Будто желая показать мне этот «прекрасный мир», Рикардо махнул головой робота. Танки, выползающие из люков солдаты, светящиеся палки, шатры. Серый снег и черное небо. Безжизненные тела роботов лежат неподвижно.
А потом – тьма.
Глава 30
– Николас? Николас!
Я проснулся от мягкого, но настойчивого покачивания – Ройал трясла меня за плечо.
– Что такое? – проворчал я, садясь на койке.
Ройал сунула мне наушники.
Я тряхнул головой, приходя в себя и вспоминая, кто я и где я. Как только разгерметизировались помещения, мы с Ройал вышли в зал и спустились в подземелье. Здесь было безопаснее, сюда никто не проникнет без нашего разрешения… Уже никто.
Я даже не пытался утешать Ройал, которая за час дважды потеряла семью. Сначала они предали ее, а потом – погибли. Меня трясло и мутило, то и дело прорывались рыдания. Ройал, наверное, было еще хуже, но она вела себя тихо. Когда я лег на койку Робби, она уселась внизу, обхватив руками голову, да так и застыла.
Не думал, что смогу уснуть, однако быстро отключился. Когда я в последний раз нормально спал? Не припомню…
И вот опять мой сон прерван, потому что внешнему миру нужно от меня что-то еще. Я оставил их, я отдал им оружие, я отдал им сто шестнадцать боевых единиц, я пробил самое днище и закрылся в подполье с самым бесполезным роботом в мире. Но им нужно еще. Больше и больше. Они, должно быть, самую душу хотят из меня высосать, и только тогда успокоятся.
– Да? – спросил я в микрофон.
– Говорит твой лучший друг Джеронимо. Уполномочен спросить, как ты там.
– Уполномочен? – скривился я. – Этим, что ли?..
– Отрицательно, – дежурным тоном говорил Джеронимо. – «Этот» тоже присутствует здесь, но разговор инициирован не им. Я-то прекрасно понимаю, что к тебе лучше не лезть, но здесь заламывает руки отвратительная карга, настолько жирная, что не помещается в Центр Управления. Кажется, она вбила в свою маразматичную голову, что ты по ней скучаешь, или типа того. Мол, не откажешься ли ты с ней поговорить, пока не сели батарейки в ее слуховом аппарате.
Из описаний я узнал Веронику. Ну да, ясно, что нужно миру. Индульгенция, прощение, освобождение. Получите, распишитесь, мать вашу так:
– Не хочу, – сухо сказал я. – Мне тут есть с кем поговорить.
– Вероника подразумевает некие чувства с твоей стороны, если, конечно, я верно истолковал те междометия, перемежаемые мычанием, которые она издает. Она… Сейчас, подожди.
Я ждал, слушая шуршание в наушниках – Джеронимо свои, видимо, снял и сейчас уточнял у Вероники месседж. Ройал все так же стояла у коек, блекло посверкивая на меня ставшими голубыми глазами. Я слышал отдаленные голоса Джеронимо и Вероники. Кажется, что-то сказал Марселино.
– Прием! – вернулся Джеронимо. – Вероника говорит, что ей очень жаль тех сто шестнадцать роботов, которых угробил ее новый хахаль. Просит передать, что искренне пыталась спасти хотя бы их часть. Каким-то загадочным образом – я плохо уловил связку – это переходит в сумбурные раскаяния на тему того, что она тебе наговорила в последний раз, мол, была слишком резка и так далее. Просит понять, простить и допустить в подвал, ежели тебе интересно ее увидеть перед смертью и выслушать всё это лично.
Хорошо, что через наушники Джеронимо не слышал, как колотится мое сердце. Я представлял, как Вероника спустится ко мне. Как мы сядем рядом, и… Нет. Ничего не будет. Она, быть может, поцелует меня из жалости, но я не настолько жалок, чтобы ради этого распустить слюни. Хочешь индульгенцию? Держи!
– Запомни и передай дословно, – начал я.
– Попытаюсь, Николас, но я не спал уже черт знает сколько времени, у меня коротит мозг, и я только что использовал процентов двести его ресурсов на то, чтобы запомнить и передать тебе маловразумительной блеяние своей сестры. Но я приложу максимум усилий, я сосредоточен. Давай. Записываю сообщение в мозг. Сразу как закончишь, скажи кодовое слово «Беллинсгаузен», и я отключусь, чтобы передать. Заранее пока-пока, приветики Ройал.
Будто подыгрывая Джеронимо, в наушниках и вправду послышался щелчок – его мозги перешли в режим записи.
– Я не желаю видеть Веронику Альтомирано. Я не желаю слышать о Веронике Альтомирано. Она мне отвратительна настолько, что от одной только мысли о ней меня передергивает. Беллинсгаузен.
– Роджер, – бесстрастно подтвердил Джеронимо.
Опять зашуршало – он снимал наушники.
– Ну что? Как он? – услышал я обеспокоенный голос Вероники и чуть не заплакал, представив, как сейчас на нее выльются мои слова, отсекая все до единого шансы и возможности.
Спокойно, Николас. Ты сказал о своих чувствах. Пусть не настоящих, но – сказал. И ты поступил правильно. Пусть хоть у нее перед смертью все в голове стоит на нужных местах.
– Нормально, – послышался голос Джеронимо. – Передергивает, думая о тебе, или типа того – я дремал, но ключевые слова уловил.
