– Так ведь и я не говорю о любви! Ты – первое существо женского пола, которое я увидел за сотни лет! И, пока в моем организме преобладал тестостерон, он заставлял меня завоевывать тебя!
Вероника с интересом на меня покосилась. А я вдруг пережил откровение. Которым тут же и поделился:
– Ты ведь его любишь, да?
Отвернулась и, кажется, покраснела.
– Он придурок, – пробормотала Вероника. – Но мы с ним столько всего прошли. Сама не помню, в какой момент, но… Однако какой в этом смысл? Он – мутант, для него человеческие чувства – как игральные карты. Он, допустим, сможет притвориться, что отвечает взаимностью, но мне не нужны одолжения! – Она стукнула кулаком по ящику, на котором сидела. – Влюбиться в биоробота – это нелепость и слабость. Поддаваться ей я не намерена. В отношениях должна быть честность и взаимность. На пороге смерти я бы предпочла не предаваться иллюзиям.
– Тогда, – сказал я, – давай без иллюзий. Ты честно сказала, что я тебе нравлюсь. Я честно сказал примерно то же самое. Если больше нам ничего не светит, то почему же не удовлетвориться тем, что есть?
Вероника обдумала мои слова. Пожала плечами и неуверенно улыбнулась.
– А что нам терять? Я, правда, немного не в форме…
Откуда-то из первобытного мрака воспрянули остатки тестостерона. Я привлек Веронику к себе, мы поцеловались. Мой первый поцелуй, надо же… Как приятно и необычно.
Ни я, ни она не спешили переходить к следующему шагу. Мы наслаждались тем, что есть, проживая каждую секунду, как последнюю, закрыв глаза и упиваясь непривычными волнениями плоти, открытым контактом с другим человеком.
Мы оба были замкнуты в себе, а теперь с облегчением раскрылись навстречу друг другу, оставляя границы, которые не перейти ни ей, ни мне. Границы духа, свободного, не скованного никакими обязательствами и клятвами.
Моя ладонь осторожно скользнула под крохотную маечку Вероники, и когда пальцы уже почти добрались до вожделенной выпуклости, дверь с грохотом раскрылась.
Мы отпрянули друг от друга, будто кролики, застигнутые врасплох волком. Надо же, ниточка генетической памяти, тянущаяся от первого Рамиреза, переступившего порог Базы, еще несет информацию о каких-то млекопитающих докатастрофного мира…
На пороге стоял Джеронимо. Широко расставив ноги, глубоко засунув руки в карманы шорт и низко опустив голову, выглядел он без малого угрожающе. Я внутренне содрогнулся, усилием воли сохранив этот импульс в глубине себя, не позволив ему вырваться наружу. Мелкий выглядел, так, будто был властен одним лишь словом разорвать существующую реальность в клочья.
И он это сделал.
Медленно подняв голову, уставился на Веронику. Медленно вытянул руку и указал на нее пальцем.
– Карга! – провозгласил он. – Пока ты здесь развешиваешь жировые складки по ящикам, норовя устроиться поудобнее, величайший герой всех времен и народов собрался покончить с собой в гордом одиночестве во твое жалкое имя. Вот! – он швырнул в лицо Веронике рулон использованной не по назначению туалетной бумаги. – Притворись, что умеешь читать, пошевели губами, таращась на бумагу, пропитанную кровью и слезами. А потом – делай, что хочешь. Нам остался час. Заряд уже готовят.
Он развернулся и вышел, оставив дверь открытой. Вероника впилась взглядом в бумагу. Заметив, как расширились ее глаза, я подвинулся ближе, но успел уловить только пару слов, говорящих о том, что робот Ройал – цела, и более того, она и есть мотоцикл. Проклятый Николас перехитрил меня!
Не знаю, эта ли информация повлияла на Веронику, но она побледнела. Вскочила так быстро, что глаз не уловил ее движения. Смяв бумагу, сунула ее в карман штанов и вылетела из кладовки так, что у меня в ушах только ветер свистнул.
На губах таяло воспоминание о поцелуе. Запоздало дернулось мое великолепное оружие, но стрелять было не в кого, и я его успокоил неукротимой силой воли.
Мелкий сказал, остался час. Нужно подготовиться. Хоть пару человек, но я унесу с собой на тот свет. Если, конечно, он может так называться. Если там есть свет.
Глава 37
Закрыв дверь, я оставил за ней всё, что было и могло быть. Есть только я и мотоцикл, еще окутанный матовой дымкой трансформации. Но вот процесс завершился. Я коснулся руля и глубоко вздохнул. Как только возник физический контакт, голосок Ройал принялся напевать у меня в голове. Там он звучал не так электрически, его переполняли чувства:
Ты сам решил пойти на риск,
Никто не крикнул: «Берегись!» —
И ты покрасил свой шлем в чёрный цвет.
Как зверь, мотор в ночи ревёт
Пустырь, разъезд и разворот
Ты мстил за груз нелюбви прошлых лет.
Я опустился в седло, двумя руками взялся за руль, и по телу Ройал прошла дрожь предвкушения. Взревел движок – так мощно и раскатисто, что, кажется, задрожали незыблемые стены базы. Стрелка тахометра лениво приподнялась едва ли до четверти шкалы. Это не был надсадный вой. Ройал всего лишь мурлыкала.
