—Какой ужас!— снова заверещала миссис МакДональд.— Не знаю, что бы я делала, если бы мой Реджинальд работал по воскресеньям.— Она окинула гостей самодовольным взглядом.— В конце концов, это день отдыха.
—Не для всех,— тут же возразила Марта.— Кому-то же надо работать и в больницах, и в гостиницах, и…— Но она более ничего не смогла добавить.
—На паромах,— пришла ей на помощь Лили,— и в поездах, и в ресторанах.
—Полицейские тоже работают по воскресеньям, и еще им приходится ездить в трамваях,— внес свою лепту и Джорджи, стараясь не показывать зубы.
—Некоторым людям приходится ездить в трамваях на службу в церковь, дорогая,— добродушно заметил мистер МакДональд, но в ответ удостоился лишь презрительного взгляда — похоже, его супруга не привыкла уступать в споре.
Разговор не задался. Марта решила, что теперь будет соглашаться со всем, что изрекает миссис МакДональд, какие бы глупости та ни говорила, и молилась про себя, чтобы остаток дня прошел более благополучно.
Ее надеждам, однако, не суждено было сбыться. Миссис МакДональд объявила, что скоро будут подавать на стол.
—Полагаю, все любят требуху с луком.
В комнате воцарилась тишина. Внезапно ее нарушил пронзительный вопль Джорджи, который превзошел визг хозяйки как по продолжительности, так и по громкости. Личико мальчика покраснело, и он вцепился в юбку Марты, крича, что хочет домой.
—Хорошо, родной,— стала успокаивать его Марта.— Хорошо, мы уйдем прямо сейчас. У него приступ,— пояснила она хозяевам.
—Быть может, молодой человек приляжет ненадолго наверху?— любезно предложил мистер МакДональд.
—Нет, благодарю вас. Дома ему станет лучше. Пойдем, сынок.— Марта попробовала взять Джорджи на руки, но он оказался слишком тяжелым. Мальчик потащил ее к двери.
—Я хочу побыстрее уйти отсюда, мам.
—У него часто случаются такие припадки?— поинтересовалась миссис МакДональд.
—Не очень.
Марта принесла извинения за причиненные неудобства, и они откланялись. Лили поддерживала брата под руку.
Как только они завернули за угол и дом МакДональдов скрылся из виду, Джорджи успокоился и перестал кричать.
—Я не смог бы есть требуху, мам,— выдохнул он.— Ни за что на свете.
—Я тоже.— Лили прижала руку к сердцу.— Я бы скорее умерла, чем проглотила хотя бы кусочек требухи. Ты умница, Джорджи, что притворился, будто у тебя приступ.
Несмотря на бедность и постоянное чувство голода, никто из Росси не стал бы есть требуху.
—Очень странный выбор угощения,— с негодованием заметила Марта,— требуха с луком. В старые добрые времена, приглашая гостей, я предлагала им к чаю бутерброды с ветчиной и лепешки с маслом.
—Вас пригласили на вечернее чаепитие!— бушевала Джойс, вернувшись к ним поздно вечером. Она утверждала, что они выставили ее на посмешище, хотя Марта и объяснила дочери, почему они вынуждены были так поступить.— Вечернее чаепитие отличается от полдника. К нему подают мясо или рыбу.
—Прости меня, родная, я и не догадывалась об этом,— спокойно ответила Марта.— Но скажи-ка мне, с каких это пор ты начала есть требуху? И что это за сказки о том, что твой отец работает контролером?— Спокойствие покинуло ее, и она разозлилась.— И где, по мнению этой женщины, мы живем? Я хочу сказать, она что, может в один прекрасный день заявиться сюда, ожидая увидеть, что Кингз-корт — нечто вроде Букингемского дворца?
—Она думает, что мы живем на Джерард-стрит,— заявила Джойс, с размаху опускаясь на кушетку.
—Джойс, все это вранье до добра не доведет.
—Я знаю, мам,— вздохнула дочь.— Но не могу же я открыть правду! Я начинаю жалеть, что не сказала Эдварду сразу, будто я сирота.
—Значит, ты готова отречься от отца и матери, да? Джойс, милая,— нежно произнесла Марта,— если ты не можешь рассказать своему кавалеру всю правду о себе, то тебе лучше перестать с ним встречаться.
Джойс заплакала.
—Не могу, мам. Я люблю его.
Марта погладила дочь по голове.
—В таком случае ему придется смириться с тем, что твой отец такой, какой есть, а тебе — постараться найти общий язык с его матерью. Она неприятная женщина, родная моя. Откровенно говоря, я бы не хотела, чтобы меня, сравнивая с нею, считали хуже ее.
—Ох, мам, миссис МакДональд тебе и в подметки не годится. Она просто старая глупая корова.— Джойс всхлипнула и вытерла нос.— На что только не идут люди ради любви!— Она вздохнула.
—Ты даже не представляешь, насколько ты права, девочка моя.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Жакетте удалось уговорить Мистера отправиться во время отпуска на остров Мэн.
—Он стал совсем другим человеком,— сообщила она Марте.— Думаю, что это все из-за твоего Джо. Он всегда хотел иметь сына, но у нас нет детей.
Марта пришла в восторг, когда Мистер заявил ей, что, пока их не будет, она может отдохнуть недельку и он выплатит ей за это время обычную зарплату.
—Ты, главное, не нервничай и не бойся за Джо,— сказал он и взъерошил ей волосы на затылке. Потом Мистер вручил ей огромный ключ и попросил время от времени заглядывать на фабрику, чтобы проверить, все ли здесь в порядке.— Если нет, вызови полицейских, и они все уладят.
