будут выбирать секретарем райкомола. Да и девчата, надо сказать, тоже в своем роде крепкий народ. Почему же он, капитан Фокин, оказался слабее других? Может, он просто тяжелее других ранен?
Эта мысль так испугала Фокина, что он как-то весь съежился, и ему нестерпимо стало жалко себя, и опять захотелось курить, и неожиданно для самого себя он крикнул:
— Девушки!
Девушки испуганно обернулись. Капитан молчал. Девушки ждали. А капитан молчал потому, что не знал, что сказать и как сказать. Может, просто приказать подать папиросы, а может…
— Товарищи девушки! Пожалуйста, товарищи девушки, — капитан кивнул на папиросы, — вынесите все это и… киньте куда-нибудь подальше в снег.
— Что вы! — сразу вмешался Попов. — Зачем выкидывать? Отдайте Тогойкину!
«Пожалел», — с удовлетворением подумал Фокин и, желая показать твердость своего характера, уже приказал:
— Выкинуть! Выкинуть, я говорю!
Девушки о чем-то пошептались. Сенькина встала, с брезгливым видом сгребла папиросы и спички и вынесла из самолета. Навстречу ей шел Тогойкин, таща большущую суковатую дубину на плече и не меньшую — волоком.
— Ты куда это? — Тогойкин приостановился.
— Фокин сказал, чтобы я все это выкинула. А Попов говорит — надо сдать тебе.
— Не выкидывай, дружок!
В это время из-за самолета появился Губин. За ним ковылял Коловоротов.
— Папиросы положи под это дерево, — продолжал Тогойкин, — а спички сдашь мне… Туда отнес, да? — спросил он уже у подошедшего Губина и подбородком указал на кучу дров, сложенную посреди небольшой поляны.
— Готово!
— Хорошо!.. Вот что еще. Все, что уцелело, что может пригодиться, тащите сюда, все в одно место. Продукты, посуду, в общем все… Вася, ты побереги свою руку. А вы, Семен Ильич, — ногу. Вы сейчас только сгоряча не замечаете. — И, таща на плече и волоком свой груз, Тогойкин пошел по направлению к полянке, оставляя на снегу след от коряги.
Сенькина спрятала папиросы под деревом и остановилась, складывая на ладони коробки спичек, точно кубики.
— Верно Николай распорядился! — сказал подошедший Коловоротов, который, оказывается, слышал весь разговор. — Совершенно верно!.. Ну, давай, Вася, зайдем.
— Зайдем-то зайдем, конечно… — Губин поглядел на папиросы и вздохнул. — Ну, пошли.
Даша так и осталась стоять со спичками на ладони. И вдруг, увидев на снегу небольшой сучок, оторвавшийся, наверно, от коряги, которую волочил Николай, она несказанно обрадовалась, подняла его, сунула под мышку и пошла по следам Тогойкина.
Посреди небольшой поляны Николай раскидал ногами сугроб. Образовалась небольшая круглая плешина, вроде проруби. Ломая сухие сучья и ветки, Тогойкин укладывал их в кучу на очищенное место. Неподалеку на снегу стоял бак с бензином, а рядом банка из-под каких-то консервов. Каким чудом уцелел бак о бензином? Никто этого не знал.
Довольно долго Николай трудился, не замечая Даши. Но вот он остановился с поднятой в руке палкой:
— А ты зачем тут?
— Чтобы сдать тебе вот это…
Тогойкин улыбнулся, смахнул пот со лба, сунул спички в карман и молча принялся за работу. Он переламывал ногой ветки и бросал их в кучу. Потом схватил консервную банку и плеснул из нее. Даше в нос ударил резкий запах бензина. Тогойкин отбросил в сторону пустую банку, вытащил из кармана коробок спичек, постоял немного, огляделся по сторонам. И вдруг, ни с того ни с сего, сунул в рот указательный палец, выдернул его, поднял кверху и постоял так некоторое время. Даша мысленно осудила его, но промолчала.
— Даша, ты бы пошла в самолет…
— А что?
— Ветер в твою сторону…
— Ну и что?
— Тогда иди сюда! — уже сердито бросил Тогойкин.
— Потише ты! — огрызнулась Даша, не двигаясь с места.
Тогойкин неожиданно схватил девушку за руку, с силой оттащил ее от кучи хвороста да еще загородил спиной. Даша настолько была поражена всеми его действиями, что даже не успела рассердиться. А Тогойкин зажег спичку и бросил ее в хворост. Вспыхнуло огромное пламя, отбрасывая огненные языки намного дальше того места, где недавно стояла Даша.
Тут-то Даша поняла, почему Николай гнал ее оттуда, и ей захотелось мирно поговорить с ним.
— А как ты узнал, что ветер именно в ту сторону?
— Пальцем, пальцем! — бросил Тогойкин и принялся набивать снег в бензиновый бак. — Это охотничья привычка. Палец мерзнет с той стороны, откуда дует ветер… А ну! — подхлестнул он самого себя, подтащил набитый снегом бак и поставил его поустойчивее на огонь. — Ну, а ты, все стоишь?
— Ведь бензин… его отмыть надо. — И Даша зашагала по направлению к самолету.
Тогойкин уже смягчившимся голосом сказал ей вслед:
— Я сам вымою… А ты иди туда, поможешь Кате.
Коловоротов дал Кате перевязать свое сильно опухшее колено, а Вася Губин сломанное предплечье. После этого они принялись искать и собирать все, что может пригодиться для их новой и такой необычной жизни.
— Самолет гудит! — вдруг забеспокоился стонавший до этого капитан Фокин. — Товарищи, слышите, самолет гудит!..
