жение и скоро может быть война. Тогда присмиревшие близнецы, блестя сапфировыми глазищами, жались к его ногам, Вождь успокаивал, говорил: ничего, ничего, одолеем всех врагов. И они радостно виляли хвостами – конечно, одолеем, и непременно всех. Потом, уже превратившись обратно, коротко рассказывали об успехах в спецшколе, скорее даже докладывали, и, оделенные бесконечными конфетами, отбывали на черной машине.
А когда минуло еще некоторое время их второго года в курсантах, обоим пришлось принять участие в настоящей военной кампании. Правда, как объяснил дядя Жора, это должен был быть тренировочный поход. То есть никакому военному подразделению их не поручали, группа из трех человек существовала как бы самостоятельно. Шла война с Финляндией, и близнецам предстояло пройти нечто вроде боевого крещения по добыче разведданных. На фронте оказалось жутковато, тут только и поняли они, как это бывает в реальной жизни, когда война идет не книжная. Очень много крови и очень много страха. И что советский человек может драться насмерть и с весьма скверным оружием в совсем безнадежных ситуациях, а не прятаться только за брустверами и пулеметами, как то было с вражеской стороны на линии Маннергейма. Впрочем, дядя Жора их успокаивал: война эта не из самых важных, вроде как бы тоже тренировочная, например, стало ясно, нынешнее вооружение никуда не годится. Значит, что? Надо модернизировать, и тактику в том числе. Близнецам это было понятно. Смерти они не страшились, и не потому вовсе, что убить их самих было куда как не просто. А оттого, что повсюду безропотно гибли свои же красноармейцы, без лишних вопросов и жалоб, и бояться выходило даже стыдно. Игер однажды, застеснявшись собственной неуязвимости, самочинно захватил вражеский штабной блиндаж, чуть не погиб под ураганным огнем, получил первоклассный нагоняй от Карякина и благодарность от командования. Но после того случая их военная карьера бесславно завершилась. Как вызнали они потом, Вождь узнал об эскападе, негласно же близнецов велено было беречь, будто зеницу его ока, и ребят тут же отозвали обратно. Пришлось вернуться к занятиям в диверсионной школе и прогулкам в парке, теперь уже по снегу. Вождь гулял в белых, подшитых кожей валенках, они резвились в волчьих шубках и слушали выговор за выговором. Что неумная храбрость и большая дурость одно и то же, что себе они не принадлежат, а целому государству, и потому жизни свои не смеют растрачивать попусту. На финской бойне справятся и без них, а коли выпадет вдруг выдающаяся правительственная необходимость, что тогда делать в случае их гибели? Близнецам было стыдно.
Но однажды и совсем скоро началась уже настоящая война. Кромешное бедствие и катастрофа Отечества. А они все ждали. Из школы их забрали, отныне близнецы все время проводили подле Вождя, охрана не охрана, однако существовали поблизости. Вместе с ними и Капитоныч. Хотя тот сильно тяготился своим положением, рвался на фронт, но и его не отпускали тоже. Потом настало вовсе темное время, сидели под землей, в убежище метрополитена, Вождь отказался покидать пропадающую столицу, решил сгинуть вместе с ней. Близнецы знали – пока они живы, никакие фрицы последний рубеж к Вождю не пройдут, даже спали в волчьем обличье у порога его подземного кабинета. И кажется, Вождю хорошо было от их недремлющего присутствия.
Потом, со временем, стало полегче. Нужно было выстоять первый шквал, самый ураганный, как сказал им Капитоныч, а дальше уже хватит сил, чтобы дать фашистской нечисти должный отпор. Близнецы рвались к настоящему делу, но Вождь по-прежнему держал их при себе. Игеру, как более прозорливому, иногда казалось, Верховный Главнокомандующий поступает так нарочно. Жалеет он их, что ли? А может, привязался и не хочет отпускать. Но должен же он понять, их долг защищать Родину, и неужели не найдется для них особенного дела? Однажды так и сказал, заикаясь словами, очень сильно волновался. Вождь выслушал молча, после спросил: «Неужто при нем близнецам столь уж худо?» Не худо, конечно, то-то и оно. Охранять Вождя святая их обязанность, только теперь-то от кого охранять? Москву отбили, враг рвется на юг и на восток. Срамно это, когда тебе хорошо, а вокруг так плохо. Вождь пыхтел трубкой в усы, хмурился, однако с Игером спорить не стал. А весьма скоро дело им нашлось.
Оказалось, не одни они на свете такие. Есть и еще «обращенцы», очень опасные. Недаром существует своя, советская разведка. Будто бы Гитлер затеял строительство невероятно секретной базы, страшно даже сказать где. Конечно, база та не самое главное дело. Но это сегодня. А завтра? Кто может знать? И лучше раньше, чем опоздать. Действовать же близнецам предстояло на свой страх и риск. Посылать отдельную экспедицию сейчас не по силам. Правда, Капитоныч уверил – хватит и двоих. Они обучены, как мало кто из диверсантов, к тому же эффект неожиданности, и еще будет подготовка, прежде чем отправятся в путь. Для начала под покровом строжайшей секретности их переправили в город Мурманск. Вождь на прощание долго рассусоливать не стал – приказал непременно вернуться назад, смерть причина неуважительная, должны выжить, и баста. Близнецы обещали. Наскоро изучали карты, атмосферные и морские, как управлять лодкой в открытом море, как считать навигацию. Предметы эти еще по спецшколе были им почти знакомые. Затем подошел попутный конвой. С ним и отправились в дальний путь вокруг света, никак не меньше. И вот прибыли в заданный район. Опасались только одного: что сведения разведки недостаточно точны, ведь Антарктида – это целый материк, и причем такой, что дорогу спрашивать станет не у кого. Но информаторы не подвели, вышли они почти точно в нужном квадрате. Всего-то неделю промыкались, как уловили чужие запахи. Добрались бы и скорее, если бы не проклятая метель. Теперь загорают третий день за холмом с биноклями.
