Вероника лежала навзничь, без движения, глаза ее закатились.
Глава 8
Я – Марселино Рамирез, из рода Рамирезов, сотни поколений которых рождались, жили и умирали, не зная женщин. Да что там говорить – людей мы тоже не видели. И вот, сегодня все они одновременно свалились на мою голову.
«Команда»! Трое постоянно грызущихся индивидов. Никаких понятий о долге. Двое из них вообще позорят звание мужчин.
Не знаю, о них ли пророчество Августина Сантоса. Но мелкий лжет постоянно, врет, даже когда говорит правду. Я заставил их вытаскивать ящики из кладовки, он тут же заныл, что у него болит нога, и наотрез отказался работать. Я навел на него автомат.
– Выстрелишь – и Вероника восстанет из мертвых, – сказал он. – Выпьет у тебя всю кровь и утащит в ад.
Малахольный немедленно споткнулся и упал, выронил ящик. Ящик раскололся, из него вылетели комплекты формы.
– Вероника не умерла, – промямлил он.
– Конечно, Николас, – ласково сказал мелкий. – Она просто спит.
Веронику я, в нарушение всех инструкций, отнес в свою спальню и вколол восстанавливающий раствор. Знать не знаю, что с ней, но выглядит истощенной. А этих двоих придурков пришлось запереть в кладовке вместе с ящиками. Тупые животные. А ведь я хотел им устроить сносные постели.
Половина третьего ночи. В кухне я заказал куриный бульон с сухарями и витаминный коктейль. Ждал две минуты. Еще год назад задержка была тридцать секунд. Через пару поколений Рамирезу придется делать заказ за сутки.
Вернулся в спальню с подносом. Девчонка все спала, но цвет лица стал здоровее. Минут десять – и проснется. Надо подготовиться. При взгляде на нее путаются мысли, что вредно для выполнения долга.
Я посетил Комнату Сексуального Уединения, обогатив генетическую базу, и сразу вслед за этим прошел в лабораторию. На пульте горела зеленая лампочка. Я ввел команду «Диалог» и сел в кресло.
Напротив меня появилась голограмма следующего Рамиреза.
– Ты проявил слабость, – сказал он без обиняков.
– Знаю, – развел руками я. – Но…
– Я тебя не виню.
– Да, в конце концов, они открыли замок. Может, пророчество…
– В задницу пророчество! – Рамирез показал мне средний палец. – Все из-за девчонки.
Мне сделалось не по себе. Этот Рамирез сейчас практически моя копия. Если он сказал «в задницу пророчество», получается, что я сам так думаю?
– Что-то измотало ее силы, – пробормотал я. – Мне ее жалко.
– Ты ее хочешь, Марселино, – улыбнулся голографический Рамирез. – Это – древнейший инстинкт, противиться которому здоровый организм не может. Соблазни ее. Представь ее обнаженное тело. Как она выгибается в твоих могучих руках, как сладостно стонет…
Я отмахнулся от яркого видения, порожденного словами голограммы.
– Рамирезы – не любовники. Мы – бойцы, воины. Я не знаю, как себя вести, чтобы…
– Тебе ничего не нужно знать. Ты – доминантный самец, она – половозрелая самка. Будь собой и позволь природе делать свое дело. К тому же, кажется, у вас общие интересы. Покажи милашке тир.
Голограмма погасла, посчитав разговор законченным.
– «В задницу пророчество», – повторил я. Что ж, до тех пор, пока я себя контролирую, волноваться не о чем.
Я вернулся в спальню вовремя: Вероника просыпалась. Пока я стоял у двери, она зевнула, потянулась и проворчала в полудреме: «Альберто, я опять нажралась?»
Миг спустя она открыла глаза и рывком села в постели. Руки соблазнительно заскользили по телу, но она не собиралась меня соблазнять.
– Оружие я забрал, не ищи.
– Козел, – прорычала милая девушка. – Где мой брат? Где Николас?
– Запер их в кладовке. Больше негде. До утра останутся там, а утром мы всё обсудим. Поешь. – Я показал на тумбочку у кровати, где оставил поднос.
– Они сыты? – Вероника не шелохнулась.
– Из всех троих самая истощенная – ты.
– Много ты понимаешь! Николас трое суток лежал с температурой, а Джеронимо вообще держится на одной шизофрении. Отнеси это им.
Отвернулась. Безучастная. Только вот урчания в животе не скроешь. Я сел на край койки.
– Пока вы у меня на базе, будете соблюдать мои правила. До утра эти двое не погибнут. А вот ты можешь. Что тебя так измотало? Бой?
Вероника посмотрела мне в глаза. Быстро, едва уловимо. Добрый знак, наверное. Я говорю, как хозяин положения, и это работает.
– Все из-за прыжка, – сказала она.
– Какого?
– Не важно. Я – Альтомирано. Мы повелеваем распадом материи и выбросом энергии. Расщепление ядра атома – пик могущества. Лично я пока могу только вызывать мышечные разрывы, чтобы выйти за пределы человеческих возможностей по силе и скорости. У брата с мозгами примерно то же самое.
– Тогда тебе объективно надо поесть.
Вероника невесело усмехнулась.
– Мы в плену, или как?
Теперь усмехнулся я:
– Без понятия, что с вами делать. Пророчество весьма конкретно: «И придут три всадника постапокалипсиса, и заберут антиматерию из хранилища». Предположим, вы пришли. Но пока еще ничего не забрали.
