Она отряхнула ее от пыли и протянула Фене.
— Ни один мужик не стоит испорченной прически, — назидательно сказала она старушкам. — Тем более, если он давно помер.
Феня взяла балалайку и чинно уселась за стол.
— Ну? — подначила ее баба Муза, и Феня, забренчав струнами, на самой высокой ноте вдруг пропела:
— Полюбила тракториста,
И, как водится, дала,
Всю неделю сиськи мыла
И соляркою ссала!
— Иих! — взвизгнула баба Муза.
— Классические бабушки! — вздохнула Бэлка, подперев рукой подбородок.
— Не ходите девки замуж,
Ничего хорошего,
Утром встанешь — сиськи набок,
И… взъерошена!
— Иих! — взвизгнула на этот раз Бэлка и пошла вприсядку вокруг стола, демонстрируя генетическое знание русского танца. Муза к ней присоединилась, взяв за кончики платочек, который в результате драки оказался у нее на плечах.
— Над селом херня летала,
Серебристого металла,
Много стало в наши дни,
Неопознанной херни!
Провеселились они до рассвета. Я все думала и думала, мне было не до смеха. Теперь я была готова к встрече с Гоготом.
Под утро мы проводили Феню домой.
— Как здоровье Бориса? — светским тоном поинтересовалась я.
— Хорошо, — пьяно удивилась Феня. — Так ты же не ветеринар!
— А, ну да! — вспомнила я. — Надо записывать.
Спать мы с Бэлкой улеглись на веранде валетом.
— Хорошо-то как! — сказала Бэлка, и тут же заснула.
— Караул! Снимите! Помогите!
Я почти привыкла просыпаться от чужих воплей.
— Рота подъем! — сказала я Бэлке, и мы выползли на улицу.
У крыльца, задрав головы вверх, стояли в ряд баба Муза, баба Феня, и Шарик-Жорик.
— Вот, вышла подоить! — заломила руки баба Муза. — На базар идти надо, молоко нести!
Я посмотрела наверх. На крыше дома гордо стояла Танька. Я громко присвистнула, хотя совершенно не умела этого делать.
— Ну надо же! — сказала заспанная Бэлка. — Надо же! А говорят, хорошо, что коровы не летают!
— Это коза, — строго поправила Феня.
— Какая разница! — пожала Бэлка плечами.
— Как же мне доить? — причитала Муза. — Уйдет покупатель, покупатель только с утра бывает!
Я обошла дом и увидела старенькую лестницу, прислоненную у стене. Только по ней Танька смогла бы забраться на крышу. Наверное, она испугалась ночной гулянки и, помня оседлавшего ее Сазона, поспешила спрятаться на крыше. Я позвала Бэлку и мы выкурили по две сигареты подряд, пытаясь бычками заманить козу на землю. Но Танька даже не смотрела в нашу сторону. Она осторожно перебирала копытами по скользкому шиферу.
— Как бы не упала, — озадаченно сказала Бэлка — Разобьется.
— Высота не та, — успокоила я ее.
— Уйдет покупатель! — чуть не плакала баба Муза.
— Ладно, давайте ведро, полезу доить! — распорядилась я.
Бэлка захлопала в ладоши, Муза побежала за ведром.
Полчаса я сидела на крыше и дергала Таньку за соски. Она стояла смирно, но я то и дело съезжала вниз, где меня, стоя на лестнице, поддерживала Бэлка. Сверху открывался шикарный вид на весь частный сектор. Я подумала, что сейчас я прекрасная мишень, гораздо более удобная, чем на темной дороге. Я пооглядывалась, но ничего особенного не увидела. Только у Бэлкиного Мерседеса стоял запойного вида мужик с ведром воды и задумчиво чесал затылок.
— Эй, за погляд деньги берем! — крикнула я ему. Он, увидев меня на крыше рядом с козой, быстро перекрестился и почти побежал, раплескивая воду.
Я, прикрыв рукой глаза от слепившего солнца, стала рассматривать хибару Гогота. Мне не понравилось то, что я увидела. Ставни были плотно закрыты, хотя до этого они всегда были открыты. Калитка болталась полуоткрытой, но на двери по-прежнему висел тяжелый навесной замок. В доме кто-то был, это точно. И зашел туда не через дверь. Как, впрочем, и я в прошлый раз.
Я слезла с крыши, вручив Музе добытое с таким трудом молоко. Бэлка уехала, вызвав своим отъездом дружное колыхание занавесок в окнах всех соседних домов. Бабки ушли на базар. Я с жаром заверила их, что коза сама слезет когда захочет.
— Жрать захочет, куда денется! — успокоила я их.
Я осталась одна в доме с козой на крыше. Я все думала и думала, и, кажется, все поняла. Может, не все, но главное. Оставалось встретиться с Гоготом. Я проверила свою ручку-диктофон и попыталась разобраться с устройством Сазоновского пистолета.
По дороге в город я притормозила у хибары Гогота. Все по-прежнему: калитка приоткрыта, ставни плотно закрыты, и не только на вертушку снаружи. Длинные стальные штыри были вставлены в отверстия в стене и фиксировались заглушками изнутри дома. На двери висел замок, но почему-то я была уверена, что в доме кто-то есть. Я чинно постучалась — никакой реакции. Подолбила ногами — результат тот же. Я походила вокруг дома, попинала низкие, крепкие ставни, подергала штыри, на которые они закрывались — бесполезно, штыри не поддавались. Я развернулась, закрыла калитку на вертушку, и поехала к Гоготу в гараж.
