Дама, чуть не сбившая меня с ног, была восхитительно хороша собой. У нее была огненно-рыжая копна волос и огромный упругий бюст, которым она со всего размаха своего стремительного шага ткнулась мне в живот. Бюст отыграл как мячик, мы разлетелись в разные стороны, еле устояв на ногах. Я сразу же задумалась о том, устоял ли бы Бизя, прилети ему в солнечное сплетение такой снаряд. С ног бы не упал, но Карину свою точно бы забыл. И даже меня. Потому что в приступах нежности всегда ищет у меня такую грудь.
Дама, похлопав нереально длинными ресницами, заявила:
— Блин. Опять не вписалась. Забыла линзы у старого козла на тумбочке.
Как человек, родившийся с очками на носу, я ее очень хорошо понимала. Стоит забыть где-нибудь наводящее резкость приспособление, и приключения тебе обеспечены. Я порассматривала ее еще немножко из чисто женского интереса, и с радостью признала в ней дамочку из красного Мерседеса, тащившую меня утром на веревке к Гоготу. Только утром она была томной блондинкой, а вечером стала рыжей безобразницей. Когда позволяют финансы, женщина может легко баловаться со своей внешностью. На ней были умопомрачительные салатовые бриджики из змеиной кожи и такой же топик, чудом державшийся на резиновых грудях. Такая дамочка никак не может сидеть на галерке, поэтому я расплылась в улыбке:
— Привет! Мы сегодня уже сталкивались!
— Да? — она растянула пальцами внешние уголки глаз и стала похожа на красивую бурятку. — Точно! У тебя крякнулся Фольксваген Жук, ты куришь сигареты французских шансонье, и у тебя завод на окраине.
Я не стала ей перечить. Меня такой наборчик вполне устраивал, особенно завод.
— Представляешь, как мне сегодня не везет! Утром Жук сломался, а теперь потеряла пригласительный.
— Пошли! Мой старый козел остался валяться на диване, то ли заснул, то ли сердечный приступ. Пошли!
Схватив меня за руку, она торпедой пролетела мимо охраны. Парни не только не спросили у нее билеты, но, по-моему, даже сделали книксен: они пропустили бы ее даже с оравой бомжей. На ее месте я бы больше следила за здоровьем своего пожилого друга.
— Бэлла, — представилась она, когда мы уселись за столик у самой сцены.
— Элла.
— Просто торговая марка какая-то — «Бэлла и Элла». Какое у тебя платье! — она длинными ногтями потеребила необработанный край, вытянув нитку. — У тебя все такое необычное! А почему ты себе грудь не сделаешь?
— В Европе уже не носят.
— Да-а? Снимать что ли? Ладно, хоть на животе отосплюсь. А почему я тебя раньше не встречала нигде?
— Я недавно из Парижа…
— А! Ну да. Здесь никто не курит эту дрянь, — она перехватила у меня прикуренную сигарету, глубоко затянулась и сильно закашлялась.
Столики вокруг нас уже укомплектовались разряженными дамочками и их солидными спутниками. За столиками шли первые ряды зрительного зала. Где-то там мелькал оранжевый пиджак и слышался громкий говорок Гарика. Местная иерархия здесь определялась степенью близости к сцене и я, можно сказать, попала в ряды сильных мира сего. Несколько столиков, украшенных роскошными букетами, стояли и на самой сцене, поэтому я поставила себе пять с минусом за решение этой задачи.
— Расскажи мне про Карину, говорят, она в городе самая крутая.
Бэлла, едва прокашлявшись от Житана, чуть не подавилась от возмущения минералкой.
— Деревенщина! Дура! Выскочка! — жарко зашептала она мне на ухо. — Когда Грач притащил ее из какой-то деревни, она ни в одном слове ударения правильно не делала. Послушала бы ты ее говорок! Она носила юбки со стразами, красила синим веки и красным губы. Но когда девочка из деревни начинает бороться за свое место под солнцем — тушите свет. Ни одна городская баба с внешностью, умом и образованием не сделает того, что сможет хитрожопая провинциалка. Через месяц от ее говорка и следа не осталось. Морду она отмыла и предпочла холеную естественность. По-моему, у нее была пластика. Во всяком случае, я точно помню нос картошкой, пухлые щеки и лишние килограммы. Она с такой прилежностью и жадностью училась быть шикарной, что я теперь точно знаю, этот пыл можно заполучить только в коровнике.
Бэлла так самозабвенно сплетничала мне на ухо, что я решила доставить ей удовольствие уточняющими вопросами.
— Зачем же Грач ее притащил из деревни, да еще и женился?
— У Грача незадолго до этого умерла от рака жена. Она была старше его лет на двадцать, и все деньги, с которых он начинал, принадлежали ей. Грач накушался старой, властной бабы, которая держала его в узде. Захотелось рядом простую, глупую, молодую и благодарную телку. Ей семнадцать, и он для нее даже не принц. Король. Только он не разглядел ее амбиций. Мужику, который берет простушку, нужно быть очень внимательным. Я думаю, он и жениться то на ней не собирался. Просто притащил девчонку, хотел снять квартиру, пристроить на работу и навещать два раза в неделю. Но чем-то она его взяла. Через полгода он уже не стыдясь, таскал ее за собой на всякие развлечения, а еще через полгода женился.