– Двадцатикилометровый коридор с кучей пушек? – фыркнула Вероника. – Спасибо за предложение, Дэвид Блейн, но нам твоя магия на хер не нужна.
– Откровенность за откровенность: эта охранная система вышла из-под контроля, отключить ее я не могу.
Я ждал чего угодно, но только не этого. Хмыкнув, Вероника кивнула:
– Похоже, я тебя понимаю. Непростая ситуация.
Мое сердце растаяло. Голографический Рамирез был прав: в задницу пророчество, я ее хочу!
– Что это вообще за место? – Теперь Вероника смотрела мне в глаза.
– Поешь. А потом мы пройдемся, и я все тебе расскажу.
После секундного колебания она взяла поднос.
Глава 9
– Запереть в тесной, вонючей каморке величайшего гения! – сокрушался Джеронимо, лепя смартфон к двери на двусторонний скотч. – Скажи, Николас, у меня есть шрам на лбу?
– Нет, Джеронимо, – зевнул я в ответ.
Учитывая манеру поведения, шрамов у Джеронимо было на удивление мало. Ему бы впору передвигаться в инвалидном кресле и говорить через синтезатор речи.
– А очки? – не унимался он, соединяя проводами смартфон и металлическую карточку, вставленную между дверью и косяком. – Ты видел на мне круглые очки?
Я отрицательно промычал и откинулся на спину. Справедливости ради, ни тесной, ни вонючей, ни каморкой эта кладовка не являлась. Размером она была – почти с мою комнату в доме Риверосов. А у сына главы дома комната была отнюдь не маленькой.
Ящиков, правда, осталось многовато. Большие и тяжелые, они были сделаны из пластика, стилизованного под дерево. И, если бы не Джеронимо, разыгравший комедию, мы бы освободили больше пространства.
– А палочка? – продолжал Джеронимо; теперь он торопливо тыкал пальцем в экран смартфона, надев стетоскоп, которым слушал что-то в недрах двери. – Как по-твоему, волшебная у меня палочка?
Я молчал, лежа на жестких, неудобных ящиках, и смотрел вверх. На высоком потолке светила одна тусклая лампочка.
Вероника… Как она там? Что с ней сделает эта гигантская похотливая обезьяна?
– Нет, Николас, у меня нет волшебной палочки, – брюзжал Джеронимо. – И метлы нет. О чем это говорит?
– Кто говорит? – Я очнулся от грустных мыслей о Веронике, беззащитно лежащей в логове зверя.
– Я говорю: держать меня здесь – преступление. – Джеронимо встал, повернулся ко мне, уперев руки в бока. – Не намерен терпеть произвол. Ты со мной?
Я напряг мучительно болевший пресс, чтобы сесть, и уставился на Джеронимо.
– «С тобой» – что? Напишем на стене четырнадцать тезисов и устроим революцию в отдельно взятой кладовке?
В ответ Джеронимо сверкнул на меня безумными глазами и одним движением разорвал до пупа майку.
– Доколе?! – возопил он. – До каких пор наших жен и сестер будут похищать и использовать для своих гнусных потребностей всякие уроды, пользующиеся служебным положением?! Я намереваюсь прекратить это.
Я, зараженный его энтузиазмом, соскочил с ящика. Джеронимо уже рылся в рюкзаке.
– Вот. – Он вытащил и, встряхнув, развернул кусок полупрозрачной материи. – Мантия-невидимка.
Я скептически посмотрел на материю. Джеронимо нахмурился:
– Долго будешь думать? Каждая минута на счету! Я жрать хочу – караул просто, а еще дверь кухни взламывать.
Он запнулся и, подумав, добавил:
– Прошу прощения, оговорился. Вероника может быть в опасности, вот!
Я потрогал «мантию». Тюль, что ли? Как занавеска, только черного цвета.
– Ну, допустим. А как мы…
– Алохомора, – сказал Джеронимо и пальцем ткнул дверь.
Дверь отворилась.
Я накинул тюль на голову…
***
Лампы в круглом зале погасли почти все. В полумраке мы, укрытые черным тюлем, шли медленно и осторожно. Нашли маски – дело пошло веселее. Они так и валялись там, где мы их сняли, вместе с комбинезонами.
– Ты заметил, в какую дверь он ее унес? – прошептал Джеронимо.
– В эту, – ткнул я пальцем, всколыхнув тюль.
Дверь я точно запомнил: вторая по часовой стрелке, после гаража. А кладовка – первая после гаража, против часовой стрелки. Эх… Жаль, что часы мои сломались после болезни – понятия не имею, который час.
– Следовательно, кухня не здесь, не здесь и не здесь, – пробормотал Джеронимо, что-то черкая в блокноте.
Я скосил взгляд.
На маленьком листе Джеронимо изобразил круг, в центре нарисовал танк и для пущей уверенности подписал: «Танк». Черточками обозначил девять дверей и три из них зачеркнул.
– Мы сюда не жрать пришли, – напомнил я.
Джеронимо вздрогнул.
– А, да, – почесал он карандашом в затылке. – Значит, так. Ты полезай в танк и возьми оружие, а я побуду на стрёме. Автоматы не бери. Короткостволов хватит. Ты ведь сможешь убить человека?
Теперь вздрогнул я. Конечно, во время гонок Толедано я угробил никак не меньше десятка людей, но… Но ведь сражался я с машинами, видел – машины. К тому же – защищался. А вот так вот запросто взять и застрелить человека?.. Это я мог лишь в одном случае.