— Спасибо! — я чмокнула деда в плешивую голову.
— Это я с мобилой красивый, а без — не очень, — заржал Сазон. Разговор опять зашел не в то русло, и я наощупь открыв замок, пнула дверь ногой. Она не открылась. Я пнула еще два раза — безрезультатно. Я разбежалась, и ударила плечом. Дверь не поддалась. Подошел Мальцев и галантно открыл дверь, распахнув ее на себя. За ней оказалась вторая — железная. Я отодвинула тяжелую щеколду, и тоже на себя дернула железную громадину. Дверь не поддалась. Я снова дернула — она не открылась. Я уже почти изнемогла, прыгая у выхода, когда сзади подлетел Сазон, и пинком открыл дверь наружу.
— Ни зайти, ни выйти по-человечески! Несообразительная ты, доча!
— И не образина я вовсе! — огрызнулась я тихо.
— Не образина, а не-со-об-ра-зительная! — грустно пояснил Мальцев мне вслед. — Но, бля! Это не я сказал.
Я прыжками через три ступеньки убежала от дедов, мечтая сохранить остатки разума.
Было раннее утро, и даже самые дисциплинированные госслужащие пока не торопились на работу. Светлое, чистое небо опять предвещало ясный и теплый день. Одна и та же, пусть и хорошая погода, вносила почему-то элемент рутины даже в мои нескучные дела. В Сибири, например, погода меняется раза три в день. И это добавляет экстрима даже в самую размеренную жизнь. Есль утром выйти на работу в босоножках, а вечером вернуться в них по снегу — это бодрит и настраивает на творческий лад. Здесь же хочется только есть, спать и греться на солнце.
Я завела «горбатого» всего лишь с третьей попытки. Он попыхтел, похрюкал, и мы поехали.
«Самый беспроблемный старичок» — только я так подумала, как он заглох. Я проехала метров сто и встала на повороте на главную дорогу. По привычке открыв впереди капот, я испуганно отшатнулась, увидев там ржавое ведро и побежала назад искать у машины ее дряхлые внутренности. Я мало что понимаю в движке, но все равно добросовестно проделала все действия заядлого автомобилиста: потрогала какие-то проводки, похмурилась на аккумулятор; уперев руки в боки, попинала колеса, протерла стекла и фары. Горбатый не заводился.
— Поспешай! — услышала я до боли знакомый рев. — Поспешай!
Я оглянулась, и увидела как от подъезда галопирует Сазон, а за ним семенит Мальцев. Сазон на ходу вытащил из кармана неизменных камуфляжных штанов ключи, брякнула сигнализация, и дед прыгнул за руль… не старого Москвича, а темно-зеленого Патрола. Я протерла очки грязной тряпкой, которой терла фары «горбатого», но Патрол остался Патролом, а Сазон Сазоном. Мальцев, правда, устроился за рулем праворульной Тойоты, но впечатления это не испортило. Они меня не заметили: со двора было два выезда, и деды рванули в противоположный от меня.
Сазон сорвался с места первый, Мальцев стартанул не так эффектно. Сазон, не притормозив, вылетел на главную дорогу, Мальцев подкрался к повороту с дисциплинированно включенным поворотником и аккуратно вырулил вслед за Сазоном. Я все терла и терла тряпкой то очки, то фары, то фары, то очки. Я хотела крикнуть им, чтобы дернули меня на буксире — глядишь, заведусь, или, может, дед подарит надоевший, устаревший джип. Но они скрылись раньше, чем я рот успела открыть. Я устала, испачкалась, и захотела поплакать. Я приехала разгадать одну загадку, а их оказалось две.
В ржавом ведре, которое стояло там, где у всех нормальных машин находится мотор, лежала веревка. Я взяла ее в правую руку, в левой зажала сто рублей, и вышла голосовать на дорогу. Но никаких машин не было. Город еще не проснулся. Я стояла как дура — одна, посреди пустой дороги, с веревкой и сотней в руках. Пролетел самолет, оставляя в небе белый след, по-осеннему громко закаркали вороны. Я порылась в сумке, заменила сто рублей на десять долларов, а веревку обмотала вокруг шеи. Мимо промчался раздолбанный грузовик, и чумазый водила, глядя на меня, повертел пальцем у виска. За свои же деньги демонстрирую чувство юмора, а меня не понимают. Опять захотелось поплакать.
Я сходила за ведром, и перевернув его, уселась на обочине, закурив с веревкой на шее. На третьей сигарете около меня затормозил красный Мерседес-кабриолет с откинутым верхом.
— Есть прикурить? — спросило создание из тех, кого принято считать «шикарной дамочкой». Она была такая безупречная, что невольно подумалось о мастерстве хирургов. Я кивнула и бросила ей в салон зажигалку. Она затянулась длинной, черной сигаретой, и тряхнув белокурой гривой, посоветовала:
— Лучше делать это при вечернем освещении.
— Что?
— Вешаться.
— Почему?
— Эффектнее. Еле различимый силуэт висящего в полумраке тела, откинутая голова. Утром лучше вскрывать вены. Кровь и первые лучи солнца — это романтично…
— Мне бы на буксир.
— Буксир?
— Ну да. Вот веревка.
— А ведро зачем?
— Посидеть. Стоять устала.
— Блин! А я тут распинаюсь! Цепляйся. Где твой автомобиль?
— Вон мой автомобиль, — ткнула я пальцем в заглохший на повороте «Запор».
