– Если бы я мог скатиться – скатился бы давно.
– Да брось! – улыбнулся папа. – Посмотри, как прекрасен мир без наркотиков!
Как будто они заранее срежиссировали эту программу, учтя все мои реплики, – девушки поднялись на ноги и стали томно извиваться по две стороны от папы. А он вновь затянулся, и густой дым окутал его, потек по полу. Только трезубца красного и рогов не хватает. Я поежился. Остановился шагах в четырех от скамьи.
– Как и обещал, Никки, я пришел поговорить с тобой о сексе. И, как ты просил, взял с собой девушек для иллюстрации процесса.
– Прости, – махнул я рукой. – Но мне сейчас немного не до того.
– Чушь! – Голос отца стал грозным. – Всем и всегда – до того. Секс управляет миром. Секс создает мир. Секс – и есть мир. И если тебе не до того, значит, ты летишь в вакууме, который высасывает из тебя жизнь, что само по себе – секс. Пойми, Никки, – в жизни всё предельно просто. Либо ты занимаешься сексом, либо трахаешь, либо трахают тебя. Либо низменно рукоблудишь в Комнате Сексуального Уединения.
Девушки расхохотались в ответ на последнюю фразу, но плавный танец продолжали, не сбившись ни на полдвижения. Отец, затянувшись еще раз, продолжил:
– Годами ты низменно рукоблудил, наблюдая за чужим сексом. Теперь настала пора вступить в игру по-настоящему.
– Годами я – что? – У меня глаза полезли на лоб. – Отец! Что у тебя в кальяне? Скажи мне, и я скажу тебе, кто ты!
Музыка продолжалась, а зал исчез. Мы с отцом оказались в моей комнате. Я увидел себя, маленького, сидящего на кровати с книжкой «Питер Пэн».
– Полюбуйся, – воскликнул папа, простирая к кровати руки. – Ты ждешь, когда Питер завалит Венди!
– Ты псих? Это детская книжка! Там вообще…
– Никки, – покачал головой папа. – Ты слишком прямолинеен для того, кто испытывает чувства. Секс – не всегда шорканье голых людей друг о друга. Секс – это философия, это – идеология, метафора, инстинкт. Инстинкт, присущий всем, даже детям. Читал Фрейда?
Отец подошел к книжной полке.
– Если бы не ключевая пара, «Питер Пэн» никому бы не сплющился в целом мире. И на этом основаны все великие произведения мировой литературы. Мы ждем, подсознательно ждем, когда кто-то кого-то завалит, и если получаем хотя бы отдаленный намек на это, – испытываем невероятное сексуальное удовлетворение. Вот, посмотри, «Пятьдесят оттенков серого»…
– Ты бредишь! – Я рассмеялся. Идиотская теория не желала укладываться в голове.
– Гарри и Гермиона! – Отец швырнул на пол следующую книгу. – Гарри и Джинни. А вот, посмотри, Болконский и Ростова! Как я страдал, когда он умер, не успев… Но Толстой отлично дразнил и оттягивал, прежде чем обломать. Он хорошо знал, как работает секс!
Я в панике уставился на свою, такую знакомую, полку, но корешки книг сыграли со мной злую шутку. «Секс в тихом Дону», «Преступление и сексуальное наказание», «Сексиот», «Сексы», «Секс с Анной Карениной», «Дворянское гнездо»…
– Быть не может, – прошептал я. Выхватил с полки книгу:
– Вот! «По ту сторону Алой Реки».
– Мне заржать? – осведомился отец.
Название книги изменилось у меня в руках: «Кровавая оргия в вампирском аду». Я выронил книгу, схватил следующую:
– «Заложники солнца»!
– Да ла-а-а-адно! – ухмыльнулся отец. – Когда Кирилл возлег с той дамой, я аплодировал стоя, одной рукой.
– «Последний шаман Цитруса»!
– Одна неприметная девчонка, а сколько сексуальных нитей по всей книге! Аж две. Тонкие, но незаменимые.
– «Агрегация»! – заорал я, размахивая синей книжкой с изображением скарабея, пытающегося трах… э-э-э… сожрать Землю.
– Ну… – Отец смутился. – Ты должен понимать, сынок, что есть такие книги, которые называются «фантастикой». Довольно! Я пришел говорить о сексе, а не о литературе. О литературе – в другой раз.
Мы вернулись в зал стриптиза. Девушки оставались на своих местах: две – на скамье, одна – порхала вокруг шеста. В чертах ее лица мне почудилось нечто знакомое, но отец отвлек меня от воспоминаний. Он выпустил тучу яблочного дыма и заговорил:
– Теперь, Николас, – ты герой. Мы наблюдаем за тобой из комнаты с надписью «Who cares?» и ждем, когда же у тебя получится. Дай нам хоть что-нибудь! Тот самый взгляд. Нежный поцелуй по обоюдному согласию. Трогательные обнимашки. Позволь твоему старику гордиться тобой!
– Да, Никки, – подключилась к разговору дама слева. – Не отчаивайся! Тебе может показаться, что ты один, но мы всегда за тобой присматриваем!
– Особенно, – вступила дама справа, – когда ты в ду́ше. Очень сексуально!
Отец поморщился и отмахнулся:
– Не развешивай уши, Никки, она просто пытается поднять твою самооценку. Но ты должен сделать это сам! Слышишь? Сам!
– Да брось ты! – Я рассмеялся, без малого истерически. – С чего бы подниматься моей самооценке? Кто я, и кто – он? Марселино – крутой и сильный воин. Его дух закален не меньше тела. А я только и делаю, что плачу и гоню. Меня даже машины не слушаются! Я – выкидыш, по недосмотру всевышнего развившийся в мыслящее существо, внешне похожее на человека.
