Я просто взбесился. Эти СМИ меня достали. Я почесаться не могу, чтобы это не стало достоянием гласности. Да что это за страна? Все, имеющие хоть немного власти, ставят турникеты. На школьной дискотеке выгодней прикинуться девочкой — дешевле потанцуешь. Хочешь выучить ребенка в школе — плати. Если школа назвалась гимназией — плати больше и чаще. В гимназии анализируют Эдичку Лимонова и есть такса на ремонт. И такса на экзамен. А учителя-то те же! Что были до таксы и до того, как школа назвалась гимназией. А учитель тем лучше, чем меньше ему надо платить. Например — Татьяна. Или я. Ну и что, что сидел — это даже хорошо.
Я снова попался, и только из-за того, что гаишники, оказывается, иногда занимаются извозом. И доехать с ДПС дешевле, чем на такси. Уроды. А Ильич еще говорил, что всем хватит. Уроды мало денег не берут и никогда не делятся.
Газета называлась «Криминальный Сибирск». Я побежал в свой сарай. Я в бешенстве перерыл весь дом. Рон с громким лаем носился за мной, думая, что хозяин сошел с ума. И я нашел ее. Я не растопил ею буржуйку в холодные вечера. Вот — белый прямоугольник, и на нем: «Криминальный Сибирск», отдел криминальной хроники, Элла Тягнибеда и телефон. В конце концов, она мне должна. Она — единственная, кто мне должен. За гнутый бампер.
Я помчался в учительскую. Шли уроки второй смены, у меня как раз было «окно» и мне никто не помешал сорок пять минут терзать телефон. Я все пальцы обломал, тыкая кнопки, но номер, обозначенный на визитке, был глухо занят. Все у нее не как у людей. Я плюнул на бесполезное занятие, посмотрел в газете адрес, взял «аудюху», торчавшую у сарая, и поехал в редакцию. Перед обшарпанной дверью редакции я снял свою особую примету — бейсболку и нацепил темные очки, которые давно валялись в салоне машины. Кажется, они были женские. Я влетел в накуренную комнату, где невозмутимая девица щелкала ногтями по клавиатуре.
— Скажите, где найти…
Черт, я забыл ее дурацкую фамилию.
— Вернипобеда, Заройсудьба…
Девица не дрогнула, она меня поняла:
— Беда в 220 м.
Я кинулся по коридору искать 220ю.
Она сидела в кабинете одна, задрав непомерно длинные ноги на стол. Перед собой она держала ноутбук и, видимо, в муках рождала первую строчку своего опуса, потому что экран был пуст. Для усиления творческого процесса она сосала карандаш. Не грызла, а именно сосала. Эта картинка показалась мне злой пародией на ту, которая до сих пор по ночам будоражила мое воображение. Тоже закинутые ноги, только в грязных джинсах, вместо красного яблока — уродский карандаш, вместо светлого водопада волос — зализанная стрижечка, вместо смеющихся синих глаз — толстые линзы жутких очков. Жизнь стала строить мне гримасы.
— Ну что, заплатили вам за книгу?
— Нет, но скоро заплатят, — спокойно ответила она, как будто ждала в этот момент именно меня.
— Тогда, может, договоримся по-другому?
Она сняла очки и кулаком потерла глаза.
— Есть варианты?
— Есть! В вашей г… газете напечатали ЭТО, — я сунул ей под нос заметку.
— А! Это Колька, его в штат еще не взяли, вот он и старается. — Она вдруг чихнула, но своей ковбойской позы не поменяла. — А чего от меня надо-то?
— Поговорите со своим коллегой. Пусть забудет про этот материал, про это расследование, пусть уничтожит негативы.
— Я с ним не сплю.
— Я сказал — поговорите.
— Но как же я поговорю об ЭТОМ, если я с ним не сплю?
Кретинка. Да она вообще хоть с кем-то спит?
— Да вы вообще хоть с кем-то спите? — озвучил я поток своих мыслей.
Она решила не обижаться.
— А, может, я лучше деньгами?
— Валяйте деньгами.
— А у меня нет.
— Тогда срочно переспите с этим Колькой.
— Срочно?
— Немедленно.
— А он мне противен.
— Тогда деньгами.
— Тьфу, ладно, пересплю. В смысле — поговорю. Только стоит это гораздо дороже, чем гнутый бампер.
— В смысле?
— В смысле, Колька — карьерист и из кожи вон лезет, чтобы что-нибудь нарыть. В смысле, что раз информацию надо замять, значит — она чего-то стоит. Заплатить ему я не могу. Спать с ним я не хочу. Значит, мне придется как-то очень переподвыподвернуться. И это стоит дороже, чем гнутый бампер.
Я аж вспотел под своими темными очками.
— То есть, это я вам теперь должен?
— Ну, в общем, да.
— Тогда деньгами.
— А у меня нет. Вы — вымогатель.
— А вы — шантажистка.
— Если бы вы были мужиком, вы простили бы мне этот маленький долг.
— Гони бампер, дура! Или замни это дело!
В комнату заглянул какой-то лохматый творческий тип.
— Вась, я потом к тебе зайду, у меня интервью с бойцом спецназа.
Вася посмотрел на меня испуганно и скрылся.
— Кофе будешь? — она послюнявила палец и вытерла на узконосом ботинке какое-то пятно. Кровь застучала у меня в ушах.
— Так как? — спросил я.
— Сочтемся, — она великодушно махнула рукой. В комнату засунулась девица с кольцом в носу.
— Лен, я тебе потом позвоню. У меня беседа с досрочно освобожденным.
