– Тебе и не нужно просить! – Джеронимо, судя по звуку, отшвырнул шарманку, и голос его утратил даже видимость шутливых интонаций. – Я поклоняюсь тебе, как божеству, я основал твой культ и святилище. Великая Богиня-Девственница, защитница слабых и угнетенных!
Вероника взвыла. Мне тоже сделалось жутко. Хотя я и понимал, что Джеронимо способен десяток культов основать до обеда, а перед ужином хладнокровно их все разрушить и провозгласить атеизм. Разумеется, солярного культа это не касалось. Солнце каким-то образом определяло его жизнь всегда.
– Тогда какого хрена ты с самого начала всеми силами пытаешься подложить меня под этого?
Тут я почувствовал тычок в плечо. Чувствительный такой, я чуть не упал носом в смартфон Джеронимо.
– Это вообще другое!
– Чем же? Чем, мать твою, Николас лучший вариант, чем Марселино? Почему ты так на нем зациклился, когда он даже чувствовать ничего не способен?
– Потому что Николас – хороший!
В наступившей тишине я слышал, как робкая серая снежинка упала на радиоактивный нос Рикардо и испарилась где-то там, наверху.
– Ох-ре-неть, – выдала по слогам Вероника. – Николас – хороший. Нет, на этом – точно всё. Ты, мелкий свихнувшийся негодяй… Больше я не стану с тобой носиться. У меня остались сутки, и я хочу прожить их для себя. Если еще хоть раз замечу, что ты лезешь…
Смартфон завибрировал. Послышался звук боя часов с кукушкой. Такой вот: «Тынннн-ку-ку»! Экран засветился, и я увидел картину Джеймса Тиссо «Water Is Changed into Blood». Вздрогнул – жутковато получилось.
Джеронимо перегнулся через меня, схватил смартфон и хмыкнул.
– Знаешь, сестра, ты права, – сказал он будничным тоном. – Мне пора сосредоточиться на первоочередных задачах. Ты можешь быть свободна, более не потревожу.
– А ну, стой! – Голос Вероники звучал напряженно. – Что это значит?
– Ничего! Ты сказала, я услышал. Твоя личная жизнь, я в нее не лезу. Пока-пока.
– Нет, погоди! Что это было за «ку-ку»?
– Не стоит внимания. Вот, возьми.
Джеронимо зашуршал чем-то в рюкзаке. Когда вновь послышался голос Вероники, его переполнила стужа, страшнее той, что ждала нас на поверхности:
– Что это такое?
– Твои прокладки, – вежливо ответил Джеронимо. – Удачи с Марселино, пока-пока!
– Гаденыш!!!
Топот, грохот, визг Джеронимо, исполненный азарта. Хлопнула дверь, и я остался в одиночестве. Вздохнул, потянулся, с интересом прислушиваясь к пустоте в душе. Кое-как нащупал там горечь и сконцентрировался на ней. Чем же мне заняться последние сутки жизни? Чего бы я хотел на самом деле?
Сначала казалось, что желаний нет, никаких. Что я выжжен дотла изнутри. Потом увидел картинку: Вероника прижимается ко мне, а я ее обнимаю. Все. Больше ничего не надо. Так мы стоим и смотрим, как проламывается потолок, видим ослепительную вспышку ядерного взрыва…
«Я помогу тебе в этом!» – пропел эмоциональный двойник из-под земли.
Я уже по колено в разрытой могиле, продолжаю кидать неподатливую землю лопатой. Раз-два, раз-два, все ниже и ниже…
– Нет! – Я подскочил на ящиках. – Папа был прав.
Вероника должна понять. Да, конечно, это настоящее безумие, – думать, что за неполные сутки можно успеть переломить впечатление о себе и добиться взаимности. Но кое-что вполне реально! Я расскажу о своих чувствах Веронике и попрошу, чтобы в последний момент она просто обняла меня. Разве не того же она хочет от Марселино? Разве это так уж невыполнимо? Крохотная малость, ничтожное одолжение. И я буду счастлив.
Дверь распахнулась, и в кладовку вошла разъяренная Вероника со вскрытой пачкой прокладок. Пачку она сунула в один из ящиков, на которых спала, и, повернувшись ко мне, прорычала:
– Пошли, покурим?
Хороший знак! Она сама предлагает уединение. Это – шанс рассказать о своих чувствах, и я его не упущу.
Я кивнул и встал.
Как в старые добрые времена в кабине потерпевшего крушение самолета Вероника дала мне папиросу, и жесткий дым резанул глаза и легкие. Мы стояли, подпирая спинами дверь в кладовку. Я смотрел вверх, Вероника – под ноги.
– Где Джеронимо? – спросил я, чтобы хоть как-то завязать разговор.
– В танке. Закрылся изнутри. Нет, он здесь сам себя превзошел! Меня скоро удар хватит от его выходок.
Я мог бы сказать, что выходки Джеронимо пока еще не вышли за рамки всего того, что лично я успел от него видеть. Что даже напротив, он ведет себя вполне умеренно и изо всех сил старается спасти нас, посылая на верную смерть тысячи виртуальных роботов при помощи хитрого макроса. Мог бы, но не сказал. Потому что у Вероники был повод чувствовать именно так, как она сказала. Джеронимо выставлял ее идиоткой перед Марселино, что множило его невыносимость на десять.
– А что он сделал?
– Марселино в уши насвистел, а тот и развесил, – фыркнула дымом Вероника. – Пригласил меня на ужин, пришлось жрать какую-то пареную репу и давиться бабским «Мускатом», плюс он еще надушился. Буэ… – Она так натурально изобразила рвотный позыв, что я отпрянул.