Мишку я опять не застала. Более того, гараж был закрыт. На мои расспросы охранники в будке неохотно объяснили, что автосервис не работает уже два дня, а почему — они не знают.
— Как найти Гогота?
Парни пожал плечами.
— А его никогда искать не нужно было. Он здесь практически живет, — объяснил один из них.
— На чем он ездит?
— Когда как. Что ремонтирует, на том и ездит. Прошлую неделю на Цефире разъезжал.
— А сейчас он что ремонтирует?
— А сейчас — ничего. Он уже несколько дней заказы не берет, механиков по домам распустил.
— Значит, пешком ходит?
— Да нет, Опель у него старый. Может, что передать ему, как появится?
— Сама передам.
Получалось, что Гогота я нигде найти не могу. Телефона у него нет, адрес квартиры, которую он где-то снимал, никто не знал, даже Бизон.
— Зачем мне его адрес? — сказал Бизя, когда я уезжала в этот город. — Мы же почти все время вместе, в гараже. А куда он баб водит — мне неинтересно. Знаю, где-то в новостройках он квартиру снимал, недорого. К тому же он переезжал часто: то одна хозяйка вредная окажется, то другая цену задерет. Так и кантовался.
Единственным местом, где я могла с ним пересечься, оставался дом на Сиреневой. Я рванула снова туда. Буду сидеть в этом доме, пока не дождусь или Гогота, или эту странную Инну Петровну.
Когда я проезжала мимо дома бабы Музы, Танька по-прежнему была на крыше. Она нюхала ветер в позиции лежа, видно, устала стоять. Всем своим видом коза показывала, что ей хорошо и спокойно на этой скользкой, покатой поверхности. Я бросила машину у дома с козой и пошла на Сиреневую.
Калитка была опять приоткрыта. Я точно помнила, что закрывала ее. Остальное осталось по-прежнему — на двери замок, на окнах ставни. Я попинала дверь. Тишина. Ладно, решила я, лучше жалеть о том, что сделано. И полезла на крышу.
На этот раз я проникла в дом без шума и травм. Я не стала, как в прошлый раз снимать туфли и оставлять сумку на улице, демонстрируя свой полный идиотизм. Тем более, что в сумке находились полезные, огнестрельные вещички и диктофон, чувствительности которого позавидовали бы все шпионы мира.
Я, как хорошо тренированный акробат, сползла в темные сенки почти бесшумно, если не считать, что сердце мое колотилось так, что если в доме кто-то был, то он легко сосчитал бы мой пульс. Но хибара оказалась пуста. Я с трудом нашла выключатель и зажгла свет — тусклую лампочку без абажура. Кругом царила чистота, как в гостиничном номере, который прибрали перед появлением следующего постояльца. Только покрывало на кровати было сильно примято. Я, конечно, не Шерлок Холмс, но на кровати недавно кто-то валялся. Кто-то здоровый как медведь, потому что ни щуплый Мишка, ни почтенная, невысокая Инна Петровна никогда не оставили бы такую вмятину на стареньком, дряхлом матрасе. Я прихватила пистолет Сазона и пошла на кухню. Все равно отсюда не уйду, пока не выясню все, что нужно. И эти заезженные штучки из дешевого триллерочка — смятая постель, открытая калитка, зловещая тишина — меня не испугают. Я все умею. Все могу. Даже доить козу на крыше.
Я включила электрический чайник, где уже была вода и решила позвонить Бэлке, сообщить на всякий случай где я. Но меня поджидал еще один зловещий сюрприз: телефон оказался разряжен. Я совсем забыла, что эту штуку тоже нужно кормить, и не только деньгами. Я отшвырнула бесполезную трубку и состроила рожу неведомому противнику. К чаю я нашла крэкер и вспорола банку с тунцом. Редкая это оказалась гадость, но я все равно все съела, подумав: а вдруг пирую последний раз?
После еды сильно захотелось спать, ведь большую часть ночи я прослушала матершинные частушки в исполнении классических бабушек. Чтобы не уснуть я взяла книгу «Как закалялась сталь». В книге оказалась закладка. Как раз на том месте, где «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». В прошлый раз ее не было. Я не знаю, что больше всего меня поразило — смысловая нагрузка текста, то, что закладка появилась, или то, что в ее качестве была использована…
Черт побери, это была моя фотография, размером шесть на девять, времен моей сине-стриженой молодости. Пора объясниться с Гоготом, чего бы мне это не стоило.
Время шло и шло, я потеряла ему счет. Дом был наглухо запечатан ставнями, снаружи не пробивалось ни лучика света, часы на мобильном потухли. Я все-таки заснула и последней моей мыслью было: как Бизя просидел в этом склепе почти неделю.
Проснулась я от звука открываемой входной двери. Я подлетела на кровати, села, и спрятала руку с пистолетом под подушку. Но на пороге возник не Гогот. И не Инна Петровна.
На пороге стоял Костян. Я так удивилась, что моя нижняя челюсть отвисла как у старого паралитика. У Костяна была сильно рассечена бровь, а нос залеплен пластырем.