А как понять такую историю?
Сын знаменитого богача, улусного головы, коммунист и красный боец, умирал от смертельной раны в бою с белобандитами. К нему подбежал озверелый солдат, батрак его отца, пнул умирающего ногой и заорал! «Выродок, ты опозорил достославное имя своего родителя!» — «Несчастный! — собрав последние силы, сказал красный воин. — Темный раб! Когда-нибудь ты поймешь подлость своего поступка. Ты ударил человека, умирающего за тебя. Ты еще раскаешься…»
Много лет спустя бывший батрак, бывший белобандит, а потом старик колхозник горько плакал, рассказывая об этом.
Так в чем же суть? Суть в том, что мы, коммунисты, а вернее сказать — все советские люди, боремся не только за себя, мы боремся за братство всех людей на земле, мы хотим, чтобы все люди под солнцем жили в мире и согласии. А эта чудовищная война?.. Сейчас мы гоним врага с нашей земли. Но ведь конечная наша цель — победить фашизм. И мы его победим, потому что правда и справедливость на нашей стороне. Поэтому к нам тянутся все светлые умы, все чистые сердца человечества…
Погоди-ка, но как же все-таки ты разберешься со своими капитанами? Если первый наш, то чей же второй? Где-то, в чем-то ты напутал.
Нет, не напутал. Одного Тогойкин назвал настоящим коммунистом. Человеком с большой буквы, А второй? Второго так не назовешь, хотя и он наш. Да, в семье не без урода.
Фокин, словно обидевшись, захрапел еще громче.
Подумать только, ведь сказал ему, Тогойкину: «Выпроси у своего дедушки-шамана серебряные лыжи». Серебряные! Оказывается, он знает, что у якутов были шаманы!
Тогойкин мысленно усмехнулся и поднял голову. Девушки стояли по обе стороны светильника и о чем-то шептались. Светильник отражался на стене белым кружком величиной с тарелку. Серебряная тарелка! Серебряные лыжи!
Тогойкин сел. Девушки удивленно обернулись к нему. Он вскочил на ноги.
— Потише, пожалуйста. — Помимо опасения, что он разбудит спящих, в голосе Даши слышались и нотки насмешки.
— Рано, Коля, отдохни, — ласково прошептала Катя, точно заботливая мать своему сынишке.
Николай всплеснул руками:
— Серебряные лыжи…
— Э, да забудь ты про это, друг, — довольно громко сказал Иванов.
Оказывается, он не спал. Тогойкин подсел к нему.
— Тише! — сердито зашипела на него Даша. — Говорят тебе, тише!
— Человек понервничал. Надо забыть об этом, товарищ секретарь.
— Он прав!
— Кто?
— Серебряные лыжи…
— Что-о? — Иванов, видимо, решил, что Тогойкин бредит, и молча наблюдал за ним.
— Иван Васильевич… — Тогойкин почти лег рядом с Ивановым и торопливым шепотом начал объяснять: — Лыжи я… я хочу сделать лыжи из крыла самолета.
— Из чего?
— Из крыла! Больше вот так лежать нельзя.
— А что же дерево? Не поддается? — Приподняв голову, Иванов посмотрел на Попова, снова откинулся и полежал молча. — Коля! Ты сейчас поспи, отдохни, а утром посоветуемся.
Как бы давая знать, что разговор окончен, он отвернулся и в доказательство того, что ему хочется спать, засопел.
Тем временем подошедшая Даша стала дергать Тогойкина за плечо.
— Чего тебе?
— Тише! — раздраженно зашептала Даша. — Уйди отсюда! Дай людям спать, да и сам поспи!
— Спи, пожалуйста! — Тотчас спохватившись, что нагрубил, Тогойкин, желая загладить вину, как можно мягче зашептал: — Правда, вам же тоже надо немножко поспать, хотя бы по очереди…
— Я тебе сказала — уходи отсюда! Дай спать больному человеку!
Иванов хотя и не понимал якутского языка, однако сразу догадался, что они не поладили, и решил выручить парня.
— Даша, мы мешаем? — спросил он.
Даша смутилась. Оказывается, это она помешала двум мирно разговаривавшим людям.
— Извините, Иван Васильевич, — торопливо бросила она Иванову и повернулась к Николаю: — А тебе я сказала — уходи!
— Ухожу, ухожу.
— Из крыла самолета? — задумчиво проговорил Иванов после некоторого молчания. — Не знаю… Из дерева, из железа, из чего угодно, но лыжи необходимы, — Он приподнял голову и опять посмотрел на Попова. — Утром надо будет посоветоваться. С Поповым, с Семеном Ильичом. Ты бы, Николай, отдохнул. Всего-то немногим больше часа прошло, как мы улеглись.
«Сейчас Даша опять подойдет и будет гнать», — подумал Тогойкин. «Прошло немногим больше часа…» И это говорит человек, который лежит уже пятый день и неизвестно, встанет ли когда-нибудь. «Немногим больше часа…» Будто у него точные часы. «Отдохни»… А он?..
Тогойкин уже начал было волноваться, но в это время Даша, не обращая внимания на мольбы Кати: «Ну зачем ты его?» — подошла и гневно зашипела ему прямо в ухо:
— Уйдешь ты отсюда или нет?
— Ухожу! — Тогойкин вскочил и быстро устремился наружу, радуясь, что его прогнали прежде, чем он успел окончательно разволноваться.
Шел густой снег. Хотя в укромных уголках было спокойно, но по вершинам деревьев гудел ветер. На открытых местах, наверно, метет метель. Сквозь быстро мелькающий снег рвется вверх, пылая в смутной пелене, костер. Васи не видать.