– Сочувствую…
– Ага, поверила. Слушай, Николас, у меня к тебе просьба.
Те же самые слова застыли у меня в глотке, не успев вырваться наружу. И все-таки я их протолкнул, краснея и бледнея, хрипя и мучаясь:
– А… у меня тоже! Одна. Маленькая.
– О как? Ну, тогда услуга за услугу. Договорились?
Вероника протянула руку, я осторожно коснулся ее, сжал. Нежные пальцы на мгновение превратились в стальные зажимы, потом ладошка исчезла.
– Ты первая, – предложил я.
– Да у меня всё просто. Джеронимо считает тебя другом, поэтому и старается нас свести, думает, что тебе это надо. Ну, да, у нас была пара моментов, но это же ничего не значит, так? Я к тому, что ты – бесчувственная колода, и все, что тебе нужно, это пожирать чужие эмоции. Но мы ведь друзья, так?
– Так, – прошептал я, притворяясь, будто осип от дыма.
– Прошу о последнем одолжении. Поговори с ним. Скажи, что тебе не нужны отношения, что я тебя не интересую. Скажи, черт подери, правду! Сейчас он унялся, но если мы каким-то чудом выживем, он начнет сызнова, а я уже до чертиков устала с ним бороться! Если Марселино поедет дальше с нами, представляешь, во что это выльется?
Я представлял. Я готов был молить господа, чтобы этого не случилось. Смерть представлялась желанным выходом. Эй, ну где там ваш термоядерный заряд?! Почему бы не подвезти его раньше срока!
Но что это, Риверос? Неужели стальной стержень? Неужели ты готов отдать свою жалкую жизнёнку, лишь бы избежать унижения? А стержень-то с гнильцой. Ведь готов заплатить и ее жизнью, и жизнью Джеронимо, и Марселино, и даже – Недотроги Джимми.
Я чувствовал себя самым несчастным в мире подонком и, чтобы скрыть набежавшие слезы, двинулся вокруг зала, по периметру.
– Ну так что? – Вероника нагнала меня у двери гаража и шагала чуть позади, будто чувствовала что-то и сама не хотела видеть моих слёз. И голос ее звучал неуверенно.
– Думаешь, Джеронимо так просто послушается? – выдавил я и даже остался доволен звучанием своего голоса. – Если ему в голову что-то забилось…
– У Джеронимо все основано на вере. Если он во что-то верит – горы свернет. Если нет – забудет сию секунду. Он отчего-то с самого начала уверен, что в тебе можно пробудить чувства, вот и распинается. Объясни ему, что это – чушь.
– Это – чушь, – повторил я, минуя Центр Управления, где макрос Джеронимо продолжал битву с вышедшей из-под контроля охранной системой.
– Вот, а я о чем! – подхватила Вероника. – Тебе – фигня делов, а мне – несколько часов спокойной жизни. По рукам?
– Да, – кивнул я возле спальни Марселино. – Можешь не волноваться, Вероника, я объясню ему всё.
– Ну… Отлично, спасибо! – Как-то неуверенно, с сомнением она говорила. – А ты о чем хотел попросить?
Она застала меня врасплох. Мысленно я заметался между двумя одинаковыми дверьми, и вдруг понял, что совершенно заблудился. Забыл всё, что здесь есть, утратил ориентиры. Когда-то давно, когда всеми этими эмоциями заведовал мой эмоциональный двойник, я не жаловался на память. Я мог даже запустить в голове сверхточные электронные часы и каждый миг помнить о том, сколько времени. Но теперь это осталось за пределами моих способностей.
– А… Да, ничего. Забудь, – промямлил я.
– Нет, постой. Мы же договорились!
Вероника пыталась забежать вперед, заглянуть мне в лицо, но этого я допустить не мог – все время разворачивался и менял направление моциона.
– Ну, я подумал, что это ерунда, и не хочу… обращаться.
– Нет, Николас. Я обещала…
– Господи, Вероника, ты что, полагаешь, я почувствую себя обделенным?!
Я остановился у двери, которая вроде должна была быть туалетом, и положил ладонь на ее ручку. Стоял и ждал ответа.
– Поступают по совести не ради других, а ради себя, – тихо сказала Вероника. – Поэтому позволь мне хотя бы эту мелочь снять с души. Я тебя уважаю, Николас.
– Хорошо, – вздохнул я. – Давай так. Я придумаю и скажу. А насчет Джеронимо… Пришли его ко мне, и мы с ним поговорим. Окей?
– Куда пришли? – не поняла Вероника.
– Я ухожу из кладовки. Нет, не из-за этого всего, – почти не соврал я. – Я хочу тоже скинуть кое-что с души перед смертью. Хочу найти способ извиниться перед роботами. Буду в гараже, скорее всего. А теперь – извини, пожалуйста.
Я нажал на дверную ручку.
– Постой!
– Ну что еще? – изобразил я раздражение.
– Это не гараж!
– Знаю, но мне нужно…
– Это и не туалет.
– Н-да? – Я с сомнением посмотрел на дверь.
– Туалет – слева. Это – Комната Сексуального Уединения.
Господи, да оставит она меня одного, наконец?! Сколько можно длить эту му́ку!
– Знаю, – соврал я. – Уединиться не желаешь?
От хамского намека у самого дыхание перехватило. Вероника, помолчав, вздохнула:
– Какая же ты все-таки скотина, Николас!
Я услышал ее удаляющиеся шаги. Отпустил ручку двери и пошел к следующей.