Это было хорошее время. Даже Настя стала чаще появляться дома, играла с Марьяшей, сидела с бабушкой. Та вдруг увлеклась садоводством и заставила весь балкон саженцами. Настя научила бабушку пользоваться планшетом, и они вместе читали про рассаду, удобрения и пересаживали цветы, травы. Людмила Никандровна накупила красивых горшков и удивлялась, что Настя тоже с увлечением пересаживает, копается в земле. Марьяша ходила счастливая, не без удовольствия возилась с цветами и все время жалась к матери. Настя вроде бы стала ласковее и нежнее.
Позже, когда все стало совсем плохо, Людмила Никандровна вспоминала именно эту картинку – как три ее самые близкие женщины – мать, дочь и внучка – колдуют над одним цветочным горшком. Людмила Никандровна четко запомнила тот момент – все стоят к ней спинами, и эти спины так похожи, что дрожь берет. И наклон головы у всех трех в одну сторону.
Но рано или поздно это должно было закончиться. Просто такой жизненный закон. Не объяснимый ни с точки зрения психиатрии, ни с какой другой точки. Как говорила Нинка – «это еще не жопа, а всего лишь копчик».
Людмила Никандровна тогда сама себе выписала психотропные препараты. Тремор, как и экзема, беспокоили уже всерьез. Она не справлялась сама с собой. И – самое мучительное – она перестала спать. Днем, в собственном кабинете на работе, она могла вздремнуть в кресле полчасика. Могла позволить себе поспать в те дни, когда приходила домработница. Ее не беспокоил ни шум пылесоса, ни грохот посуды. Она ложилась и тут же отключалась. Но в остальные дни и ночи Людмила Никандровна не могла даже читать – просто лежала и разглядывала потолок. Тогда-то она и стала пить таблетки, отчего погружалась пусть не в глубокий сон, а хотя бы в мучительную дрему.
Людмила Никандровна вдруг очнулась оттого, что кто-то громко хлопнул дверью.
– Николавна, ты чего еще здесь? – Уборщица тетя Валя затащила ведро, разлила воду, начала тереть пол тряпкой.
– Который час? – Людмила Никандровна не понимала, что случилось и почему она сидит в темноте. Да и за окном уже темно.
– Так восемь уже. Я все перемыла, одна ты осталась, – ответила тетя Валя. – Я уже круги наматываю, а ты все не выходишь.
– А где моя пациентка?
– Почем мне знать? Ты уснула, что ль? Бывает. Я тут давеча тоже срубилась, прямо в подсобке. Давление скачет.
– Господи, Марьяша. – Людмила Никандровна с ужасом посмотрела на телефон, ожидая увидеть миллион пропущенных звонков и сообщений. Телефон, поставленный на беззвучный режим, вдруг завибрировал. Людмила Никандровна от неожиданности чуть из рук его не выронила. Но с облегчением увидела, что звонит Нинка.
– Ты вообще где? Уснула, что ли? – Нинка была в шумном месте и орала в трубку.
– Не знаю, наверное… Нин, прости, я не могу сейчас говорить… Надо за Марьяшей… Не понимаю, что случилось.
– Так я и звоню за этим! Я с Марьяшей в кино! Мы в торговом центре! Хочешь, пили к нам!
– Как это? Почему?
– Ну ты же на подготовишках для экстренной связи оставила телефон не Марьяшкиной родной матери, а мой! Так что тебе не дозвонились и позвонили мне. А у меня как раз клиентка отменилась, так что мы решили в кино рвануть. Слушай, ты слышала, какой у их музычки голос противный? Это ж как дети выдерживают? Я чуть не вскрылась! Да, Марьяш, можно! Бери большое ведро! Прости, я разрешила ей попкорн. В общем, мы мульт пошли смотреть, а ты бибикни – к нам приедешь или мне ее домой забросить.
– Пожалуйста, привези ее домой. Я что-то совсем не в себе. Отключилась. И твоя Анна была на приеме как раз. Я не заметила, как она ушла. Ничего не понимаю. Если бы не баба Валя, наша уборщица, я бы до утра проспала.
– Ладно, пока, нам пора! Марьяшу закину!
Людмила Никандровна заставила себя встать и подошла к раковине – умылась, причесалась, но морок не отступал. Баба Валя елозила шваброй.
– Это все от нервов, – сказала уборщица. – Пообщаешься с такими и сама станешь трехнутой. Они ж все жилы вытянут. Я слышала, что шизофреники вообще вампиры энергетические! Вот у вас, Никалавна, они и выпили все соки.
Баба Валя упорно называла Людмилу Никандровну Никалавной. Людмила Никандровна не спорила.
– Слышь, Никалавна, а давай я тебе чайку сделаю. Крепкого, сладкого. А то ты такого цвета, что краше в гроб кладут. Аж с зеленцой. У тебя есть что плеснуть-то в чаек?
– Нет.
– О, у Сергеича есть. Я отолью, он не заметит.
– Спасибо, баба Валя. Мне что-то и вправду нехорошо.
Баба Валя принесла Людмиле Никандровне чай с явным привкусом коньяка, а если уж откровенно, то коньяк, лишь немного разбавленный чаем. В общем, бурда бурдой, но Людмила Никандровна сделала глоток, и ей стало немедленно легче дышать.
– Идиотов-то развелось. Вроде не сезон – не осень, не весна, никакого обострения, а у вас прям аншлаг каждый день. И как вы их не боитесь? У них же такие тараканы в голове! Или у вас есть дихлофос для мозга? – хохотнула баба Валя.