Но жаловаться им тоже было грех. На день четвертый начались на базе непонятные движения. Игер велел сестре оставаться пока что у скалы, сам решил подобраться поближе, дабы как следует все рассмотреть.
2
Увы, таков закон чертей и привидений:
Каким путем вошел, таким и выходить.
Во входе волен я, а выходить обязан
Там, где вошел… И ад законом связан?[11]
Провожали в обратный путь так же, как и встречали. С построением и патефоном, под «Хорста Весселя», со шнапсом и закуской. Только поскуднее. Запасов на базе оставалось не ахти как много, гауптштурмфюрер даже планировал небольшую охоту на тюленя с целью разжиться каким-никаким мясцом. Хартенштнейн, впрочем, был доволен. База надоела ему до печеночных колик, но и это не главное. Вся радость в том, что более не придется ему жить бок о бок с неведомыми темными существами, будто бы мирными на вид, но он-то знает, на что способны эти перевертыши – волк, медведь, а самое страшное, рысь. Однако тревога в сердце моряка о будущем поселилась нешуточная. Сразу, как кончилась метель и Вернер собственными глазами смог лицезреть, что натворили здешние высокоумные отщепенцы с его лодкой.
Откачать воду и поставить временные заплатки на разоренный борт долгого времени не заняло. За день, почитай, справились. Чего греха таить, все это, как говорится, соплями мазано. По-настоящему, для качественного ремонта лодки нужен настоящий же док, да сварщики, а правильнее клепать, но чего нет, того нет. Конечно, посудина еще может идти своим ходом, и даже скоро, но! Только на слабой волне и только в надводном положении. Погружения самодельная заплата нипочем не выдержит, разве несколько метров поднырнуть под лед в непредвиденном случае, любой сильный боковой удар сведет усилия на нет. И как чиниться в открытом море?
Маршрут выбран через Западную Атлантику, лучше американцы, чем русские и англичане. А там проскочить как-нибудь через северные территории, в Средиземное море им нельзя соваться, гостеприимный Бискайский залив и Лориан тоже закрыты, места очень людные. Вернее выйдет пробираться в Норвегию. В случае чего его субмарина должного отпора дать не сможет. И торпед у них некомплект, и один 20-миллиметровый пулемет-автомат снесен базальтовой глыбой начисто, и часть экипажа погибла в этой клятой на все мыслимые корки Антарктике. Нет акустика на «нибелунге», нет инженера-электрика, нет отборных торпедных механиков. Зато тащит с собой праздных пассажиров.
Тут же вспомнился и печальный разговор с гауптштурмфюрером Ховеном третьего дня, и суток не прошло после их рейда в пещеру, как пошел докладывать. От той беседы по сю пору на душе кошки скребли. Страшно, если правда. А скорее всего, правда.
Тогда, в памятный день, он кратко доложил об аварии, еще короче выругался, все равно делу не поможешь. Но Ховен не перебивал, после спросил, в какой наикратчайший срок могут закончить ремонтную возню.
– Если на совесть, тут не одна неделя. Только на совесть рассчитывать нечего, – усмехнулся ему в ответ Вернер и опять объяснил про стационарный док.
– Забудьте про совесть, – приказал ему Лео, – лишь бы не потонуть. Так сколько времени?
– Если не потонуть, то и за день управимся, воду уж откачали, – не стал привирать Хартенштейн, все одно, на лучшее нет материальных ресурсов, нечего и канителиться.
– Это хорошо. Потому что ждать более нельзя. «Швабия» не пришла и точно уже не придет, – тут-то гауптштурмфюрер замолчал, надо же, чуть ли не в растерянности. – Как бы то ни было, вы должны знать. Но приготовьтесь, сведения неутешительные. Бруно поймал целых две радиостанции. Не удивляйтесь, об этом, наверное, без устали наши враги кричат на всех частотах.
Вернер почуял уже скверное дело, хотя не слишком удивился. За последнее время мало чего хорошего ожидал он от мира и его пространств, и от жизни вообще. Так бывает, поселится в тебе неблагое предчувствие, и никуда от него не денешься. Уже даже начинает хотеться, чтобы несчастье, наконец, сбылось, только бы мучить перестало. Но Хартенштейн был все-таки человек военный, капитан кригсмарине, и оттого плохие новости надлежало ему слушать с достоинством. Он выпрямился на стуле, пускай на ветхой канцелярской развалине подобный маневр осуществить было непросто, выкатил колесом грудь, словно демонстрировал награды, лицо сделал каменное и губы сжал в одну тонкую ниточку.