Оставалось одно незавершенное дело. И я закрыл глаза.
Был миг, ты верил в знак удач,
Ведь ты был молод и горяч,
Но твой двойник мчал навстречу тебе.
Лопата ударила в дужку замка, и тот отлетел вместе со скобами. Саморезы выворотили куски древесины из крышки. Отбросив инструмент, я наклонился и открыл гроб.
– Здравствуй, Николас! – ощерился на меня эмоциональный двойник. – Готов к счастливому воссоединению? О, у меня для тебя подарок в честь встречи. Ты случайно уронил их в гроб.
Он протягивал мне электронные часы, те самые, которые я зачал и воспитал в подземельях дома Альтомирано. Цифры светились зеленым. Я взял массивную деревянную коробочку из рук двойника и улыбнулся:
– Спасибо, мне их недоставало. Теперь хоть не надо будет беспокоиться за время.
Три часа ночи и четырнадцать минут. Я нажал кнопку, и цифры изменились, начав отсчитывать время до термоядерного взрыва. Условное, разумеется. Вряд ли Рикардо будет столь дотошно пунктуален. Но, тем не менее…
00:52:17
16…
15…
Я забросил часы в инвентарь. А почему бы у меня и не быть инвентарю, спрашиваю я тех, у кого лезут на лоб глаза? В этом ментально-астральном мире, принявшем вид кладбища, может быть все, что угодно. Откуда, по-вашему, появился у меня в руке знаменитый пистолет «Desert eagle»?
– Эй, ты чего? – всполошился двойник, когда я приставил ствол к его лбу.
– Прости, что похоронил живьем, – улыбнулся я ему. – Больше не повторится. Моё раскаяние – моя сила.
Палец плавно надавил на скобу, гром и молния разорвали пространство. В этот раз пистолет едва дернулся в руке.
Я стоял в могиле, над раскрытым гробом, залитым кроваво-мозговой кашей, и улыбался.
– Я черпаю силу в радости победы. И горечь поражения придаст мне силы, потому что принесет опыт.
Кладбище исчезло. Я открыл глаза, предоставив ментально-астральным бульдозерам засыпать могилу. Прах к праху, земля к земле.
– Моя любовь делает меня сильнее, – прошептал я, глядя, как раскрываются врата в смертоносный тоннель. – Моя любовь – огонь, текущий по венам. Моя ненависть – горючее. Мой страх – оружие. Моя боль – патроны. Мой вискарь… Вот он, да.
Я вынул бутылку из внутреннего кармана, хорошо приложился к горлышку. Допить не получилось. Я был полон под завязку, и обжигающая жидкость не лезла в глотку.
Бутылку я разбил о бак Ройал. На счастье.
– Готова превратиться в пыль?
– В звездную пыль, Николас!
– Так точно, крошка. Наше безумие – энергия, что домчит нас до звезд.
В голове заиграла новая мелодия, и, дождавшись слов, я крутнул ручку газа.
Now the time has come
When all is said and done
We’re back together on the road
It’s time to fly
No more time to wait
You know it feels so great
Wearing leather on a horse of steel
I ride4
В тот миг, когда мой ботинок оторвался от пола, а душа поперед мотоцикла понеслась в пекло, в наш совершенный план вмешалась третья сила. Ройал качнулась под чьим-то весом, чьи-то руки легли мне на плечи, а в правое ухо чьи-то губы сказали:
– Никаких самоубийств, пока я – командир отряда. Это ясно, Николас Риверос?
– Ну ма-а-ам! – простонал я, прислушиваясь к своим чувствам. Душа пела. Пела и пела, про колеса и друзей, и про то, что мы будем гнать до самой смерти. Гнать во всех мыслимых и немыслимых смыслах этого слова.
– Глуши движок, я читала твое письмо, – приказала Вероника. – Если бы ты…
– Этот движок уже не заглушить, – перебил я. – Мои чувства – скорость. И либо так, либо они разорвут меня на мелкие кусочки сами.
– Я что, с тобой спорить буду? – фыркнула Вероника. – Делай как знаешь, я не уйду. Если ты действительно так меня любишь, то посмотрим, как у тебя получится хладнокровно подвергнуть меня опасности.
– То есть, ты со мной? – уточнил я.
– А ты не чувствуешь? – Я ощутил подзатыльник и улыбнулся.
«Хладнокровно», ха! Как же. «I’m running hot, I’m never cold»!
«Ройал?»
«Поняла!»
Заднее колесо завертелось, раздирая в клочья металлический пол. Движок сотряс стены и потолок, а пространство исказилось, рванулось навстречу, вытягиваясь, как будто мы сходу достигли скорости света.
– Что ты делаешь?! – кричала Вероника, обхватив меня руками за туловище.
В ответ ей летели слова песни:
– We’re here to burn up the night!
«Раз», – сказали часы, когда мы втроем влетели в тоннель.
«Два», – сказали они через секунду.
В то же мгновение к бешеному треску мотоцикла присоединились пулеметы. Я крутанул ручку газа до упора и стиснул зубы.
«Николас! – восторженно вопила Ройал. – Мы быстрее! Ты чувствуешь? Мы быстрее!»