– Я идиотов боюсь, – улыбнулась Людмила Никандровна. Она, вдруг подумала о сватье, Марине, кажется Витальевне, и даже подумала той позвонить – мало ли, что случилось? С чего вдруг Людмила Никандровна о ней вспомнила? Вот кто был счастливой идиоткой. Женщиной до мозга костей, как говорится.
Когда родилась Марьяша, сватья – Марина, кажется Витальевна, – пыталась давать Людмиле Никандровне советы по медицинской части. Людмила Никандровна впадала в ступор, когда сватья рассказывала про чудодейственное свойство гомеопатических таблеток, которые способны вылечить все болезни на свете, включая неизлечимые. Марина, кажется Витальевна, переживала, что внучке уже в роддоме успели сделать положенную прививку, и свято верила, что волшебными шариками можно победить коклюш, мононуклеоз, свинку, корь, вирус Коксаки и лихорадку Зика. А также все виды аллергии, включая самые редкие. Например, на желтых тараканов.
– Вы это серьезно? – уточнила Людмила Никандровна и, не сдержавшись, рассмеялась.
– Ну конечно! – возмутилась Марина, кажется Витальевна.
– Ваш сын не говорил вам, кем я работаю? – еще раз уточнила Людмила Никандровна.
– Нет, а что, это важно? – спросила сватья. – Вы гомеопат? – В ее взгляде вспыхнула надежда.
– Нет, я не гомеопат, и это не важно. – Людмила Никандровна решила просто молчать и не связываться. Но не удержалась и спросила, представляя, как пересказывает этот разговор Нинке и та падает от смеха под стол: – А откуда вы узнали про аллергию на желтых тараканов?
– Как откуда? Это же самый страшный и опасный вид аллергии! Вот у меня она, например, есть. Ни на что нет, кроме желтых тараканов.
– И вы, так сказать, проверяли? В смысле, сталкивались с желтыми тараканами? – Людмила Никандровна поняла, что сейчас сама начнет истерично хохотать.
– Нет, конечно! Не дай бог! – воскликнула Марина, кажется Витальевна.
Один-единственный своего рода семейный ужин Людмила Никандровна потом в красках пересказывала Нинке, и Марина, кажется Витальевна, стала для них нарицательным персонажем. Как ни удивительно, они часто ее вспоминали и тут же начинали хохотать. Но смеялись не зло, а по-доброму и скорее удивляясь, чем с издевкой. Людмила Никандровна иногда бессознательно использовала слова, подхваченные от Марины, кажется Витальевны, и Настя немедленно взрывалась, думая, что мать смеется над ней:
– Не надоело еще?
– Если честно, нет. – Людмила Никандровна, безусловно, знала, что сватья не «кажется Витальевна», а именно Витальевна, но это «кажется» тоже вошло в обиход, что Настю особенно выводило из себя.
Сватья говорила «полотенчико», и у Людмилы Никандровны начиналась падучая. Как и от «пельмешков». Но самое ужасное было дра́же, которым она называла гомеопатически шарики. Именно с таким ударением.
Так вот, так сказать семейный ужин, который состоялся еще до рождения Марьяши. Людмила Никандровна понимала, что идея изначально обречена на провал, но решила не спорить и соблюдать традиции, приличия и все, что потребуется. Ужин решили устроить на территории Марины, кажется Витальевны, чтобы той не пришлось преодолевать фобии. Настя под присмотром Жени приготовила вегетарианские блюда – что-то обильно сдобренное кунжутом, сыром тофу и политое сливками из кокосового молока.
– А еда будет? – спросила Людмила Никандровна, когда увидела праздничный стол. Она хотела пошутить и разрядить обстановку. Хотя нет – она и вправду была голодной и думала, не сбегать ли в местный магазин за вином и сосисками. Или лучше сразу за коньяком. На столе в графине стоял напиток мутного болотного цвета.
Настя же обиделась и пошла рыдать. Она, как потом выяснилось, тоже не хотела никакого ужина, но отчего-то согласилась и с утра была на нервах. Еще и с Женей поругалась, потому что он принес не миндаль, как требовалось, а кунжут.
Наконец Марина, кажется Витальевна, вышла из комнаты – торжественная, потная, с поплывшим макияжем и прической, смятой на затылке. Людмила Никандровна увидела уже внушительный горбик на шее сватьи – отложение солей. Отметила и запущенный варикоз на ногах. Как и отекшие пальцы: Людмила Никандровна, разглядывая массивный перстень на руке сватьи, гадала, что произойдет быстрее – палец посинеет и отвалится или кольцо лопнет под давлением?
Людмила Никандровна знала, что Марина, кажется Витальевна, не ест мясо и делает по утрам дыхательную гимнастику. Но она никак не ожидала, что сватья, сев за стол, начнет крестить все, что на нем стояло, – блюда, напитки, вазу с фруктами и тарелку с сухофруктами. Даже зеленую жижу перекрестила.
Позже Людмила Никандровна поняла, что Марина, кажется Витальевна, осеняет крестом все, что видит на расстоянии ста метров без всякого разбору. Но тогда, после ужина, Людмилу Никандровну тронуло, что сватья перекрестила такси, в которое они садились с Настей и Женей. Еще подумала, стала бы сватья так истово трижды крестить машину с водителем, явно мусульманином, судя по вывешенным на обзорном стекле и на торпеде выдержкам из Корана, если бы не Женя? Наверняка нет. Таксист, привыкший ко всему, никак не ожидал, что его машину еще и перекрестят, поэтому вел медленно, аккуратно и явно ожидал конца света на середине пути.