Все настороженно притихли. Вася остановился как вкопанный, держа какой-то непонятный предмет в здоровой руке.
— Нет… — сказал Попов. — Самолета нет. А вот Николай Тогойкин разжег костер, это я слышу, это правда.
И все стало по-прежнему. Губин зашагал со своей ношей туда, куда направлялся. Коловоротов завозился, отбирая в наваленном хламе то, что может пригодиться. Фокин опять застонал.
Появилась Даша. Проходя к Кате, сидящей около Иванова, она тихо сказала:
— Костер уже горит.
Иванов увидел Дашу, и по выражению его лица девушки поняли, что он мучительно силится что-то сказать.
Даша склонилась над ним и внятно произнесла:
— Иван Васильевич, мы разожгли костер…
Иванов недоуменно взглянул на нее.
— И поставили греть воду!
Было видно, что Иванов понял и обрадовался услышанному. Он улыбнулся и шевельнул головой, вроде бы кивнул.
V
Все, конечно, понимали, что раз самолет не прилетел в Олекминск, значит, по всей трассе ведутся переговоры и принимаются меры, что объявлен розыск. Поэтому естественно, что все прислушивались и каждый про себя надеялся услышать гул летящего самолета. Временами кому-нибудь казалось, что он уже слышит этот спасительный гул. Однако никто не позволял себе говорить об этом вслух. Первым осмелился сказать об этом громко капитан Фокин. И с того момента каждый считал своим долгом заявить, что слышит звук летящего самолета. Это тревожило всех, настораживало, люди все время к чему-то прислушивались.
Шум горящего костра, шум ветра, расчесывающего мерзлые ветви деревьев, а порой и собственное воображение, подхлестнутое настойчивым желанием, — все воспринималось как вожделенный звук летящего самолета. То и дело кто-нибудь говорил: «Не самолет ли?» И тогда остальные замирали, напряженно прислушиваясь. Затем кто-нибудь печально произносил: «Нет… Это что-то другое». И тогда все вздыхали, стараясь сделать вид, что ничего не произошло.
— Вода вскипела! — влетел Тогойкин. — Дарья Дмитриевна, Екатерина Васильевна! Ваше поручение выполнено! Разрешите принести!
Тогойкина встретили с шумной радостью, словно он совершил какой-то выдающийся поступок. Все оживились, задвигались. Словом, сообщение о пылающем костре и о горячей воде явно подняло дух у людей.
— Неси скорее! Надо помыть раненых!
— Нет! Не надо мыться! — оборвал Дашу Фокин. — К чему это мытье! Сейчас прилетят самолеты.
— Самолеты! — удивился Попов. И, немного помолчав, добавил: — Если даже они и найдут нас, сесть им будет тут нелегко… Так что, я думаю, надо поскорее попить чайку.
— Чайку, чайку! — оживился Коловоротов. — Нам, северным людям, прежде всего необходим чаек… Вася! А тот чай…
Вася Губин тут же протянул Тогойкину плитку чая.
Подкидывая на ладони плитку, Тогойкин вышел. Вскоре он притащил полнехонький бак дымящегося крепкого чая, поставил посередке и тоном победителя провозгласил:
— Чай готов! Сначала пусть напьются лежачие. А мы с тобой, Вася, пойдем…
— Поддерживайте огонь! Постарайтесь там насчет дыма! — крикнул им вдогонку Попов.
Тогойкин побежал, подбросил сучьев в костер и вернулся помочь Губину разобрать сложенное в кучу у самолета имущество.
— Вот сухари! Много сухарей! Занести внутрь?
— Не надо! — сказал Тогойкин, и Вася Губин выпустил куль с сухарями, который он держал в здоровой руке. — Не надо! Еще неизвестно, сколько нам здесь придется пробыть… Будем выдавать понемногу и только больным.
— А тут сахар, — Губин постучал кулаком по маленькому фанерному ящичку. — А вот это соль. А вот это что? Погоди-ка, ведь это…
Тогойкин сосредоточенно разбирал вещи. Хотя он и слышал, что говорил Губин, но слова долетали до него будто сквозь стену. Потому что прислушивался он к другому. А вдруг, пусть хоть с самого края неба, послышится вибрирующий звук летящего самолета? А может быть, где-нибудь, пусть не совсем близко, пролегает тракт, и он услышит гул проходящей машины или скрип саней, стук копыт, или донесутся голоса проезжающих путников…
— Из двух плиток чая одну я уже тебе дал, а вторая вот… Продукты — все!.. Все, уважаемый товарищ… — Вася глубоко вздохнул и тоном человека, впавшего в отчаяние, резко выговорил: — Эх-ма, дружище! Здесь никого нет. Давай мы с тобой договоримся…
— Что? — Тогойкин быстро обернулся и вперил злой взгляд в него. — О чем ты говоришь? О чем мы должны с тобой договориться?
Губин, смущенно улыбаясь, посмотрел на него, потом опустил глаза и, отгребая в сторону снег носком, сказал в замешательстве:
— Да ведь… Греха-то тут никакого… Я бы разок как следует… Пока никто не видит…
— Ты это о чем? Я спрашиваю, о чем ты говоришь, комсомолец Губин! — решительно подступил к нему Тогойкин.
— Тогда сожги все это к чертям! — неожиданно злобно вспылил Губин. — «Комсомолец»! А ты кто, артист, что ли? — Он здоровым кулаком резко ткнул в сторону большой толстой лиственницы. Под ней Даша положила все папиросы. — Тебе легко, ты не куришь!