Я победил. Но Вероника сидит с ним. С ним, а не со мной! И чем ее притягивает этот малахольный? Материнский инстинкт, не иначе. Все мы – рабы своих инстинктов. И даже если умудряемся иногда от них отступить, по итогу всё равно возвращаемся.
Послышались легкие шаги. Я резким движением сел и поморщился – на пороге стоял мелкий с подносом в руках.
– Чего тебе? – Я пробежал взглядом по ящикам с оружием. Все заперты.
– Решил принести вам поесть, – вздохнул мелкий. Таким грустным и услужливым я его еще не видел. – Вы ведь пропустили завтрак из-за всей этой истории.
Он подошел и поставил поднос на скамью рядом со мной. Я вытаращил глаза.
– Это – что?
– Яичница с беконом, бутерброды с сыром и колбасой, кофе и пирожное «Корзинка».
– Откуда?!
– Из вашего синтезатора питания, сеньор Рамирез. Я взял на себя смелость отремонтировать его. Выпаял ограничитель меню и заменил протекшие конденсаторы. Моделька старая, но еще послужит…
Оттолкнув его, я побежал в кухню. Если этот мелкий умник сломал мой синтезатор…
– Овсянку и чай!
Немедленно раздался сигнал, транспортерная лента пришла в движение, и появилась тарелка каши и стакан. Я перевел дыхание.
– Очевидно, Августин Сантос боялся, что вы потеряете форму от неправильного питания, и ограничил синтезатор в возможностях, – раздался за спиной голос мелкого. – Теперь можете выучить новые слова. Пиво, чипсы, сосиски, устрицы – он сделает всё. И без малейшей задержки.
Я повернулся к мелкому. Нужно поблагодарить, но что-то в глубине души не позволяет. Что же это, гордость? Или чутье?
Мелкий смотрел открыто и прямо. Ему как будто и скрывать-то нечего. Даже шарманку свою где-то оставил, запросто сойдет за нормального человека.
– Зачем ты это сделал? – спросил я напрямик.
Мелкий того и ждал:
– Все из-за Вероники. Мы, вероятно, скоро погибнем. Но мы с Николасом сами выбрали себе судьбу, а она с нами из-за стечения обстоятельств. Бедняжка не должна была… – Он всхлипнул, отвернулся и продолжал, закрыв глаза ладонью: – Мне трудно говорить. Но я бы хотел сделать последние дни ее жизни здесь как можно лучше. Пусть закажет свой любимый греческий салат с оливковым маслом и овощное рагу. Выпьет бокал «Муската», расслабится…
Он махнул рукой и вышел, якобы не в силах больше говорить на болезненную тему. Я пошел следом, мысленно повторяя: «Греческий салат, рагу, „Мускат“…»
В зале мелкого не оказалось. Как будто едва скрывшись из виду, он тут же припустил бежать. Но куда?
Приоткрытой была лишь одна дверь, и я с трудом преодолел ступор, чтобы броситься туда. Лаборатория! Этот псих в моей лаборатории, и один бог знает, что он там…
Он стоял возле стола с реактивами и даже не смотрел в сторону отгороженного стеклом чана с аксолотлями, где, верно, уже никогда не созреет, не вырастет мой сменщик, новый Рамирез.
– А ну-ка убирайся отсю…
– Если и есть что-то, что моя сестричка обожает превыше всего на свете, – перебил мелкий, – так это духи «Шанель №5». Говорят, в детстве на меня перевернули флакончик – это с тех пор она меня так любит.
Слова застыли у меня на языке. А мелкий, закончив смешивать в пробирке реактивы, поднял ее повыше и замер, любуясь желтой жидкостью.
– Но осмелюсь ли я когда-нибудь подарить ей эти духи? Ах, нет, нет, я слишком виноват, этого не загладить подарками.
Он поставил пробирку в штатив и ушел, качая головой.
Я бросился к компьютеру, просмотрел логи и выдохнул. Нет, он ничего не успел сделать. Но как этот гаденыш умудряется открывать двери без моего ведома?! Я бросился за ним.
Он стоял в зале, любуясь танком. Рта я раскрыть не успел.
– Самое ценное, что у нее есть, – ее невинность, – полушепотом заговорил мелкий. – Она горда тем, что сохранила чистоту и непорочность в тех условиях, в которых мы жили. Как бы грустно ей ни было, стоит мне только напомнить о ее девственности, и я вижу улыбку на дорогих сердцу губах моей сестрички… Но скоро эти губы посинеют. На них осядет радиоактивный снег. Бедная, бедная Вероника…
Я наконец понял, к чему он клонит. Взвесил доводы рассудка и веления сердца. Что я теряю? Инструкции уже нарушены, миссия заведомо провалена. Этот мелкий, возможно, даст хоть какой-то шанс.
– Если я пущу тебя в Центр Управления базой…
– Правда? – встрепенулся мелкий. – Можно?! Это единственная дверь, которую у меня пока не получилось вскрыть.
– Ты сможешь отключить охранную систему тоннеля?
Мелкий закивал:
– Безусловно смогу. Даже если на это потребуются годы – я найду решение.
Я закрыл глаза и, скрепя сердце стальными скобами, отдал команду. Дверь открылась. Мелкий, взвизгнув, бросился туда, будто я распахнул перед ним комнату с игрушками. Мига не прошло – а он уже крутится на моем стуле, смотрит в мои мониторы, тычет пальцами в мои клавиши.
– Оно будет меня слушаться? Правда-правда?!
Еще раз закрыв глаза и еще сильнее скрепив сердце, я перевел базу в режим ручного управления. Ужасное ощущение. Как будто позволил кому-то распоряжаться собственным телом.