Моя новая знакомая потихоньку наливалась спиртным, без страха мешая шампанское, сухое вино и коньяк, которые предлагали услужливые официанты.
— Когда Грач овдовел, среди наших баб на него началась охота. — По ее заблестевшим глазкам, я поняла, что и она принимала в ней участие. — Кто не мечтал заполучить его в мужья, тот хотел хотя бы просто залезть к нему в постель, чтоб хоть как-то приобщиться к его деньгам и власти. И тут он вдруг из какой-то дыры притащил эту матрешку в люрексе. У всех был шок. В обществе ей объявили бойкот, но она так освоила хорошие манеры, что на смешки в спину отвечала светской улыбкой. Она похудела, стала шикарно одеваться, перестала путать ударения в словах и даже забормотала по-английски с иностранными гостями на какой-то тусовке. Говорят, она выпрашивала у Грача какой-нибудь свой бизнес: то ли рекламное агентство, то ли ночной клуб. Но тут он оказался кремень. Сиди дома, ногти крась. Она повыступала и затихла. Зато теперь разошлась, доярка! Теперь она — Карина Грач, и чтоб я сдохла, если это не ее дружок Грача грохнул!
От ее пьяненького шепота у меня вспотело и зачесалось ухо, но я решила потерпеть и продолжить важный допрос.
— А за что?
— Блин! Да всегда найдется за что грохнуть такого как Грач!
— Тогда кто ее дружок?
— Знала бы, нашла, и своего заказала, — довольно громко заявила Бэлла.
Из закуски на столе были шоколад и фрукты. Веселящие напитки быстро добирались до мозгов, и я решила пить только шампанское. Моя профессия — вторая древнейшая, предполагала умение много пить и долго не пьянеть, но я решила не рисковать.
Торжественная часть открытия театра оказалась долгой и нудной. Разные высокие чины соревновались в наилучших пожеланиях, усаживаясь потом за столики на сцене. Важные, нужные люди улыбались друг другу и улыбались залу. Самую теплую речь толкнул мэр Владимир Вороновский.
— Правда, что он ее любовник? — спросила я у Бэллы.
— Вовчик? Он же импотент. Это все знают.
— Я не знаю, — пооткровенничала я.
— Ты приезжая, — пьяно усмехнулась Бэлла.
— Вот и она приезжая! — вздохнула я.
Мысль о том, что Грача убил дружок Карины, меня вполне устраивала. Только в эту схему никак не вписывался Витя Кабан, скончавшийся от инфаркта, и имевший при себе приличную сумму денег. Почему его тело всем понадобилось на другой день, почему никто не вспомнил про деньги? Бизя правильно рассудил: если тебе приволокли труп в багажнике, от него нужно избавиться. Если у трупа в бумажнике деньги — эти деньги твои. Попросили спрятать машину, а вернуть потребовали труп. Потребовал Грач, сам ставший трупом через пять минут. Значит, кому-то было все равно чей труп иметь в наличии: поддельного или настоящего Грача. Не получив тело Кабана, перекроенного под Юрия Юрьевича, этот кто-то решил убить самого Юрия Юрьевича, и воспользовавшись ситуацией, повесить это на Бизона. Как ни крути, а фигурой ближе всего стоявшей в этом деле и к депутату, и к Бизону — была Карина. Она приволокла тело. Она и знала больше всех.
Зазвучала космическая музыка, на сцене появилась Грач. На нее направили луч прожектора, и она шла по нему, как по дорожке, свободно и уверенно, как ходят молодые, сильные животные. На ней было платье цвета кофе — длинное и безупречно облегающее. Хорошо, что Бизя в Сибири, а то от этого зрелища он бы умер в экстазе. Или снова натворил бы глупостей.
Карина шла, с насмешливым прищуром, с превосходством девочки, заставившей аплодировать себе весь мир. Знаю, почему она так любит простые платья — они стройнят. А эта деланная естественность, которую она так подчеркнуто носит, достигается тонной дорогой косметики. Я попыталась представить утонченную вдову в дешевой китайской юбке со стразами и грубым гримом: получилось забавно. Она взяла огромный букет, подаренный каким-то банком, и села на сцене в шикарное кресло, смахивающее на трон. Что-то меня тревожило в ее безупречном облике, что-то казалось несуразным, но я не могла понять что.
— Ты думаешь, она рискнула при Граче завести себе любовника, и Грач об этом ничего не знал?
— Может знал. У него была куча осведомителей, а камеры, наверное, даже в унитазе. А может, не знал. Самая глупая баба всегда сможет обдурить самого умного мужика.
— Если везде были камеры, значит, убийца должен быть на пленке!
— Пленку порезали. Мне мой хрыч говорил. Когда менты стали пленку просматривать, момент убийства был то ли затерт, то ли вырезан — я не поняла. В общем, это кто-то свой сделал — точно.
С шампанским я все же переборщила. Мне нестерпимо захотелось в туалет. Так нестерпимо, что я стала неприлично ерзать на стуле. На сцене все еще звучали поздравительные речи и никак не начиналось дефиле. Вскакивать из-за стола и бежать на выход было неудобно.
— Как ты думаешь, прилично отлучиться в туалет? — спросила я Бэллу.
— Прилично? — она встала, шумно отодвинув стул. — Да насрать на их приличия. Пошли! Я покажу тебе лучший сортир на побережье!