—Чем вы собираетесь заниматься целую неделю?— поинтересовалась Кейт.
—Я хочу научиться читать и писать,— ответила Марта с уверенностью, которой на самом деле не испытывала.
На лице Кейт отразилось смущение.
—Но если мне не нужно будет больше писать письма Джо, то нам незачем будет оставаться друзьями.
—Перестань говорить глупости, девочка моя,— фыркнула Марта.— Мы с тобой подруги, и наша дружба не прекратится, если я научусь писать письма собственному сыну, верно?
Началась последняя неделя школьных каникул. Почти все время Лили и Джорджи проводили, гуляя по Ливерпулю либо сами, либо в компании одноклассников. Они уходили из дома с утра пораньше, прихватив с собой бутылку воды и пару кусков хлеба с маргарином, а потом или отправлялись на пирс Пиэр-хед, или играли на ступенях Сент-Джордж-Холла, или же смотрели на поезда на вокзале Лайм. Когда у Марты оставалось несколько лишних монет, они все вместе садились на паром, идущий через реку в Биркенхед, Сикомб или Нью-Брайтон, и там гуляли.
Поскольку Карло редко выходил из дому до полудня, то самым подходящим местом, где Марта могла бы научиться читать и писать, стала фабрика «Паруса и мешки Акермана», где она оставалась совершенно одна и где никто не мог ей помешать.
Если не считать Кейт, она больше никому не сказала о том, что Мистер и Жакетта уехали. В понедельник Марта ушла из дома в обычное время, взяв с собой «Цветочную азбуку мисс Флауэрс», которую покупали еще для Джойс, когда она пошла в первый класс, и которая теперь принадлежала Лили. В отличие от дочерей Марты, никто из ее сыновей не проявлял особого интереса к учебе, хотя Джо и Франк писали и читали довольно сносно. Что же касается Джорджи, то в этом смысле он был безнадежен. Марта также принесла с собой письма Джо, дешевую тетрадку за полпенни, карандаш и кухонный нож, чтобы затачивать его. Все эти принадлежности она разложила на одном конце длинного стола, подальше от швейных машинок, и принялась за дело.
Джо всегда начинал свои письма со слов «Дорогая мамочка», а подписывался «Твой любящий сын Джо».
Марта раскрыла тетрадку и вверху первой страницы очень аккуратно написала печатными буквами «Дорогой Джо», а внизу вывела подпись «Твоя любящая мамочка». Теперь все, что ей оставалось,— заполнить середину. У нее появилось такое чувство, будто самое трудное уже позади.
После долгих размышлений она заключила, что если убрать первую букву от слова «dear» [17], то у нее останется «ear» [18]. Это открытие привело Марту в полный восторг, хотя вряд ли могло помочь в написании письма.
Перевернув страницу тетрадки, она написала собственное имя, имена мужа и детей, а потом добавила их фамилию — Росси. Внимательно изучив то, что у нее получилось, и повторив вслух написанное, тщательно проговаривая звуки и расставляя ударения, Марта вернулась к письму и написала: «Очень по тебе скучаю, Джо»,— после чего дело застопорилось. Если отнять последнюю букву от имени «Франк» и заменить ее двумя буквами из фамилии «Росси», то получиться «Франсс» [19]. Ей хотелось спросить у Джо, нравится ли ему во Франции, но она не знала как. Однако Марта все равно написала «Франсс» несколько раз подряд, просто чтобы посмотреть, как оно выглядит, это слово.
Откинувшись на спинку стула, Марта устремила взгляд на грубо оструганные деревянные доски над головой. На гигантской полке, занимавшей половину помещения, некогда хранились паруса. Единственным звуком, нарушавшим тишину, были крики чаек на крыше. Их пронзительные вопли гулким эхом отдавались в углах просторного цеха, теперь совершенно пустого. Марта громко откашлялась, и эхо послушно повторило ее кашель. Ей было страшно, но одновременно она ощутила прилив возбуждения оттого, что сидит здесь одна и ей совершенно ничего не нужно делать, кроме как заниматься собой. Ни одна живая душа во всем мире ничего не ждала и не требовала от нее.
Марта направилась в кабинет Мистера, отчего-то ступая на цыпочках. Комнатка была маленькой, без дверей и окон. Вдоль стен тянулись пыльные металлические полки, заваленные старыми газетами, книгами и картонными коробками. Марта прошлась по кабинету, рассматривая все подряд, но, по большей части, все эти вещи ни о чем ей не говорили. На листах белой бумаги, сложенных в стопку, красовалась эмблема «Парусов и мешков Акермана» — она узнала ее, потому что такая же надпись была на входной двери.
На столе лежало несколько карандашей разной длины, книжка в яркой разноцветной обложке, жестянка с табаком, коробок спичек, засохшее яблоко. В углу примостился ржавый поднос с бутылками. На стене висели часы, такие большие, что вполне подошли бы для железнодорожного вокзала. Они отбивали каждые полчаса мелодичным звоном.
Марта опустилась на мягкий стул, из сиденья которого выпирали пружины, и попыталась вытащить пробку из бутылки, чтобы попробовать ее содержимое. Но пробка сидела слишком плотно, а Марте не хотелось прилагать усилия. Вместо этого она понюхала горлышко и чихнула. Как и кашель несколькими минутами раньше, этот звук эхом прокатился по комнате от стены к стене, пока не затих ок