Отец повесил голову.
– Никогда бы не подумал, что мой сперматозоид выскажет мне такое…
Шестым чувством ощутив движение, я повернулся и увидел девушку. Она соскользнула с шеста и подбежала ко мне. Большие черные глаза смотрели прямо и открыто.
– Я люблю тебя, Николас! – сказала она. И засмеялась. – Надо было сказать об этом очень давно…
– Познакомься, – проворчал отец. – Это – Ремедиос. Втюрилась в тебя без оглядки в незапамятные времена. Мы сперва смеялись, а потом сделали ей ключ-карту от твоей комнаты. Надеялись, что истинное, жаркое испанское чувство пробудит тебя. Но просчитались. Она не сумела привлечь твоего внимания. Она так и умерла, не осуществив своей мечты. Знаешь, о чем она мечтала?
Ремедиос улыбалась сквозь слезы:
– Мечтала просто сказать тебе о своих чувствах. Как будто все внутри падает вниз… Или летит вверх!
Она рассмеялась и упорхнула, оставив меня стоять с раскрытым ртом, придавленного всей массой бытия.
– Кто я? – Голос Ремедиос долетел сзади, и я развернулся. Она вновь скользила по шесту. – Я – безродная девчонка из прислуги. А кто – он? Сын самого дона Ривероса! Я была обречена с самого начала!
– Нет, – прошептал я. – Нет, если бы ты… Если бы я…
– Если бы ты знал, – прогремел голос отца, – то все могло бы сложиться иначе.
– Да!
– Если бы она только осмелилась открыто сказать тебе о своих чувствах.
– Но она не сказала!
– Так же, как сейчас молчишь ты.
Дым заполнил помещение. То тут, то там вспыхивали пучки лазеров, и в глазах плясали разноцветные пятна. В дыму исчезла Ремедиос, две безымянных девушки и отец с кальяном. Только его голос еще звучал, напутствуя:
– Не смей решать за других, Николас. Никогда. Не отнимай у них этого удовольствия. И, Христа ради, покажи нам настоящий секс! Не заставляй папу краснеть за тебя.
Опять что-то коснулось лица, и я открыл глаза, вынырнув из разноцветного дыма в… В кладовку.
Я лежал на ящиках, а надо мной сидела Вероника с печальным выражением лица.
– Николас… – Она покачала головой. – Как же ты нас всех напугал…
– А что случилось? – Язык плохо слушался, картинка перед глазами расплывалась, немного подташнивало.
– Случилось… – Вероника хихикнула. – Нет, вот скажи – ну кто стреляет из «Дигла» одной рукой? Ну я могу, ладно. Но ты-то куда?
– В меня попала пуля? – Я все еще не понимал, что случилось, хотя последние моменты перед лекцией о сексе в памяти воскресли.
– Нет, тебе прилетело пистолетом между глаз. Марселино тоже не в лучшей форме – он уже два часа ржет и не может остановиться.
Кажется, это была шутка. Всем своим видом Вероника приглашала меня присоединиться. Рассказать ей о своих чувствах? Сейчас? Да она просто умрет со смеху, вот и все. Я для нее – забавный приятель с изувеченной психикой. Таким она меня хоть как-то ценит.
– Ну сходи, наложи ему жгут на шею. Должно помочь, – проворчал я, пытаясь сесть. Вероника наблюдала за моими потугами. Она стала серьезнее.
– Не хочешь рассказать, какой черт тебя дернул меряться членами с Марселино?
Вопрос был задан грубоватым тоном, но лицо, взгляд… Вероника ждала ответа, затаив дыхание. Я мысленно стиснул зубы.
– Выдалась свободная минутка, а я давно не доставал член ради кого-то другого, так что всё это было, в какой-то мере, неизбежно…
– А что если Марселино мне всё рассказал? Про условия вашего дурацкого пари.
В этот момент я как раз тёр лицо ладонями. Пришлось увлечься процессом. Должно быть, со стороны я выглядел, как парень, пытающийся прийти в себя после отключки, а не как парень, пытающийся скрыть кровь, прилившую к щекам со всего организма.
– Да, прости. Денег у меня не было, пришлось ставить на кон тебя. Но это он предложил, честное слово!
– Он свое еще получит. А вот ты…
Договорить ей помешала распахнувшаяся от мощного пинка дверь.
– Ты! – взревел Марселино. Глядел он при этом на меня. Я же старался изо всех сил спрятаться в ракушку. Но ракушки-то у меня и не было.
Из-за плеча Марселино показалась голова Джеронимо – он висел у гиганта на шее.
– Николас, я пытался его остановить, но он неудержимо хочет тебя убить!
Глава 16
Оказывается, я умею смеяться. Наедине с собой это не приветствуется, смех без причины не является признаком адекватности солдата, поэтому большую часть жизней я был серьезен.
Я и сейчас держался. Отнес этот мешок с вялым мясом и костями в кладовку, вернулся в зал, и только тогда – не раньше! – уступил инстинкту. Смеялся до слёз, до боли в животе, корчась на силовой скамье, на которой день назад установил новый личный рекорд в жиме лежа.
Но всё когда-нибудь заканчивается. Как выяснилось, даже моя бесконечная вахта скоро завершится. Подошел к концу и первый в жизни приступ смеха. Я лежал, глядя в потолок, и успокаивал дыхание, ощущая в сердце странную пустоту.