвол судьбы будет брошен Петербург (Ленинград). И тогда, и всегда судьба столицы – завиднее обычного города.
1 июля 1812 года. “Что с тобою сделалось? – пишет Батюшков Вяземскому в Москву. – Здоров ли ты? Или так занят политическими обстоятельствами, Неманом, Двиной, позицией направо, позицией налево, передовым войском, задними магазинами, голодом, мором и всем снарядом смерти, что забыл маленького Батюшкова…” “Задние магазины” – это склады провианта и фуража на пути отступления армии; видно, Батюшков пристально следит за началом войны, хотя и сохраняет ироничный тон. То, что составляет “снаряд смерти”, для него не пустой звук; ирония отсюда.
По достоверным известиям Наполеон в предположении вступить в Петербург намеревается увезти из оного статую Петра Великого, подобно как он сие учинил уже из Венеции, вывозом известных четырёх коней бронзовых с плаца Св. Марка, и из Берлина триумфальной бронзовой колесницы с конями с ворот, называемых Бранденбургскими, то обе статуи Петра I-го, большую, и ту, которая перед Михайловским замком, снять и увезти на судах, как драгоценности, с которыми не хотим расставаться.
(Александр I – А.Н. Салтыкову)
Среди прочего к эвакуации предназначалась и Публичная библиотека. Почти весь свой короткий срок в должности библиотекаря Батюшков проведёт не за разбором единиц хранения – как должен был – а за укладкой рукописей в ящики.
По подсчётам Оленина, на транспортировку редких рукописей и “самых нужнейших печатных книг” потребуется до ста ящиков. Для отправки груза в Петрозаводск Оленин испрашивает у министра народного просвещения три судна, “называемых здесь водовиками”. Из всех сотрудников ИПБ Оленин доверяет книги лишь одному человеку. Сопровождать библиотеку в поход назначен помощник Крылова – Сопиков. “Для караула же означенных ящиков, – пишет Оленин, – нарядил я из надежнейших сторожей пять человек”.
Самое горячее для библиотеки время – отправки в эвакуацию – придётся на дни, когда на Оленина обрушится личное горе: на Бородинском поле будет убит его старший сын, 19-летний Николай. Младшего Петра контузит “в шею”; в тяжелейшем состоянии его отправят в эвакуацию в Нижний, где его вскоре найдёт Батюшков. Читая строки сухих донесений Алексея Николаевича, его чёткие распоряжения и предписания по упаковке, погрузке и отправке сокровищ Публичной библиотеки, следует помнить, какая тяжесть в этот момент лежит у него на сердце.
Июль, первая половина. Император Александр в Москве. На выходе с молебна его встречает воодушевлённая толпа. Верноподданнические чувства переполняют москвичей, когда царь выходит на балкон Кремлёвского дворца. Эпизод этот хорошо известен читателю по роману “Война и мир”, где Александр изображён с недоеденным бисквитом в руке. По версии Толстого он даже разбрасывает бисквиты толпе – что вызывает негодование Вяземского, который в своих воспоминаниях о 1812 годе приводит толстовское описание как образец исторической басни и опошления действительности. Нужно совершенно не знать и не понимать императора, считает он, чтобы изобразить в таком уничижительном виде. Впрочем, в защиту Толстого нужно сказать, что случай с бисквитом был лишь одним из множества разных по характеру эпизодов романа, с помощью которых автор создавал живой и противоречивый образ русского императора.
Пока в Петербурге начинают готовить эвакуацию – царь готовит обращение к русскому народу. В Слободском дворце он созывает представителей дворянства и купечества. Бывший не очень-то популярным среди москвичей, да и вообще непопулярный царь – он получает восторженный приём. Он примеривает на себя роль вождя народной войны.
“Я ещё раз завидую московским жителям, – продолжает иронизировать Батюшков, – которые столь покойны в наше печальное время, и, я думаю, как басенная мышь, говорят, поджавши лапки: «Чем, грешная, могу помочь!»” Это цитата из лафонтеновой басни Ивана Дмитриева (“Мышь, удалившаяся от света”). Видно, что московские патриоты не вызывают у него хоть сколько-то уважения. Когда на Крысополис (читай – Москву) нападают кошки (французы), мышь (москвич), давно отъевшаяся в куске сыра, только разводит лапками:
“Возлюбленны мои, – смиренно отвечала,
Я от житейского давно уже отстала;
Чем, грешная, могу помочь?
Да ниспошлет вам Бог! а я и день, и ночь
Молить Его за вас готова”.
Поклон им, заперлась, и более ни слова.