Последняя мысль вновь напомнила о Веронике. Инстинкты позвали в Комнату Сексуального Уединения, но разум пересилил. Нет смысла расплескивать себя по мелочам, когда мне дали столько козырей.
Мелкий с головой ушел в работу. Отследить, что за данные он считывает и вводит, я бы не смог при всем желании. Либо он действительно гениален, либо просто хаотично барабанит по клавишам, чтобы ввести меня в заблуждение.
В глазах зарябило от чехарды цифр, я отвернулся. Соседний монитор все еще показывал изображения с камер. Я, не в силах пока оставить мелкого одного, обратился к ним. Последовательно увеличивая картинки, осмотрел свои владения.
Пустующий, если не считать танка, Центральный Зал. Тир – ящики с оружием всё так же надежно заперты. Кухня, спальня, туалет… Сердце заныло. Теперь мелкий станет свидетелем всей моей личной жизни. Что ж, если он сумеет нас вытащить отсюда – цена приемлема. Хотя можно попробовать отключить камеры выборочно…
Вероника о чем-то говорит с пришедшим в себя малахольным. Вспомнив, как он долбанул себе по лбу «Диглом», я усмехнулся. Может, ничего особенного, но моя здесь жизнь не изобиловала веселыми событиями.
Болтают… Да так интимно, с покраснениями, отведениями глаз… Cagada! Я переключился на другую камеру и поперхнулся вдыхаемым воздухом. Секунду вглядывался в экран, не веря глазам. Сорвался с места, уронил по пути один из стульев.
С тяжело колотящимся сердцем я ворвался в гараж и замер, потрясенный еще одним историческим событием.
Мотоцикла не было.
Глава 17
Совет мы устроили в гараже. Джеронимо любезно принес всем кофе на подносе. Когда я потянулся к крайней слева чашке, он вдруг замотал головой, выпучив на меня глаза. Пришлось взять соседнюю, а та досталась Марселино.
– Итак, – сказал Джеронимо, взгромоздившись на верстак. Он даже инструменты раздвинуть не удосужился, так и сел прямо на молоток. – Где, говоришь, ты его оставил?
Марселино отхлебнул кофе и мрачным взглядом окатил Джеронимо. Тот в ответ улыбнулся так широко и открыто, что мне сделалось не по себе. Джеронимо явно что-то задумал. Хотя слова «Джеронимо» и «что-то задумал» – это в принципе синонимы.
– Здесь. – Палец Марселино указал на то место, где я в последний раз видел красотку Ройал. Сейчас там находилась пустота.
Палец, задержавшись на секунду, сместился и указал на меня:
– Уверен, что это он! Он с самого начала к нему присматривался.
– Ну и где, по-твоему, он его прячет? – дернула плечами Вероника.
– А где, по-твоему, может потеряться мотоцикл на этой базе?
Джеронимо, оглушительно хлюпая, втянул в себя кофе и привлек наше внимание. Он единственный сидел, скрестив ноги. Мы все стояли.
– Я просмотрел записи с камер видеонаблюдения, – сказал он. – Ночью все они ненадолго отключились.
– Да, во время ядерного удара, – кивнул Марселино.
Джеронимо покачал головой.
– Видимо, злоумышленник хотел, чтобы мы так думали. Но камеры отключились за несколько минут до этого. А когда запустились, я уже разговаривал с Рикардо из танка. А теперь у меня вопрос.
Джеронимо соскочил со стола. Кофе он допил единым махом и, отставив чашку, заложил руки за спину.
– Кто же мог отключить камеры? – говорил он, прохаживаясь взад-вперед. – Украсть мотоцикл? Это должен быть кто-то, у кого есть мотив и возможность. Начнем с возможности. Знаю я одного парня, который силой мысли всей базой управлял, пока не сдал мне полномочия. Его зовут Марселино. Вы знакомы?
Джеронимо остановился напротив Марселино и посветил ему в лицо фонариком смартфона. Тот поморщился и отмахнулся.
– Теперь – мотив, – продолжал Джеронимо, отойдя от Марселино. – Этой ночью, незадолго до взрыва (то есть, именно тогда, когда, по странному стечению обстоятельств, отключились камеры), один из нас четверых, надев железную маску, подобрался к Николасу, чтобы осуществить противоестественный половой акт. Кто это мог быть?
Джеронимо остановился у стены, за которой, притаившийся, ждал жертву смертоносный тоннель.
– У Николаса железное алиби – он не мог изнасиловать сам себя. Не то чтобы его психика такого не позволила, просто это невозможно физически. Я гетеросексуален настолько, что мне подобное и в голову бы не взбрело. Вероника – девушка, и у нее нет металлической маски. Зато все это вполне мог провернуть некто Марселино Рамирез, свихнувшийся от столетий проживания в полном одиночестве. Вот он, мотив отключения камер! А когда злоумышленник понял, что нежный и приятный Николас ему не достанется, он открыл тоннель, – Джеронимо постучал по стене кулаком, – и вышвырнул туда мотоцикл, надеясь подставить Николаса, чтобы он не достался уже никому совсем! План был блестящий. Вспомните, что осталось от гаечного ключа! От мотоцикла осталось не больше. Улик нет. Концы в воду. И все бы сошло негодяю с рук, если бы здесь не случился великий сыщик Джеронимо Фернандес Альтомирано! А теперь, сестра, не могла бы ты вырубить эту груду мускулов, связать ее, а уж кактус в рот я ему засуну сам. Пожертвую Недотрогой Джимми во имя правосудия.