– Нет! – заорал я в оглохшее радио. – Нет, подонок, зачем?! Что ты с нами со всеми делаешь, грязная сатанинская машина, манипулирующая людьми, как марионетками! Обезумевший мелкий…
Я сам не заметил, как сверзился с верхней койки на пол, оказался на коленях и, рыдая, принялся колотить наушниками об пол. Что, что, что теперь думает обо мне Вероника?! Какую гнусную картину рисует ее воображение благодаря этому негодяю?! Боже, он ведь сказал эту чушь при гребаном Марселино!
Перекатившись на спину, я завыл в потолок. Надо мной склонилась исполненная сочувствия Ройал.
– Истерика, да? – покачала головой она. – Я тоже так хочу. Но не хочу. Это нормально?
– Нормально, – всхлипнул я. – Ты уже «перегорела», направив все переживания вовнутрь. Однажды, накопившись, они разорвут тебя и уничтожат, попутно ударив по твоим близким.
Мне на плечо опустилась ласковая металлическая рука.
***
Пятнадцать часов. Осталось, черт побери, пятнадцать часов! И я ничего не могу придумать. Мелкий пялится в монитор – симулирует бурную деятельность. Малахольный скрылся в подвале, зачем-то утащив с собой мотоцикл. Вероника сидит на танке и совершенно не идет на контакт. Да мне, признаться, и не хочется никакого контакта, несмотря на то, что я сожрал уже пять подаренных мелким таблеток.
Я бродил по залу, тщась выдумать выход из ситуации, но выход был только один – наверх. Туда, где только что погибли сто шестнадцать титановых бойцов. Что ж за пули у этих тварей альтомиранцев, если они пробивают титан?!
Не выдержав, я все-таки обратился к Веронике, глядя на нее снизу вверх.
– Как по-твоему, у нас есть шансы против…
– Тебе как солдат солдату сказать, или как командир – рядовому?
Давненько она так резко не разговаривала. С самого начала знакомства. Потом, мне показалось, между нами возникли доверительные отношения.
– Мне – искренне, правду, – попросил я, удивляясь просочившейся в голос дрожи.
– А оно так и так искренне. Как командир – рядовому, могу сказать, что мы победим однозначно. Как солдат солдату – что сдохнем, без вариантов. Как оно по правде будет – одному Сантосу известно. В любом случае, лучшее, что ты сейчас можешь сделать, – это отправиться спать.
– Спать? – тупо переспросил я.
– Так точно, спать. Осталось часов пятнадцать, так? Заряд им могут подвезти и пораньше, так что сидеть до талого мы не будем. Я бы выскочила часов через десять, попыталась сыграть на эффекте неожиданности. Учитывая то, что комбеза у тебя нет, придется задерживать дыхание. Максимум, на что мы сможем рассчитывать – минута активных боевых действий. Может быть, если нам сильно-пресильно повезет, мы сумеем отбить танк, закрыться в нем и уехать до того, как Рикардо спалит нас живьем. Потом взойдет солнце, прилетят феи Винкс и одолеют лысого психопата. Милые пони забьют копытами солдат. Смешарики и Лунтик вытащат из гроба моего папу и научат его улыбаться, любить всех людей и танцевать среди ромашек. В общем, нам понадобятся все силы, чтобы довести наши шансы хотя бы до одной десятой процента. Поэтому иди и выспись. Потом пообедаем. И через пару часов пойдем умирать, как герои.
Впервые в жизни я понял значение фразеологизма «поджилки трясутся». Вероника говорила зло, отрывисто, смотрела куда-то вдаль. В ней не читалось ни капли страха, а во мне откуда-то взялась самая настоящая трусость.
«Возьми себя в руки! – прикрикнул я мысленно. – Ты – солдат. Ты знал, что настанет час испытания. Знал, что можешь погибнуть. Откуда в тебе это?»
Озарение сверкнуло, будто вспышка в мозгу. Есть один человек, который объяснит мне, что со мной происходит. И этот человек – я!
Как будто база читала мои мысли (хотя почему «как будто»? ), по залу тут же звонко разлетелся женский голос:
– Сеньор Рамирез, в виду того, что срабатывал протокол аварийной герметизации, убедительно просим вас как можно скорее посетить Комнату Сексуального Уединения, в противном случае через два часа будет запущен протокол зачистки базы и восстановления бэкапа.
– Упс! – воскликнул мелкий из Центра Управления.
Я понесся в Комнату, даже не попрощавшись с Вероникой. Ситуация накалилась. Срок нашей жизни только что сократился с пятнадцати до десяти часов, а теперь база норовит урезать его до двух. Хотя, мне-то относительно без разницы. Новый Рамирез восстанет из чана с аксолотлями, как птица Феникс, и отправится на подвиги. А я так и останусь в неведении относительно своей внезапной трусости.
Я не обратил внимания на то, что дверь в Комнату открылась без каких-либо мысленных усилий с моей стороны – опять мелкий распахнул все двери, забрав контроль. Внутри – привычное помещение. Маленькая комнатушка с койкой, встроенной в стенную нишу. Напротив койки – блестящий раструб приемника генетического материала, напоминающий писсуар. Сверху – зеркало с надписью над ним: «Perfeccion».
Я завис над приемником, глядя в глаза своему отражению, и только тут почувствовал, что что-то не так. Я опустил взгляд и увидел свое совершенное и безотказное оружие. Оружие, верой и правдой служившее роду Рамирезов долгие годы. Оно поникло, будто отягощенное великой печалью, повесило голову, избегая смотреть мне в глаза. Смотрело в жерло приемника генетического материала и говорило ему: «Всё – тлен».