Тогойкин направился к костру. Тропинка, протоптанная ими от самолета, уже исчезла. Удивляясь отсутствию друга, он быстрее зашагал к огню, спотыкаясь и ощупывая подошвами торную тропинку.
Когда он вплотную подошел к костру, Вася неожиданно вскочил, раскидывая в стороны снег. Он прижимал здоровой рукой к груди большой лист бумаги, затрепетавший, словно выпорхнувшая из-под ног птица.
— Что с тобой, дружище?
— Я подумал, не волк ли.
— А я тоже испугался, когда ты так неожиданно вскочил. Тебя совсем не видно было.
— Газета! — Вася подошел вплотную и почему-то шепотом сказал: — Понимаешь, старая, я таскал ее вот в этом кармане. И забыл.
Сидя у огня и закрыв собою газету от снега, он, оказывается, читал. Снег толстым слоем залепил его склоненную над газетой спину, поэтому его и не было видно. В другое время все это могло показаться смешным.
— Газета, говоришь?.. Газета! Ну-ну! — почему-то резко заговорил Тогойкин, смахивая снег с кучки дров. — Иди сюда.
Они уселись рядом и с большой осторожностью развернули газету «Социалистическая Якутия». Один из обычных номеров начала марта.
Забыв в это время обо всем — о ветре и снегопаде, о темной ночи и о трудном своем положении, они уткнулись в газету. До чего, оказывается, бывают дороги всякие мелочи, на которые в обычное время даже не обращаешь внимания!.. Казалось, на парней с полос газеты повеяло теплом и светом. Конечно же они читали эту газету, но все равно каждая заметка воспринималась ими как откровение.
Населенные пункты, освобожденные от врагов. Ведь это не просто дома и улицы. Они — живые, эти истерзанные дома. Их вырвали из зубов остервенелого зверя.
Приветственные телеграммы руководителей разных государств мира по поводу 25-летнего юбилея Красной Армии, в том числе — короля Англии и президента Рузвельта.
Огромна сумма денег, внесенных трудящимися на строительство танковой колонны «Советская Якутия».
Судя по короткой корреспонденции, длинно озаглавленной «Правильно перестроить работу комсомола в военное время», два комсомольца, работающие на одном предприятии в Якутске, не выполнили план… Почему они не выполнили план? Что за странные парни!
На строительство Качикатской дороги город послал семьдесят комсомольцев…
— Иди поспи, — тихо сказал Вася.
— Ты иди. — Тогойкин аккуратно сложил газету и сунул ее Васе за пазуху. — Ты поспи, Вася.
— Н-нет!
— А я уже выспался.
— Когда же? Еще далеко до полночи, еще не появились таежные певцы.
— Вася, пойди, правда, поспи. Я и за огнем послежу и от таежных певцов постерегу.
— Ты говорил с Иваном Васильевичем?
— Да! Лыжи будем делать из крыла самолета.
— Ну! — Легко возбуждающийся Вася тут же вскочил на ноги. — В-во! Из крыла! Совершенно правильно! Пойдем скорее!
— Только потише там, не беспокой людей.
— Ага!
Вася мгновенно исчез в пелене снегопада. Еще некоторое время был слышен топот его бегущих ног. Потом все стихло.
Тогойкин подложил в костер толстых сучьев и прямо по сугробам и снежной целине направился к оторванной кабине. Молодые лиственницы, густо покрытые снегом, казалось, образовали сплошную стену. Стоило ему сделать шаг, как он натыкался на дерево и его обсыпало снегом. Со всех сторон сыпался снег. И куда ни поглядишь — всюду бездонно глубокая тьма.
Вдруг он наткнулся грудью на что-то твердое и длинное. На него с шумом наползла снежная глыба. Он отодвинулся, чтобы обойти препятствие, и тут понял, что перед ним крыло самолета. Тогойкин ухватился голыми пальцами за металл и отдернул руку. С макушки до самых пяток его пронизал ледяной холод. По всему телу пробежала дрожь. Там, внутри, лежат Черняков и Тиховаров. Их снова перенесли в кабину, потому что девушки боялись.
В этой кромешной тьме он должен был прийти сюда, хрустя снегом, и, скрежеща по холодному металлу, прочерчивать и резать ножом крыло самолета. И этот резкий скрежет уже сейчас неприятно отдавался у него в мозгу. Он достал перочинный нож и зачем-то обошел вокруг кабины, проваливаясь в снег и спотыкаясь.
Оглядевшись по сторонам, он увидел снова появившегося у костра Васю. Человек у пылающего в темноте костра всегда кажется огромным, и кажется, что он ближе, чем на самом деле.
Потеряв из виду друга, Вася повертелся из стороны в сторону, затем закинул голову и пронзительно свистнул. Тогойкин при желании мог бы тоже свистнуть, да еще более пронзительно, но не решился. Он снял шапку, загородился ею от ветра и зажег спичку. Вася, словно испугавшись, юркнул в темноту.
Тогойкин сразу овладел собой и успокоился. Он вскочил на крыло самолета, смел снег и лег ничком на холодный металл. Сильно нажимая на конец ножа, он прочертил борозду, медленно сползая вниз. Ощупав пальцами борозду, он убедился, что след получился довольно глубокий. Тут послышался треск мерзлых веток. Это к нему пробирался Вася. Тогойкин улыбнулся и, снова взобравшись на крыло, прошелся еще раз ножом по той же борозде.