– Понимаю твое состояние, – продолжал я. – Такая потрясающая девушка вынуждена проводить время с таким малахольным созданием, как этот ваш Николас… Знаешь, мне его даже жалко. Я подарил ему ключи от мотоцикла, пусть развлекается. В конце концов, это уже почти не имеет значения.
– И он взял? – откликнулась Вероника.
– Еще как. Вцепился!
Она покачала головой молча. Мы уже стояли перед дверью кухни. Я глубоко вдохнул и открыл.
– Ого, – меланхолично удивилась Вероника. – А зачем ты поджег дилдо?
Такую глубокую рану может нанести только живая девушка, которую любишь. «Поджег дилдо»…
– Это свеча, – буркнул я.
Я решил умолчать о том, из чего я лепил свечу. Синтезатор питания – хитрая тварь. Свечи он не даст, как ни умоляй. Зато может сделать торт со свечами, если есть повод. Мне пришлось заказать три торта на день рождения мелкого, а потом растопить парафин и слепить из сорока пяти свечек одну большую.
Мы сели за стол. Вероника уставилась в свою тарелку с овощным рагу и как будто отключилась.
– Салатику? – решил я ее подбодрить и потянулся за салатницей, стоящей посреди стола.
– Нет-нет, спасибо! – замахала руками Вероника.
Мне показалось, что себе под нос она буркнула: «Блевать – так уж чем-то одним», но я, конечно, ошибся.
Вспомнил про вино. Протянул Веронике бокал (бокалы и бутылка стояли на транспортерной ленте так, что она их не видела).
– За то, чтобы это было не последнее свидание, – улыбнулся я.
Вероника содрогнулась, но отважно звякнула своим бокалом о мой. Мы выпили.
Я волновался. Синтезатор питания никогда не синтезировал алкоголь. Все Рамирезы употребляли крайне ограниченный набор продуктов из разрешенного списка, и ничего спиртного там не было. Алкоголь – путь к деградации, особенно когда пьешь один.
Однако вино меня удивило. Вкус оказался мягким, сладким и безопасным. Я залпом осушил бокал и не почувствовал никакой угрозы. Зато в голове вспыхнула дельная мысль. Видимо, из области той же генетической памяти.
– Расскажи мне о себе, – потребовал я.
Вероника поставила на стол бокал, который едва пригубила. Мой вопрос вновь заставил ее вздрогнуть. Она уставилась на меня.
– Обо мне? А что ты хочешь знать?
– Всё! – махнул я рукой. – Можешь начать с самого начала.
– Ну, – усмехнулась Вероника, постукивая ногтями по бокалу, – в самом начале я – родилась. Потом – выросла. И вот я здесь. Увлекательно, правда?
Она явно не хотела говорить. Но я не сдавался:
– А где ты обучалась военному делу? Стреляешь – просто великолепно, и в оружии разбираешься. Я ценю, ты не подумай.
Вероника выдохнула, будто готовилась к чему-то неприятному, а не сидела за столом с лучшим мужчиной в радиусе километра, а то и вообще. Потом – опрокинула бокал одним махом и совершенно неженственным движением поставила его на стол, даже пристукнула. Я наполнил его вновь великолепным «Мускатом».
– Знаешь, – сказала Вероника, – мне бы не хотелось в последние дни говорить ни о чем таком. Ну, я про войну, смерть, убийства… Мне бы хотелось отвлечься, что ли. Можно мы сменим тему?
Я кивнул. Она ждала. Я в панике выпил половину своего бокала. Сменим тему, сменим тему… Так, посмотрим, что в моей жизни есть такого, что сойдет за тему? Я живу, чтобы защищать базу, я тренируюсь, чтобы защищать базу, я оттачиваю технику стрельбы, чтобы защищать базу. Вся моя одежда – военная. Что еще?
– Ты когда-нибудь видела торнадо? – выпалил я.
Вероника покачала головой.
– А… Знаешь, кто такой Гарри Поттер?
Тут она совсем помрачнела. Свидание явно шло куда-то не туда.
– Вот уже две недели как я жму от груди четыре сотни! – выдал я последнюю вспышку корчащегося в агонии воображения.
– Ну ты бык, – усмехнулась Вероника. – Мэтрикс, пока крышей не поехал, без экипы триста девяносто брал.
Мне показалось, что обстановка чуть-чуть разрядилась. Вероника расслабилась – уж не знаю, вино ли тому послужило, или мои несравненные флюиды, объединившись с «Шанелью», наконец, подействовали на женские мозги. Плюс, она отметила, что я сильнее какого-то Мэтрикса. Кто это? Ее бывший парень?
– А что значит, «крышей поехал»? – спросил я.
Вероника повела себя отнюдь не романтично. Она сунула руку в карман штанов, вынула оттуда папиросу. Не успел я моргнуть, а Вероника уже прикурила от свечи, затянулась и заговорила, выпуская дым в потолок:
– С катушек, значит, слетел. Тронулся. Знаешь, каждый расслабляется по-своему. Кто-то пьет, кто-то книжки читает, а этот целыми днями пересматривал «Коммандо» и чистил картошку. Как-то это его успокаивало. Подойдет, бывало, к синтезатору, закажет целую миску нечищеной – и давай ошкуривать. Никто внимания не обращал, пока однажды Эдмундо не услышал, как он нашептывает: «Нравится без скальпов, чертовы гуки?» Хотели было к психологу направить, но психолог вскрылся на днях, и вместо него назначили Рикардо на полставки – все равно к психологу никто не ходит. Ну а с Рикардо вообще никто связываться не хотел, он маньяк и о́тморозь. А Мэтрикса тогда решили толпой отпиз… Хм… – Вероника стушевалась и опустила взгляд. – Прости. Наверное, это не подходящая тема для свидания.