— Странный какой-то, — она лихо развернулась и подъехала к «горбатому».
Через минуту роскошный Мерседес с потрясающей красоткой за рулем тащил меня на ржавом «Запорожце» по пустынной дороге, мимо бесконечного ряда пирамидальных тополей. Завидев нашу кавалькаду, редкие встречные машины визгливо тормозили, а одинокий гаишник от удивления выронил свой полосатый жезл. Даме нравилось такое внимание, и она время от времени делала всем ручкой. Я же, с паническим вниманием следила за тормозными фонарями ее машины, и очень старалась не перепутать тормоз с газом: веревка оказалась довольно короткой.
На вопрос «куда едем», я подумала, и назвала адрес предприятия, на территории которого, Гогот и Бизон держали свой автосервис. Еще, конечно, очень рано, и там никого нет, но я подожду. Дама пару раз останавливалась и выспрашивала дорогу у ранних прохожих. Когда мы прибыли, я не рискнула предложить ей десять долларов, и подарила свою зажигалку в кожаном чехле.
— Спасибо, — прощебетала блондинка, — было так интересно! Эти здания мрачные! — она описала полукруг холеной рукой. — Я никогда, никогда здесь не была, так интересно! Это что — зона?
— Нет, — разочаровала я ее, — какой-то завод.
Два охранника в будке толкались у окошка, как первоклассники у дырки в стене женской раздевалки. Дама красиво села за руль, и красиво уехала, лишь слегка напылив. Я подошла к парням в будке и сказала, что мне нужен автосервис.
— Проезжай, — равнодушно сказали они, и опустили красную веревку, натянутую в воротах.
— Я лучше тут подожду. Ездить я могу только на галстуке.
Парни засмеялись, и один посоветовал:
— Ты иди, у них там круглосуточно.
И я пошла, в надежде, что Гогот мне поможет.
Я его сразу узнала. Он был маленький, рыжий, и не такой уж простак, каким описал его Бизон. Конечно, рыжие кудри, голубые глаза и веснушки кого хочешь сделают рубахой-парнем, но у Мишки были цепкие глаза: умные и непростые. Он валялся на какой-то кушетке когда я вошла в гараж, и не дремал, а просто пялился в потолок, будто размышлял нужен тому ремонт или нет. Он перевел взгляд на меня и вопросительно приподнялся.
— У меня что-то с машиной, — заявила я.
— Где она?
— Там, у будки. Меня на буксире приволокли.
Он вздохнул, поднялся, и неохотно потащился за мной. Увидев «горбатого», Мишка сильно развеселился:
— А давай его в желтый цвет, и надпись на боку «Эх, прокачу!»
— Нет, — разозлилась я, — В зеленый, и «King of Spirits» на боку.
Мишка покатился со смеху. Для вихрастого простачка у него неплохо с юмором и с языком.
— А вообще-то мне, чтобы оно ехало.
Мишка безошибочно нашел движок, потом заглянул в бензобак и сообщил:
— Кормить надо своего зверя.
— В смысле?
— Бензин заливать.
— Я заливала! — заорала я.
— Значит, или прокатали, или отсосали.
— Отсосали! — понравилась мне больше версия.
— На святое, гады, покусились…
Пока он острил, я рылась в сумке, отыскивая еще одно письмо от Глеба — для Мишки. Но я никак не могла его найти. Попадался сборник стихов «О былом», мобильник, деньги, почему-то тут же оказалась грязная тряпка для протирки очков и фар. И снова мобильник, опять тряпка и связка ключей, которую сунул Сазон.
— Я сейчас, — Мишка ушел. Я попросила у охраны прикурить. Мишка вернулся с канистрой бензина, и с помощью шланга и воронки залил бензин в бак. «Горбатый» завелся с третьей попытки.
— Оставляй его на сутки. Я тебе зажигание выставлю, подшаманю, он перестанет дергаться и заводиться будет с полпинка. Еще десять лет пробегает.
— Сколько с меня?
— Сто долларов.
— За сто долларов я сама десять лет пробегаю.
— Ладно, семьдесят, — он вдруг уставился на мою сигарету. — Не крепко для дамы?
— Не крепче, чем для мужика.
— Я знал только одного человека, который предпочитал эти сигареты другим.
— И это была не дама.
— Это был парень. Он любил сильные ощущения.
— Почему был?
— Потому что сильные ощущения очень портят здоровье.
Мне не понравилось как он это сказал. Я протянула ему деньги и решила, что письмо отдать успею завтра.
Я потопала по дороге, в расчете поймать попутку, но потом вспомнила, что у меня есть мобильный и набрала комбинацию из шести одинаковых цифр, которые мозолили глаза на всех такси города. Машина прибыла через минуту, и я облегченно свалилась на заднее сиденье.
Гарик носился по редакции, пиная двери пустых кабинетов.
— Козлы! Уроды! Бездельники! Срочно нужен спецвыпуск! Событие такого масштаба!
Я поняла, что спецвыпуск без меня не обойдется. Шеф был в черном костюме, и если бы не желтый галстук с изображением отпечатка босой ступни, выглядел бы очень респектабельно.
— Катастрофа!
— Да где же они? — искренне возмутилась я.
— На задании!
— А позвонить?! Собрать? Мобилизовать?! Приказать!
— Куда звонить? Кому приказать? — он почти заплакал, оседлав стул задом наперед, как развратная девка в «Плэйбое».