– Скотина! – рыдал на меня голос Марселино. – Тварь! Что ты сделал с моей жизнью, подонок?!
Лицо горело, голова трещала, неудержимо хотелось блевать, а звуков вокруг было слишком уж много. Помимо хныканья Марселино, слышался голос Вероники. Я разлепил глаза и увидел ее лицо, красное от гнева, рядом с зареванной рожей Марселино. Вероника трясла бутылкой:
– Ты когда успел столько выжрать? Я же вот только ее оставила! Что ты натворил, Николас?! Ты что, рехнулся?
Еще один звук я различил и, приподнявшись в постели, увидел его источник. Джеронимо, визжа от смеха, катался по полу. Так, теперь кое-что проясняется. Я в спальне Марселино. Лежу на его кровати без штанов. Что же было-то?!
В памяти мелькали разрозненные картинки. Ройал, пью. Ройал вытолкала меня наружу. Я иду к синтезатору. Пью. Потом – пью. Пью с Джеронимо. Пью просто… Комната Сексуального Уединения… Господи! Ну я и мудак! Неужели промахнулся мимо раструба? Или сломал что-то? Должно быть, сломал, иначе откуда столь бурная реакция?
– Я всё починю, – пробормотал я, и сам себя не понял. Получилось что-то вроде: «явс ёп очню».
Марселино схватил меня за отвороты куртки, поднял над головой, легко, как котенка. У меня закружилась голова, и я многократно усугубил ситуацию, позволив содержимому желудка вылиться на голову Марселино.
Тот взвыл, швырнул меня к двери. Удар и боль, как ни странно, меня взбодрили. Да и рвотоизвержение пошло на пользу.
– Да что случилось? – спросил я, хлопая глазами.
Марселино, матерясь, вытирался простыней, Джеронимо уже просто пищал от смеха, и ответила мне Вероника:
– Ты испортил генофонд Рамирезов, Николас. Из каких-то невменяемых соображений ты зашел в Комнату Сексуального Уединения и… и… В общем, теперь клонировать нового Рамиреза невозможно! Твое дебильное ДНК сломало мозг системе, и она скрестила тебя с Марселино.
Джеронимо, стремительно взяв себя в руки (а ради возможности подколоть сестру он мог взять себя в руки в абсолютно любой ситуации) и, встав, откашлялся:
– Получается, Вероника, ты теперь не можешь встречаться с Марселино.
Он выдержал паузу, в течение которой должен был прозвучать чей-нибудь вопрос: «Это почему?» Но вопрос не прозвучал, все были слишком заняты мной: я ненавидел себя, пытаясь представить масштаб залёта; Вероника переводила недоумевающий взгляд с полупустой бутылки на меня и обратно; Марселино отирался от моей блевотины. Джеронимо пришлось отвечать самому себе:
– Потому что Марселино забеременел от твоего бывшего!
Джеронимо вновь покатился со смеху. Покатился в буквальном смысле – мне пришлось отползти от двери, чтобы позволить ему выкатиться наружу – видимо, там его ждали еще важные дела в Центре Управления.
Следом вышел Марселино. Рядом со мной он остановился, и наши взгляды встретились. Я содрогнулся от алкогольного тремора, но тут же понял, что мне так и так надо было содрогнуться. Выглядел Марселино по-настоящему плохо. Он смотрел на меня без желания убить. В его взгляде читалось отчетливое: «Почему?» и чуть менее отчетливое: «За что?»
– Я могу оплатить аборт, – ляпнул мой язык, прежде чем мозг успел вмешаться.
Должно быть, раскопки пошли на пользу. Я вновь становился Троллем, монстром из Пророчества. Я чувствовал, как отчаяние внутри Марселино скрылось под паровым катком гнева. Сверкнули его глаза. Я вдохнул полной грудью и почувствовал прилив сил, в голове прояснилось. А Марселино опять словно бы сдулся. Поникли плечи, взгляд потух. В молчании он вышел из собственной спальни, оставив меня наедине с Вероникой.
Было тихо. Пахло рвотой. Я сидел, она стояла. Смотрела на меня сверху вниз, и я боялся даже пытаться читать ее чувства.
– Может, у тебя есть хорошее объяснение? – спросила она. – Я бы поняла, будь на твоем месте кто-нибудь другой. Да любой другой человек! Но ты? Да, конечно, Марселино тебе не нравится, это сразу видно. Но в твоем стиле – измазать ему стул клеем, натянуть веревку под ногами. Зачем ты надругался над тем, что было для этого человека святыней?
Всё имеет предел. Всё рано или поздно кончается. Закончились и те астроментальные днища, которые я вышибал одно за другим. Что есть стыд и чувство вины, как не закамуфлированное желание соответствовать ожиданиям? В этот миг я понял, что никогда не смогу соответствовать ничему. И я… разозлился.
– Б… дь, – сказал я, с удовольствием созерцая широко раскрывшиеся глаза Вероники. – Мне что, кто-то объяснил всю эту тряхомудию? Если у тебя есть святыня – напиши на двери: «Святыня» – и вопрос будет снят. Но если ты называешь ее «Комната Сексуального Уединения»?!..
Я встал, цепляясь за косяк. Голова кружилась, но голос был тверд, и ноги держали крепко.
– Да, признаю, я был пьян и перепутал дверь в туалет. Но даже и в туалете я совершил бы то же самое! В моих действиях не было вандалистского подтекста, если я кого и наказывал своими действиями, так…
«Самого себя» – эти слова я проглотил, вовремя спохватившись. Нет, хватит. Уж когда-когда, а сейчас, после всего, что я натворил, надеяться на какую-то эмпатию и встречное чувство со стороны Вероники попросту глупо.