Тут она была на сто процентов права. Слушать о каких-то психопатах, чистящих картошку, и солдатском мордобое было, конечно, интересно, но я не видел, как все это перевести в мою спальню.
– Расскажи лучше о себе, – улыбнулась Вероника. – Например, я так и не поняла, каким образом ты тут живешь все эти годы.
Еще один бокал помог мне придумать гениальный план. Я встал и задрал майку, демонстрируя Веронике пресс. Она озадачилась, и мне пришлось пояснять:
– Как ты можешь заметить, у меня нет пупка.
Я не отказал себе в удовольствии провести рукой по рельефным мышцам, и только после этого опустил майку и сел. Вероника догадалась обо всем сама:
– Ты – клон? Santa Jesus, как я сразу не догадалась! Значит, эта лаборатория, куда нельзя заходить?..
– Да-да, там я рождаюсь снова и снова, и каждый раз лучше предыдущего.
– Наверное, трудно так жить?
Она смотрела на меня с живейшим интересом, а я вдруг задумался. Трудно жить? Вот уж не знаю, по-другому я никогда не жил. У меня был свой режим дня, мелкие задачи, цели, радости и разочарования. Я совершенствовал себя, и мне никогда не приходила в голову мысль, что можно жить как-то иначе. Зачем?
Но к дьяволу философию! Мы здесь не для этого. Я должен убедить девушку лечь со мной в постель. Перебрав в голове всё, сказанное мелким в припадке откровенности, я выудил еще один бесценный клочок информации:
– Ну, не сложнее, чем тебе сохранить девственность.
Вероника закашлялась, поперхнувшись дымом. Лицо ее раскраснелось, глаза начали слезиться. Какая-то странная реакция…
– Чего ты сказал? – прохрипела она, справившись с вредными последствиями курения.
– Ну, я не знаю, что за жизнь у вас там, наверху, но готов поспорить, что такая красотка, как ты, не скучает без ухажеров. Если даже этот малахольный Николас на тебя слюни пускает. Но ты до самых этих пор сохранила себя, и это, я считаю, большое достоинство.
В голове у меня уже неплохо шумело, и язык трепался свободно. С одной стороны меня это радовало, с другой – беспокоило. Потому что контроль над языком давался мне все сложнее. Интересно, это из-за алкоголя, или из-за любви?
– Большое достоинство? – сказала Вероника.
Я уже забыл, о чем говорил перед этим, поэтому, лихорадочно осмыслив услышанное, ответил так:
– Если сравнивать со свечой, то сравнение выйдет не в ее пользу. Но ты не волнуйся, я буду нежен.
Вероника шепотом выругалась. Я узнал испанский, но слова были за пределами того скудного лексикона, что прозябал в моей генетической памяти. Интонация, однако, была злобной. Надо срочно исправляться. Где я облажался?!
– Но если хочешь, я буду грубым, так даже лучше.
Вероника бросила папиросу в свой бокал и подскочила. Глаза ее горели.
– Что-то не так? – спросил я.
– Да, Марселино. Все не так. Но это не твоя вина. Прости, мне нужно кое-кому надрать задницу.
С этими словами она пулей вылетела за дверь. Оставив меня одного с недопитой бутылкой «Муската». Грустно… Отчего же так грустно? Я допил из горлышка сладкое вино и икнул. Что ж, первое свидание не задалось. Но у меня еще почти сутки на осуществление полового контакта! Не время для уныния. Нужно проанализировать ошибки и составить новый план.
Глава 24
Вероника орала. Орала так, что у меня звенело в ушах, и все нутро содрогалось в ужасающем предчувствии неминуемой смерти. Орать в Центре Управления она не пожелала – потащила нас в кладовку. Там можно было закрыть дверь и орать, не боясь быть услышанной извне. Звукоизоляция в помещениях, как мы успели сообразить, была весьма и весьма неплохой. Выстрелы, конечно, пропускала, но вот вопли наверняка сливались для подслушивающего в сплошной неразличимый писк.
Сама по себе Вероника давно бы уже выдохлась и замолчала, но ей ни в чем не уступал Джеронимо. Голосили они дуэтом, вообще друг друга не слушая, и я лишь по случайно выпадающим из потока словам мог сообразить, в чем, собственно, дело. А когда сообразил, то впал в тоску и лег на ящики, отвернувшись лицом к стене. Передо мной лежал смартфон Джеронимо, который он бросил в пылу сражения на подушку. Черное зеркальце смотрело в потолок.
– …мою личную жизнь! – выхватил я из бушевавшего урагана вопль Вероники.
– Она не твоя личная, – возражал Джеронимо, – а наша! Твоя девственность – общественное достояние!
Для пущей убедительности он схватил шарманку и принялся неистово играть. Веронике пришлось перекрикивать грохот:
– Ты – мелкий, вредный пакостник! Мне осталось жить какие-то сутки, я впервые в жизни встретила настоящего мужчину, рядом с которым чувствую себя хоть чем-то похожим на девушку. Но разве брат может хотя бы просто не мешать?! Нет! Он из кожи вон вылезет, лишь бы все изгадить! Я всю жизнь, всю жизнь прыгаю вокруг тебя, вытаскиваю из дерьма, кормлю с ложечки, защищаю, и что, я когда-либо что-то просила взамен?