ужно! Необходимо ведь учесть, у них там, в горных высях, одно неотделимо от другого, или все, или ничего, вот и Лис по-иному своему повелителю служить не могла, ну а герр Ховен не полный же дурак, чтоб отказаться.
– А ты сам, лично, охотился когда на человека? – осторожно спросил Сэм у Волка.
– Мне и на зверя-то не доводилось, – честно сознался в ответ парень. – Но если придет нужда исполнить долг, я – как все. Хотя и не хотелось бы.
– А мне ты мог бы показать сейчас? Ну-у, как бы это лучше сказать… – замешкался в определении Сэм, боясь ненароком ляпнуть обидное.
– Превращение? А что, мог бы! – Волк заулыбался, предвидя даровое развлечение. – Вообще это здорово, что ты не боишься! Ведь все вокруг… А-а, я уж привык! – и Волк с досадой махнул рукой. – Но лучше давай-ка пойдем в котельную. Может, видно и похуже, зато тепло.
– Само собой. Вовсе я не хочу, чтобы ты скакал голый на морозе, – согласился Сэм, а внутри себя замер и телом и душой в предвкушении невиданного зрелища. Любопытство не просто распирало его, но еще немного – и разорвало бы на части. Он был готов следовать за Волком куда угодно.
Немного-то и времени прошло с той минуты, когда на него снизошло озарение, а потом и его словесное доказательство. Но мир вокруг изменился. Впервые Сэм ощутил себя полной его частью, и вовсе не потому, что нашел вдруг в нем существ, еще более безумных для обыденности, чем он, а оттого, что безумие теперь верно, хотя и медленно, становилось нормой. Сэм давно это подозревал и прозревал, но даже и мечтать не смел о вещественном подтверждении сумасбродств Вселенной, всего лишь притаившейся за кажущимся скучным порядком. А Волк, Лис и Медведь в этом мире поддельного порядка – будто кинематограф или автомобиль, попавшие в каменный век, только относительное чудо, доказывающее способность к чудесам всеобщим и объяснимым. Надо лишь преодолеть собственную планку, которая даже не на уровне головы, но где-то у пят, перешагиваешь по привычке и опасаешься поднять – вдруг не допрыгнешь. Однако Сэм любил прыгать, так, чтобы выше этой самой головы. Вот и его изобретение, говорят, мистика, а настоящей-то природной не видали. Куда его самоделке, вот где диво, где настоящее знание!
В ангаре было не так светло, как снаружи, пусть и работало на полную катушку электрическое освещение. Но все же достаточно, чтобы все рассмотреть как следует. А голый Волк был очень ничего, Сэм даже позавидовал, экие лепные мышцы и длинные ноги, не то что у него – костлявая слишком, нескладная фигура, будто из одних острых углов, и собранная наскоро. Но тут же подумал, что пялиться бесстыдно открыто, хоть и на голого мужчину, все-таки нехорошо, не в музее древнегреческой скульптуры, и поторопил:
– Давай, что ли. Я готов, – и сложил руки на груди, приготовился лицезреть.
– Ты-то готов, а я-то нет, – Волк несколько раз огляделся кругом. – Как бы чего не подпалить!.. Вроде все чисто. Ну что же. Смотри! – и очень высоко подпрыгнул вверх.
Зрелище и вправду заняло не более пары секунд. Но Сэм разглядел достаточно для первого раза. Оп-па! Неизвестно даже, на что похоже. Одно ясно, не на органическую трансформацию. Никакие конечности никуда не вытягивались, не росли когти, не удлинялся хвост. Превращение в движении скорее напоминало детскую игрушку калейдоскоп, с одноцветными, прозрачными, хрустальными стеклышками. Будто неправильной формы додекаэдр образовался на месте человека, завис на мгновение в воздухе, как если бы исчезла внезапно сила земного притяжения. Потом идеально ровные грани стремительно умножились, развернулись в бесчисленное количество сторон, замелькали в неистовом вращении, возникло слабое свечение, какое бывает в сталелитейном цеху от только что отлитой чушки. И вот на мягкие лапы приземлился красавец волк и прянул в сторону с легким фырканьем. В воздухе разлился ощутимый запах сильно нагретого воска и озона, словно от электрических разрядов. Впрочем, запах приятный.
Волк уже сидел подле на свернутом калачиком хвосте, ждал. Сэм не сразу понял, что нужно и можно выразить впечатления вслух, потом вспомнил: он имеет дело с по-прежнему разумным существом, хоть временно и бессловесным, и дал волю эмоциям:
– Это здорово! Это, ты даже не представляешь, как здорово! – Он обошел вокруг Волка, от избытка чувств цокая языком. Тот сидел неподвижно, лишь водил мордой туда-сюда, следя за ритуальными плясками Сэма вокруг его персоны. – А теперь чего делать будем? Ты хотя бы хвостом помаши, что ли? – предложил Сэм и счастливо засмеялся.
Волк хвостом махать не стал, а поднялся на задние лапы, передние задрал Сэму на грудь, фамильярно лизнул его шершавым мокрым языком в щеку и побежал прочь к выходу. У двери остановился, оглянулся назад, как бы спрашивая: «Ты чего? Не мешкай, за мной!» И оба они, Волк и человек, выбежали на чистый снег позади ангаров. Будто мальчишка, Сэм валял снежки, кидал их в Волка, тот подсекал его под коленки, опрокидывал на лед, Сэм норовил поймать проказника за хвост, потом удирал, потом догонял, бог знает сколько времени, весь вымок и потерял варежку. Потом запыхался напрочь, плюхнулся в сугроб, оставшийся после недавней расчистки станции, и громко запел песню: про девушку, собиравшую травы на лугу. Волк тянул его зубами то за правый, то за левый меховой сапог, тащил из сугроба, но Сэм никак не желал вставать, громко хохотал и все орал свою песню. Пока сверху не раздался вполне человеческий голос:
– Эва, как вас разобрало! Ничего, скоро герр Ховен придет, получите на орехи! Двери настежь, электростанция без присмотра – одна спичка, и готово! Срамота! – над ними мохнатой тушей, закутанной в дежурную и бессменную шубу, возвышался Марвитц.