Я потянулся за бутылкой. Вероника спрятала её за спину.
– Что? – усмехнулся я. – Опасаешься, как бы я не умер в состоянии алкогольного опьянения?
– Мы – команда, Николас. Как бы то ни было. И я хочу, чтобы мы встретили судьбу достойно. Так что надень, пожалуйста, штаны, умойся, выпей кофе и постарайся протрезветь. Полсуток осталось. Ты справишься. Но я на всякий случай попрошу Джеронимо заблокировать алкогольный процессор в синтезаторе.
С этими словами она вышла, оставив меня одного, без штанов и бутылки. Впрочем, обе проблемы решились почти одновременно. Как только я нагнулся за штанами, почувствовал, как во внутреннем кармане что-то скользит. Рефлекторно прижал руку к груди и почувствовал приятную стеклянную булькающую тяжесть. Губы сами собой растянулись в улыбку.
***
В туалете было шумно – Марселино принимал душ в закрытой кабинке. Стенки ее были излишне прозрачными, и он увидел меня, когда я крался к унитазу.
– Какого хрена?! – заорал Хранитель базы. – Что еще ты хочешь у меня забрать?
– Туалетную бумагу, – признался я.
С ответом Марселино не нашелся. Я взял рулон серой бумаги, попил воды из-под крана и вышел, оставив несчастного смывать мою ДНК, от которой всем вокруг становится лишь хуже.
Я зашел в кухню, заказал крабовый салат и пяток бутербродов с индейкой. Хотел взять еще пива, но Вероника, как оказалось, привела угрозу в исполнение – синтезатор лишь коварно замигал на меня красной лампочкой.
С подносом я прошел к Центру Управления, где Джеронимо сидел, храня непривычно каменное выражение лица.
– Мне кажется, я больше никогда не смогу смеяться, – сказал он.
– Рад, что повеселил тебя. Бутерброд хочешь?
– Аппетита нет, – буркнул Джеронимо и показал мне экран смартфона.
Я узнал интерфейс «Telegram», который действительно каким-то чудом продолжал работать в постапокалиптическом мире. В качестве собеседника в чате значился Рикардо. Лишь одно сообщение я увидел. Фотография плохонького качества, на которой солдаты сгружали ящики с грузовых вездеходов на «ворота» базы.
«Ку-ку! – гласила подпись. – Ждите в гости, часа через три будем. Обнимашки!»
– Веронике пока не говорил, – мрачно сказал Джеронимо. – Думаешь, сто́ит?
– А как там твой макрос?
– Дает задержку в три четверти секунды, – поморщился Джеронимо. – Ну, через два часа, допустим, добьет до секунды. Но за секунду нам двадцать километров не пробежать.
– Даже если я буду петь?
– В особенности если ты будешь петь. Конечно, ещё будет зазор срабатывания в эту самую секунду, но он, думается, сократится очень быстро, система разумная, хоть и выжила из ума. А огнемет или граната обладают широким радиусом поражения, так что секунда там роли не сыграет.
– Но ты продолжаешь пытаться?
Джеронимо посмотрел на меня с удивлением:
– А что же мне еще делать? Если есть хоть призрак надежды, за него надо цепляться. Если мои таланты могут хотя бы что-то – надо сделать это что-то. Например, вот, модифицировать макрос. Идейка появилась.
Он потянулся к клавиатуре, но тут я вспомнил, зачем пришел.
– Ручка есть? Да есть, я же знаю, ты записываешь перлы Вероники в свою тетрадь.
Джеронимо задрал майку, вытащил из-за пояса шорт тетрадь, между страниц которой оказалась авторучка.
– Держи. Хочешь написать письмо?
– В любой непонятной ситуации – пиши письмо, – вздохнул я. – Скажи Веронике. Она заслуживает знать, сколько нам осталось.
– Безжалостно. – Это слово остановило меня, когда я уже отвернулся, чтобы идти. – Ты хочешь, чтобы я вот так просто взял и рассказал ей всю правду?
– Ты справишься, – улыбнулся я ему. И ушел, испытывая легкое недоумение. С чего бы это Джеронимо вдруг так терзается, прежде чем что-то сказать? Уж говорить-то он – всегда мастер.
Ройал встретила меня изумрудно-зеленым светом глаз.
– Ну как?
Я сел на ее койку, поднос поставил справа, а слева похлопал ладонью. Ройал села, тихая и робкая, будто боялась услышать, что я скажу. А я молчал, нагнетая атмосферу. Молча сгрузил всё с подноса на койку, открыл бутылку и бросил на пол пробку. Ну вот, теперь я смогу пить и закусывать, не отрываясь от работы.
Я перевернул поднос, положил его на колени. Примостил рулон, щелкнул авторучкой, и поток вдохновения унес меня по волнам графомании.
Глава 35
«Дорогая Вероника!
Когда ты получишь это письмо, я, вероятнее всего, буду уже мертв. Причем, мертв настолько, что даже моего трупа ты не увидишь. Я так решил, поэтому даже не пытайся меня отговорить, тем более, что, см. выше, я уже мертв. Причем, мертв настолько… Впрочем, я повторяюсь, а туалетная бумага небезгранична.
Я хочу посмертно признаться тебе, что во мне пробудились чувства. В тот самый миг, когда я обрел силы Риверосов, я обрел и чувства. Они меня напугали, я был ими раздавлен, и, чтобы хоть немного защититься, притворялся, будто ничего не изменилось. Но чувства – они как рак. Жрут тебя изнутри, и рано или поздно симптомы прорываются наружу окровавленными клешнями…