Надо делать ноги из этой газетенки. Иначе весь городок будет знать меня в лицо под разными ярлыками.
— Кофе буду, — сказал за меня мой язык. Она, наконец, скинула свои ходули со стола и начала химичить с кофеваркой. Кофе она заварила такой, что мой чифир показался лимонадом. От первого глотка у меня глаза на лоб вылезли, но я, не дрогнув, допил отраву до конца.
— Ой, я же в чашку растворимого насыпала, забыла, и налила из кофеварки туда же вареного! Не крепко?
— Я всегда такой пью.
— Ну и хорошо, — она закурила черный Житан. Сколько живу в этом городе, ни разу не видел его в продаже.
— Ну, как договоримся? Я тебе перезвоню? — наехал я. — Когда ты переподвыподвернешься?
Она выпучила глаза.
— Ты занимался сценречью?
— Ага. В спецназе. Я много чего могу.
— Тогда я перезвоню тебе.
— Куда? Забыл визитку на рояле.
— И я много чего могу.
— Ну-ну, — я вытащил из ее пачки две сигареты и покинул кабинет.
В школе уже закончились уроки, но в учительской толпились классные дамы, что-то оживленно обсуждая. Через минуту я смог различить слова «прокурорская проверка», сказанные с ужасом Дорой Гордеевной. Потом то же выражение, но произнесенное уже со злорадством, я услышал от математички Инги Петровны. У нее сын учился в 1-м классе, и она упахивалась в две смены, исполняя также иногда и функции техничек, когда те увольнялись. Из обрывочных фраз я все никак не мог понять, в чем дело. Какая проверка, мы же не винно-водочный магазин?
В коридоре я поймал завитую как болонка, белокурую Лилю.
— Лиль, что за переполох в нашем курятнике?
— Да стукнул в прокуратуру кто-то, что деньги на ремонт собираем.
— Так ведь все собирают. Добровольная помощь.
— Раз стукнули — значит не добровольная.
— И что теперь?
— Теперь побегают-побегают и успокоятся. У прокуроров тоже дети есть. Плохо, что Ильич заболел, он бы все быстрее уладил. Петь, это ты его?
— Я?!
— Ну да, на машине перевернул! Я тебя узнала!
— А помнишь небоскребы-близнецы в Нью-Йорке рухнули? И это я.
— Там я тебя тоже узнала.
Деваться некуда от ее остроумия.
Я помчался в булочную. Куплю себе батон, намажу маслом и съем. А то после термоядерного кофе желудок требует ласки. Пронесло с мухоморами, так подорвал здоровье хохляцким напитком. Внизу, во дворе, Маргарита Георгиевна воевала со своей Окой. Та никак не хотела заводиться. Ну вот, нашлась работка по специальности. Я задрал игрушечный капот, пошуровал зажигание, Ока завелась.
— Ты опять сегодня здесь? — удивился я.
Ритка элегантно выругалась. Она всегда ругалась изысканно, как умеют только женщины в форме и звании.
— У меня сегодня день такой. Ночью по тревоге подняли. Схватила тревожный чемоданчик, пошвыряла в него, что под руку попалось, и на работу. Проверяющий открыл, а там трусы с дыркой. Вся ментовка от смеха корчилась.
— Ничего не понял. Еще раз.
Ритка повеселела.
— Объясняю взрослым, служившим парням. Тревожный чемоданчик — это сумка, портфель, или дипломат, который в случае объявления учебной тревоги, всегда должен быть при тебе. А в нем: цветные карандаши, линейка, планшет (вдруг карту местности рисовать придется), зажигалка или спички, фонарик или свечки, запас еды на два дня и смена белья. Мне хорошее белье жалко брать, я что попроще всегда кидаю. А тут трусы с дыркой оказались. Мужикам нашим понравилось.
— Насчет белья не знаю, а еда — это правильно.
— Ага. Только у наших девушек — инспекторов ПДН, зарплаты мизерные, дети маленькие и холодильники частенько пустые. В чемоданчик пихают, что под руку попадется. У меня один раз шаром покати дома было, так я в тревожный чемоданчик кабачок сунула. Проверяющий мой портфель открывает, а там — кабак.
— Это что?
— Запас еды на два дня.
— Вы веготарианка?
— Да нет, я на диете.
— Да у вас и так фигура отличная!
У мужиков запас еды на два дня это — бутылка коньяка и презервативы.
— Стратегически, Ритка, тревожный чемоданчик — очень верная вещь. Даже с драными трусами. Уж я-то точно знаю! А здесь-то ты зачем?
— Вчера Панасюка, наконец-то, замели за хулиганство. Приехала его классному руководителю доложить.
Панасюк учился в 10 «а», был мелким, рыжим и очень шкодливым. Пакостничал он постоянно и самозабвенно, но поймать его с поличным не получалось, а сам он не признавался.
— Вчера привезли в инспекцию — громко матерился в кафе, хамил посетителям, оскорблял официантов. Инспектор Славина его колола-колола, а он в лицо ей смеется: «Не было ничего! Где свидетели?» Свидетелей не привезли. Славина уже пятнами красными пошла, руки трясутся. Два часа с ним провозилась, но пришлось отпустить. Пошла она покурить, успокоиться. Вдруг дежурный прибегает: с криком: «Славина! Славина! Панасюк ссыт! Панасюк ссыт!» Вся ментовка высыпала на крыльцо и поймала с поличным Панасюка, решившего помочиться прямо на милицейский газончик. И свидетелей прихватили — двух девушек с остановки, и протокол, наконец, составили за мелкое хулиганство.