Волк не долго думая, поджав уши и хвост, чесанул по снегу обратно к топливным складам. Сэм и Герхард остались наедине.
– Ты чего кулаком грозил? – хмуро спросил Марвитц, как будто сейчас это был самый наиважнейший вопрос, который он хотел задать Сэму.
– А ты чего надо мной потешался? Надо же, рыбкой он забавлялся! Для пущего эффекта тебе стоило гранату зубами ловить, то-то смеху было бы! – огрызнулся в ответ Сэм. – Еще друг называется! Дрянной из тебя друг-то вышел. Впрочем, чего это я? Небось герр Ховен отдаст приказ, так ты меня и пустишь под лед, не задумаешься!
– Может, пущу, а может, и нет! – обиделся в свою очередь Марвитц. – Тоже мне нашелся рыцарь большой дороги! Какие у меня друзья? У такого-то отродья? Не хочешь больше со мной знаться, так прямо и скажи. Ничего, как-нибудь переживу, не впервой.
– Ты из всех дурней наибольший дурень, каких я только видал! – прикрикнул на него Сэм, но уже совсем без горькой сердитости. – Думаешь, самые страшные оборотни – это вы? Держи карман шире! Не-ет, дорогой мой Медведь, настоящие нелюди – они всегда под одной шкурой ходят, а превращаются незаметно исподтишка, как крокодилы, бревном прикинутся и нападают из засады. Это, чтоб тебе понятней было, такие человеки, вроде нравственных хамелеонов. И я вовсе не твоего любимого гауптштурмфюрера имею в виду. С Великим Лео как раз все просто – какой снаружи, такой изнутри. Мракобес и сволочь последняя, ты уж не обижайся. А хамелеоны – они тишайшие. Думаешь, лежит так себе чурочка, а как ручонку доверчиво протянешь, тут тебе или пальцы оттяпают, или дерьмом обдадут с ног до головы. Я этого нахлебался, ты мне верь.
– Тебе все равно, что ли? – недоверчиво и отчего-то шепотом спросил его Марвитц. – Неужто, как допрежь всего, вместе посиживать будем, за картами и вообще?
– Будем, дружище. Но не как прежде. Я тебя, любезный ты мой Медведь, еще замучаю. И тебя, и Бохмана, и Волка, любопытство – бедствие для окружающих, ты это запомни. Заодно кое-какую дурь из твоей головы вычищу. Постараюсь, по крайней мере. Еще погонишь меня в шею, чтобы не лез. Я на тебе эксперименты ставить буду, предупреждаю сразу. Готов послужить на пользу науке? – уводя разговор в сторону с опасного места, спросил Сэм.
– Ага, а кто зарекался, что нипочем на герра Ховена горбатить не станет? Не ты ли? – не удержался от каверзы Марвитц, он был, наверное, очень рад тому, что сказал ему Сэм, скалился во весь рот и блестел глазищами.
– Да пошел твой Ховен знаешь куда? Гауптштурмфюреры приходят и уходят, а небеса остаются. И небес этих не девять сфер, но бесчисленное множество. Только до одного доберешься, думаешь, уж все, можно и отдохнуть. Глядь, за ним другое открывается, еще бездоннее первого. И так без конца. И взирать на эти небеса никакой-такой Ховен не может мне ни разрешить, ни запретить, кочергу ему в зад!
– Ишь развоевался как! Ничего, скоро герр Ховен возвернется, перед ним и выступишь. С тебя станется, – Медведь от избытка чувств хлопнул Сэма ручищей по хребту и едва-едва успел поймать, чтобы приятель не улетел обратно в сугроб.
– Дотащили, что ли, торпеду? – отряхиваясь, спросил Сэм.
– А как же, дотащили. Теперь направлено взрывать станут. Лишних свидетелей попросили удалиться. В целях, стало быть, общественной безопасности. Ну и меня герр Ховен спровадил, чтобы в лагере приглядывал, сейчас ведь и морячки подойдут. А сам задержался, и Лис с ним вместе. Капитан Вернер и наш Вилли тоже там, и даже старик Ени пожелал посмотреть, правильно ли после взрыва шахта пойдет? Ну еще саперы остались, без них нельзя. Думаю, и отсюда мы с тобой услышим. Как бабахнет, будто громкий хлопок, так скоро после того и возвернутся.
Они не спеша тем временем шли обратно по направлению к электростанции, то и дело обращая взоры на север, чтобы не пропустить вожделенного мига, когда «бабахнет», все же при здешней рутине большое развлечение. Только Медведь сразу предупредил, чтобы не сильно обнадеживать. Очень уж далеко, увидеть ничего не увидят, но услышать можно – звук здесь разносится хорошо. Из ангара к ним вышел Волк, уже в человеческом обличье, в теплой меховой куртке и вязаном шлеме на голове – поднимался ветер. У Сэма стали мерзнуть уши, он натянул и до упора застегнул капюшон, пожалел об утраченной варежке. Искать пропажу было лень, проще у Герхарда взять на складе новенькую пару.